Почему Россия в своем расширенном издании под названием 'Советский Союз' стала при Сталине одним из трех самых репрессивных, жестоких, тоталитарных государств ХХ века (другие два - нацистская Германия и Китай при Мао)?
Обычно предлагаются три основных объяснения, часто сочетаемые друг с другом. Во-первых, это социально-экономическая отсталость, в том числе, то, что Троцкий назвал низким качеством 'человеческого материала'. Затем, это историческая традиция самодержавия. И, наконец, попытка утопистской трансформации общества на основе в принципе не реализуемых идей - то есть, марксизма или марксизма-ленинизма.
Характер Советского Союза часто объясняется стремлением к ускоренной модернизации. Но, вместе с этим, нужно объяснить ту самую отсталость, что вызвала это стремление. Между тем, российская интеллигенция давно была озабочена вопросами, как модернизации, так и сопротивления ей.
Ричард Пайпс, всю свою жизнь изучающий историю России и СССР и прославившийся на этой ниве, считает, что важнейшим фактором для понимания российской истории является глубоко укорененная самодержавная (авторитарная) традиция и ее неотступное влияние. Он относится к числу тех, кого поразило 'сходство между коммунистической Россией и Московским царством', несмотря на технологические достижения первой.
По определению Пайпса, при авторитарном правлении 'граждане отказываются от своих политических и гражданских прав ради стабильности и порядка'. Чем более непрочным и обуреваемым конфликтами является государство, тем больше его население желает стабильности и таких властей, которые будут стремиться к ней любыми средствами. Если в Соединенных Штатах быть консерватором - значит выступать за снижение роли государства, то в России - наоборот, отмечает он.
В своей новой книге "Russian Conservatism and Its Critics: A Study in Political Culture" (Yale University Press, 240 страниц, $30), Пайпс стремится объяснить зарождение и прочность авторитарной традиции, которая сохраняется и в посткоммунистической России. По его мнению, как либеральные, так и радикальные историки, по большому счету, до сих пор игнорируют мыслителей и идеи, которые способствовали легитимации самодержавного правления.
Среди них Феофан Прокопович (1681-1736), Николай Новиков (1744-1818), Михаил Щербатов (1733-90), Михаил Сперанский (1772-1839), Николай Карамзин (1766-1826), Петр Чаадаев (1794-1860), Константин Леонтьев (1831-91), Константин Кавелин (1818-85), Борис Чичерин (1828-1903) и Петр Струве (1870-1944). (Некоторые из них относятся к числу 'консервативных либералов', которые считали, что сохранение самодержавия может сочетаться с дарованием прав и свобод гражданам). Также подробно обсуждаются взгляды Достоевского (1821-81), принимая во внимание политическое влияние и актуальность его идей.
Многих историков и представителей общественных наук привлекает некая 'функциональная' интерпретация роли идей в истории и создании различных общественных укладов. Пайпс справедливо отмечает, что 'идеи, сколь бы нереалистичными они ни были, влияют на общественное мнение и, в некоторой степени, на общественное поведение'. Идеи могут стать самостоятельными социальными силами.
По словам Пайпса, 'социализм. . . не вырос из социоэкономических условий высокого капитализма, это его идея, появившись в головах нескольких индивидов, сама повлияла на эти условия'. С другой стороны, консервативные политические идеи были, прежде всего, продуктом социальных, политических и исторических условий. Эти теории не способствовали созданию и развитию концепций общества как отдельной от государства единицы. Однако, 'политическая реальность. . . получила поддержку ряда консервативных теорий, доминировавших в российском политическом мышлении с XVI по ХХ век'.
Еще один вопрос, часто поднимаемый историками, заключается в том, почему пути России и других европейских (прежде всего, западных) стран настолько разошлись. Частично это объясняется тем, что Россия никогда не была полностью европейской страной - ни географически, ни культурно. В России до XVIII в. не существовало светской политической теории. России не коснулись достижения Ренессанса и Реформации, благодаря которым в Западной Европе зародились индивидуализм, политический плюрализм, чувство прав собственности и трудовая этика.
Но, как отмечает Пайпс, существуют и другие, более специфические объяснения тому, почему такая страна, как Россия имела больше шансов стать (и оставаться) самодержавной. Будучи большой страной, она обладала неспокойными границами и опасалась иностранного вторжения. Такая нестабильность требовала централизованной власти, а вооруженная экспансия государства создала пеструю этническую мозаику, что только усиливало стремление властей к полному контролю над ситуацией в стране. Кроме того, два с половиной столетия монгольского ига не способствовали зарождению самоуправления, политического плюрализма и традиций толерантности.
Эта небольшая по объему книга - не только исследование идей забытых или неизвестных (даже для образованных американцев) российских политических мыслителей. В ней также излагаются основные моменты российской истории, так как Пайпс рассматривает политические идеи в контексте исторических событий и тенденций. Как отмечает Пайпс, изучение этого материала показывает, что у России было 'множество оригинальных мыслителей, многие из которых страстно боролись за идеи, не имевшие никакого практического значения - по сути, вообще, не имеющие никакого отношения к реальности'.
П. Холландер - редактор книги Айвана Ди (Ivan R. Dee) "Understanding Anti-Americanism" и готовящейся выйти в свет книги "From the Gulag to the Killing Fields."
