'- Поручик, вам нравятся дети? - Нет. Но сам процесс...' Бородатый анекдот
С пятого по седьмое мая в Харьюском уездном суде проходил очередной этап слушаний по делу Димитрия Кленского, Дмитрия Линтера, Максима Ревы и Марка Сирыка, обвиняемых в организации массовых беспорядков.
Если театр начинается с вешалки, то новый этап суда над обвиняемыми в организации беспорядков Димитрием Кленским, Дмитрием Линтером, Максимом Ревой и Марком Сирыком начинается с ворот металлоискателя на входе. Пожилой охранник активно трясет возмущенно вопящую сумку девушки-корреспондента Российского телевидения.
- Конечно она пищит, там же деньги, - оправдывается девушка.
- Железные деньги? - с наивностью Адама в первый день по сотворении удивляется охранник.
- Копейки!
Мою не менее бездонную и громогласную торбу в здание суда только что пропустили без нареканий. Будем считать это мерами в поддержку отечественного производителя информации.
Между тем в вестибюле понемногу собирается группа поддержки подсудимых. Несвежего вида мужчина с повязкой "Ночной дозор" на рукаве, бодрые пожилые дамы с красным флажком. Седовласый господин с георгиевской ленточкой на груди заунывным, но звучным дьяконским голосом по-английски вещает съемочной группе телевидения что-то насчет: "Cruelty against people..." Поблагодарить соратников выходит Рева. Кленский и Линтер общаются в основном с адвокатами. Самый молодой из подсудимых, Марк Сирык, приходит так скромно, что я замечаю его только в зале суда.
Трудности перевода
Первая, бросающаяся не столько в глаза, сколько в уши особенность процесса: отвратительная акустика в зале суда и не менее отвратительная дикция всех действующих лиц. Обвиняемых и свидетелей еще можно было бы заподозрить в желании затруднить работу правосудия, но и прокурор, и судья нечленораздельно бубнят вопросы себе под нос, а материалы дела глотают так, что даже до первых рядов слушателей долетают одни крошки.
Прибавим к этому синхронный перевод в обе стороны, и в результате периодически складывается положение, когда прокурор думает, что подсудимый отвечает на ее третий вопрос, подсудимый - что на второй, а секретарь, чуть не плача, возмущается, что еще не успела запротоколировать первый.
Некоторые вопросы в результате многократного переспрашивания и перевода меняются почти до неузнаваемости.
Прокурор свидетелю: Кто из обвиняемых выступал на собраниях "Ночного дозора"?
Свидетель: Выступлений не было, люди просто разговаривали, кто-то больше, кто-то меньше.
Прокурор: И кто же брал слово?
Свидетель: Его с нами уже нет. Это фотограф, человек, Владимир Студенецкий. Он больше всех переживал.
Прокурор: Он уже не обвиняемый. Вы хотите сказать, что никто из обвиняемых не выступал ни на одном из мероприятий?
Свидетель: Так явно, чтобы конкретное лицо выступало, такого не было.
Прокурор (после долгих препирательств): Ответьте на вопрос, брал ли Линтер слово?
Свидетель: Естественно, он выступал. Иначе не сидел бы здесь. Но разница между выступлением и речью довольно большая.
Разница между "выступал на собраниях" и "брал слово", согласитесь, действительно существенная.
Привлекает внимание манера обвинения задавать вопросы. Прокурор долго подбирает слова, но, несмотря на это, конечный результат у нее часто выходит настолько расплывчатым, что даже журналисту с большим опытом интервью трудно предположить, как можно ответить на поставленный таким образом вопрос. Например:
Прокурор свидетелю: Каков был характер выступлений (Линтера. - Прим. Е.Г.)?
Свидетель: У него опыта было побольше, поэтому я к нему больше прислушивался. Володю Студенецкого тоже слушал. Но никто ни к чему не призывал.
Прокурор: Я спрашиваю про характер выступлений.
Свидетель: Как защитить памятник от переноса. Точнее, на тот момент, от осквернения.
Прокурор: Какие средства Линтер предлагал использовать?
Свидетель: Не понял...
Прокурор: Ну это же была цель создания движения...
И о чем должен говорить свидетель: о целях движения, о характере выступлений или все-таки о предлагавшихся Линтером способах протеста?
Однажды, заявив свидетелю, что он не ответил на ее вопрос, прокурор и вовсе долго вспоминает, о чем же она его спросила.
Свидетели, умеющие ясно формулировать свои мысли, тем более - большая редкость. Естественно, переводчикам приходится несладко, поэтому они придают хаотичным наборам слов тот смысл, который сами в них уловили. Последствия этого начинают сказываться практически сразу: на второй и третий день слушаний возникают ситуации, когда прокурор и адвокат по-разному запомнили ответ свидетеля. В первом случае мои записи (я старалась фиксировать все сказанное дословно) совпали с версией адвоката, во втором - прокурора. Любопытно, что ни в первый, ни во второй раз спорящим и в голову не пришло свериться с протоколом заседания. Неужели они и сами не слишком на него полагаются?
Я не юрист, поэтому не знаю, существуют ли какие-то неведомые простым смертным основания для того, чтобы не записывать ход заседания на диктофон с последующей точной расшифровкой, но уже сейчас ясно, что процент смысловых неточностей в протоколе суда, попавших туда по чисто техническим причинам, будет очень высок.
Кстати, показания большинства свидетелей в суде во многом расходились с их же словами, сказанными во время допросов в апреле-мае 2007 года. Сами свидетели объясняют это неточным переводом во время допроса. И хотя можно предположить, что в полиции сразу после "бронзовой ночи" люди просто сказали больше, чем готовы повторить теперь в куда более вольготной атмосфере зала суда, на фоне всех процедурных безобразий ставить под сомнение их оправдания становится все сложнее.
Удивите меня
Первый день начинается с показаний Марка Сирыка. Если на вопросах, которые прокурор задает молодому человеку, можно построить обвинение, то за решетку нужно упечь если не полстраны, то всех ее журналистов скопом точно.
- Знаете ли вы, сколько членов в движении "Наши"?
- Сколько комиссаров?
- Откуда вы это знаете?
(Эксперимента ради эту информацию я нашла в Интернете за 30 секунд).
Прокурор: Что, по-вашему, значит советская символика... для эстонского народа?
Сирык: Я считаю себя русским, а эстонский народ пусть ответит сам. У каждого она своя.
Прокурор: Вы говорите, что не знаете, что значит советская символика для эстонского народа. А для вас?
Сирык: Для меня это символика страны, в которой я родился, и тех, кто освободил мир от фашизма.
Сирык комментирует свои переговоры в мессенджере, где он выступал под ником "Удивите меня", рассказывает, как помогал организовывать приезд "Наших" в Эстонию, составлял культурную программу. Марк отрицает, что когда-либо был комиссаром этой организации. Говорит, что не прошел до конца процесс посвящения и остался без комиссарского значка.
Прокурор интересуется, платили ли за участие в вахте на Тынисмяги деньги.
Сирык: Стоять 16 часов - сложная работа. Сейчас даже улицу убирают за деньги. В любом случае это была идея и идеей осталась. Мы стояли по собственной инициативе.
Прокурор: Вы видите разницу между добровольной и оплачиваемой работой на любом уровне?
Сирык: Вижу. Если бы оплата была, она была бы как вознаграждение за нелегкий труд. Есть программы, где волонтерам тоже дают карманные деньги или оплачивают проживание.
Впрочем, создается впечатление, что прокурор не особенно стремится загнать вчерашнего школьника в угол. Когда Марк не может дать точного ответа и пытается пофилософствовать, она, не дожидаясь, когда молодой человек сболтнет лишнее, устало обрывает его: "Не усложняйте. Скажите просто, что не помните..."
По сравнению с Бубликовым неплохо...
После Сирыка суд заслушивает показания свидетеля из числа бывших участников движения "Ночной дозор". Свидетель работает на стройке.
Прокурор пытается выяснить у него, был ли Линтер лидером "Ночного дозора", поскольку из показаний свидетеля во время предварительного следствия явствует, что Линтер после смерти Студенецкого пытался захватить инициативу в движении.
- Да у меня и слово-то такое, лидер, в голове не проскальзывает. Лидер - это слишком громко. Я мог сказать, что Линтер был активным, - отпирается свидетель.
Прокурор: Какое слово вы использовали вместо "лидер"?
Свидетель: Активность...
Прокурор (тоном учительницы начальной школы): А какое другое слово можно использовать вместо "активность"?
Свидетель (тоном троечника, который наконец расслышал подсказку): Активист!
Прокурор: Активно ли выступал Линтер?
Свидетель: По сравнению со мной более-менее.
Тут мне почему-то вспомнился Новосельцев из рязановского "Служебного романа", ответивший на вопрос о самочувствии после известия о кончине коллеги Бубликова: "По сравнению с Бубликовым неплохо!"
Кленский в подлиннике
На второй день обвинение добралось до газет.
Прокурор: Как вы получали информацию о собраниях, пикетах, вахтах?
Свидетель: Дежурства проходили регулярно. О них не надо было получать информацию. Источники по поводу митингов и пикетов разные. Телефон, электронная почта, пресса. (...) Прокурор: Чьи статьи или мнения вы читали?
Свидетель: Я не ковыряюсь специально, чтобы найти информацию о митинге и поучаствовать.
Прокурор: Читали ли вы статьи Кленского?
Свидетель: Да, безусловно, очень хорошие статьи.
Прокурор: Какого содержания статьи?
Интересно, нужно ли из этого делать вывод, что статья, опубликованная в легальном издании и не вызвавшая никаких нареканий со стороны властей и органов контроля за соблюдением кодекса журналистской этики, тоже может стать основанием для обвинения?
Остальные источники информации, называвшиеся свидетелями и обвиняемыми, из той же оперы: портал "Дельфи", сайт "Ночного дозора", радио, эстонские телеканалы. Даже рассылку обращений "Ночного дозора" получали едва ли не все отечественные СМИ. Среди всего названного более серьезным основанием для обвинений выглядят разве что фрагменты переписки "дозоровцев" о напечатании и распространении листовок. В том случае, конечно, если удастся доказать, что само содержание листовки является криминалом.
Заренков в темном царстве
В целом обвинение прилагает все усилия, чтобы найти подтверждение тому, что народ собрался на Тынисмяги 26 апреля по призыву "Ночного дозора", в то время как защита пытается доказать, что это было стихийной акцией протеста против действий правительства и полиции.
Складывается впечатление, что главной мишенью обвинения выбраны Линтер и Кленский. Линтер как лидер "Ночного дозора". Кленский как предполагаемый автор призыва собраться на Тынисмяги и составитель фигурирующего в деле документа, который прокурор называет "Планом подготовки к 9 Мая" (По версии защиты - это лишь наспех записанные Кленским в произвольном порядке идеи, высказанные участниками одного из особенно многолюдных собраний "Ночного дозора"). На Реву и Сирыка, во всяком случае в эти три дня, прокурор обращает значительно меньше внимания.
Луч света в темное царство неожиданно внес политик Андрей Заренков. Он явился в суд щегольски одетым, мысли формулировал с необычной для себя четкостью, на вопросы отвечал конкретно, при этом в показаниях не путался, но и соратников не подставлял. К тому же был изысканно вежлив, судью именовал исключительно: Ваша Честь. И надо было видеть, как расцветала судья! Прокурора пора цветения миновала. Видимо, потому, что Заренков почему-то упорно называл ее: господин прокурор.
Вместо комментария: Боливар не вынесет
Все три дня на судебном процессе я мучилась тем же самым чувством, которое испытывала год назад во время апрельских событий. Чувством, которое лучше всего выражает избитая, но от этого не менее точная фраза: за державу обидно! Поскольку и то, что происходило год назад вокруг Тынисмяги, и то, что происходит теперь в зале суда, без разделения на правых и виноватых, на судей и подсудимых, на народ и государство, поддается исчерпывающему описанию в двух словах: постыдно и непрофессионально.
Вполне можно возложить ответственность за беспорядки 26-27 апреля 2007 года на четверку Кленский-Линтер-Рева-Сирык. Но тогда уж давайте доведем историю до логического конца и достойно покараем всех остальных, кто в такой же степени поспособствовал тому, чтобы "бронзовая ночь" удалась.
Итак, заговорщиков-дозоровцев - осуждаем. Дальше, естественно, закрываем все средства массовой информации, которые когда-либо давали им слово и тем самым способствовали разжиганию бунтарских настроений, от солидного общественно-правового телевидения и радио до любящего сенсации Канала 2 и скандального "Дельфи", про газеты тоже не забываем. Вслед за журналистами в тюрьму дружными рядами маршируют полицейские, потому что способствовали публичному оскорблению государственного флага, не смогли сохранить в целости и сохранности ларьки и витрины и вообще не справились.
Премьер-министра Андруса Ансипа, взбудораженного полицией и СМИ, туда же - в узилище, за пьяного танкиста и крайнее непостоянство в обещаниях, благодаря чему к апрелю народ перестал верить любым заявлениям властей. Остальных членов правящей коалиции, которые в рекордные сроки подорвали с таким трудом и в основном не их руками создававшийся имидж государства - туда же. Оппозиционного таллиннского мэра Сависаара, который не пожелал образумить толпу, ясен пень, в ту же компанию. Лийма-Бема-Мадиссона - за решетку, там без них скучно будет. Социолога Юхана Кивиряхка, который посмел возложить ответственность за "бронзовую ночь" на правительство, - в кутузку. Следом в полном составе отправляем жюри, которое наградило Кивиряхка титулом друга прессы, записав во враги оной главу правительства. За ним - всех тех, кто в этот год выражал уверенность, что нынешнее правительство должно уйти в отставку, а заодно возражал против реформы образования, роста цен и ограничений на продажу алкоголя, - ведь это практически призыв к свержению конституционного строя!
И вот когда мы, всей страной, наконец окажемся в одной камере, тогда нам, может быть, удастся договориться. Если, конечно, не разругаемся еще больше при дележе нар.
Но поскольку Боливар нашей пенитенциарной системы такую кучу народу, боюсь, не вынесет, то единственное, что я сделала бы на месте государства, если оно заботится о своем имидже: это закончила "бронзовый процесс" как можно быстрее, без шума, пыли и жертв. Пока он в соответствии с вынесенным в эпиграф старым анекдотом не принес нам в подоле очень несимпатичных детишек.
__________________________________________
В.Новодворская: СССР внес незначительный вклад в борьбу с фашизмом ("Delfi", Литва)
День Победы под знаком Свиньи ("Telegraf", Латвия)
Какой урок извлекли лично вы из апрельских событий прошлого года? ("Postimees", Эстония)
Мир, который нам нужен сегодня ("Delfi", Латвия)
