На прошлой неделе был принят закон о стимулировании письменности и шрифтовой культуры. Учитывая современное положение, сложившееся с японским языком, который находится в упадке, этот закон имеет огромное значение. Особо высокую оценку заслуживает статья 1 этого закона (цели), в которой говорится о том, что нельзя забывать, что благодаря письменности и шрифтовой культуре наследуются мудрость и ум предшественников, и через возрождение языка развивается человеческая натура. Что касается мероприятий по возрождению письменности и шрифтовой культуры, то для того, чтобы принятый закон заработал и стал эффективным, одних лишь пожеланий недостаточно.
Хотелось бы также обратить особое внимание на то, что закон совсем не затрагивает пересмотра послевоенной политики в отношении государственного языка, когда, в частности, было лимитировано количество иероглифов для повседневного использования. За шестьдесят лет, прошедших после войны, очевидны изменения облика культуры, которая в наши дни предоставляет людям легко воспринимаемые и радостные в сравнении с чтением вещи, начиная от телевизора, электронных игр и тому подобного. Однако, не стоит сводить все к тому, что отдаление народа от шрифтовой культуры, отдаление его от чтения объясняется только лишь конкуренцией с такого рода отражениями культуры.
В параграфе 2 статьи 3 закона (основополагающие понятия) говорится, что 'необходимо в достаточной мере заботится о том, чтобы японский язык являлся основой культуры Японии'. В связи с этим необходимо задуматься, а придается ли должное значение тому, что родной язык упрощается, тому, в какой значительной мере он оскудел?
То, что многие японцы не читают произведения писателей Нацумэ Сосэки и Мори Огаи, в действительности происходит потому, что они просто и не могут этого сделать. Необходимо учитывать, что ограничение числа иероглифов, изменения в орфографии и другие элементы послевоенной реформы языка, наоборот, скорее стали причинами, которые препятствуют наследованию письменной культуры наших предшественников.
Планировалось, что если иероглифику сделать проще, то народу станет доступнее мудрость знаний, но, в некотором смысле, это являлось лишь иллюзией послевоенных идей. В результате проведения самого разного рода исследований становится очевидным, что это скорее уменьшило силу японского языка, уменьшило понимание при чтении, уменьшило образованность людей.
Но, несмотря на столь очевидные факты, согласно 'опросу общественного мнения по родному языку', проведенному недавно управление культуры, на вопрос о количестве иероглифов, входящих в перечень иероглифов для повседневного использования, лишь 8, 6% респондентов ответили, что 'число иероглифов необходимо увеличить'. То есть, японский народ почти не осознает кризиса в языке с его ставшим бедным запасом слов, к которому привело ограничение числа иероглифов. Их знание иероглифики не позволяет им испытать радости от чтения, унаследованной от прежней цивилизации, поэтому они и не видят важности в иероглифах.
В сложившейся ситуации, даже вкладывая много сил в призыв 'стимулировать письменную культуру', наследование послевоенной цивилизации, видимо, все же ограничено. Даже трудно себе представить, чтобы в Японии опять начали читать Сосэки и Огаи. Таким образом, с каким жаром не воодушевляй, реализовать понятия принятого закона на деле будет сложно до тех пор, пока в полном объеме не будет возрождена иероглифика, и тем самым расширен кругозор людей, но надежды на этот закон есть.
