«Мученики журналисты» - именно так называется на арабском скорбный список из 247 убитых в Ираке за 7 лет оккупации корреспондентов и их помощников, иракских и иностранных.
Слово «мученик» по-русски обозначает то же самое, что и по-арабски – наивысшую степень жертвенного подвига ради Бога.
В нашем мире Бог и пресса максимально далеки друг от друга.
Нужно приехать в Ирак, чтобы понять, почему здесь они близки.
Список убитых журналистов быстро пополняется. Конечно, не так быстро, как список убитых граждан. В отличие от простого гражданина, который просто умирает под бомбами, обязанность журналиста свидетельствовать. Вот за это их убивают.
В мартирологе 137 журналистов убиты при исполнении обязанностей. Вместе с ними убиты 52 «технических» помощника: операторы, переводчики, водители.
Все это мне рассказывает усталый человек Зияд аль Аджили, возглавляющий Journalist Freedom Observatory (JFO).
Он не видит никого в Ираке, кто бы защищал журналистов или хотя бы гарантировал бы им хоть какие-либо условия для работы. Он говорит:
- У премьера глупые советники. Они убедили его, что проблема страны не в правительстве, а в журналистах. Поэтому журналистам запрещают все.
Правительство все время говорит, что оно за закон, но оно понятия не имеет о законе.
Угроза жизни Зияда аль Аджили постоянна: ведь он считает убитых и требует расследования.
У Аджили есть такие данные. 169 журналистов убито повстанцами, 22 - американцами, 2 – иракской армией, 1 – испанцами.
Эти данные нравятся американцам и зарубежным СМИ. С их точки зрения, эти данные говорят о том, как низко пали повстанцы – убивают журналистов.
Но это так, если не вдаваться в суть происходящего в Ираке. Если же вдаваться, то картина другая.
Большинство журналистов в первые годы оккупации работали с американцами – они и были убиты вместе с оккупантами. Чем дольше оккупация, тем меньше журналистов сюда едут – здесь невозможно и опасно работать.
Многие западные СМИ запретили корреспондентам поездки в Ирак.
Американские журналисты вещают с военных баз своей армии.
Иракские журналисты точно знают, что, если они хотят рассказывать правду, то их жизни не стоят ломаного гроша.
Для большинства Ирак – забытая война, о которой вспоминают, когда взрыв уносит полсотни жизней. Кто задумывается, почему это происходит?
При наступлении в 2003 году американцы сбросили бомбу и стреляли из танка по гостинице «Палестина», где жили большинство корреспондентов, направили ракету в офис «Аль-Джазиры» и расстреляли машину канала «Абу-Даби». Только в первую декаду погибло от их огня около десятка журналистов.
Сегодня в Багдаде бомбардировок нет. Но недавно, уже после выборов 11 марта в Багдаде американскими войсками убита 28-летняя журналистка Асиль аль-Обейди и ее муж.
Они ехали по району, где американцы проводили некую операцию, хотя официально из городов они якобы вышли и, по идее, не должны более в них возвращаться. Американцы всадили в Асиль так много пуль, что хирурги и иракские полицейские назвали тела убитых «изрешеченными».
Есть данные, что машина Асиль начала двигаться не так, как нравится американцам. Им нравится, когда машина прижимается к бордюру и мгновенно прекращает движение.
В JFO не ждут, что дело расследуют, и американцы понесут наказание. В противном случае это станет первым исключением из 247 нерасследованных убийств корреспондентов.
Американские патрули запрещено снимать. Перед ними запрещено двигаться. В их сторону запрещено смотреть.
Мне не рассказали об этом ни в посольстве Ирака в Москве, ни коллеги в Багдаде.
Дело в том, что иракцы от мала до велика привыкли за 7 лет к новому фактору своей жизни – американской оккупации. Они знают, как надо вести себя с этими одетыми в броню, не ходящими пешком вне баз, не появляющимися на улицах в одиночку или в одной машине солдатами. Они знают, что эти солдаты сначала стреляют, а потом думают.
(Все, что рассказано об одиночных выездах машины саперов в фильме «Повелитель бури» и об общении армии с местным населением, является выдумкой).
Мне метод обращения с американцами на ходу объяснили охранник и переводчица, буквально перекрыв мне дорогу, которую я намерилась переходить, закрыв мой фотоаппарат собой и заставив меня опустить голову.
- Надя, смотри вниз, - зашептала мне переводчица.
По дороге двигались пять бронированных машин песочного цвета. Они напоминали монстров из голливудских фильмов.
На вопрос, что было бы, не успей они меня остановить, мне буднично
ответили:
- Тебя застрелили бы и раскатали по асфальту.
Директор американского медиа-центра, имени которого я не имею права называть, описал мне, как живут его сотрудники:
- Мы не говорим дома, где мы работаем, чтобы соседи случайно не узнали о том, что мы работаем на американцев. Мы не рассказываем о своей работе.
У них нет визиток, нет имен на дверях кабинетов, они не дают своих телефонов и электронных адресов. Фотографии с разными политиками они хранят на работе. Их круглосуточно охраняют.
Их машины недавно разнесло в щепки бомбой, которая подняла в воздух 25 секций бетонного 6-метрового забора. Теперь они ездят все вместе на работу и с работы на джипе, на котором не написано «пресса».
Большая часть тех, кто «работает на земле» - женщины. Им безопаснее, чем мужчинам. Если они берут интервью на улице, то не называют своей кампании. Если они идут на интервью в офис, то охране не говорят своего места работы.
- Почему?
- Мало ли кто стоит в охране, мало ли кому они успеют позвонить.
Ведь журналистов не только убивают, их еще и крадут. Журналисты, работающие на американцев, приравнены к коллаборационистам – таких убивают, как пособников врага.
По данным Комитета защиты журналистов (CPJ) за 10 лет войны в Афганистане убиты 9 журналистов, 6 - за 20 лет гражданской войны в Сомали. В России с 1999 по 2009 убиты 16 – так считают в Комитете защиты журналистов. По их данным в Ираке за 5 лет с 2003 года убито 88 журналистов.
Как ни считай, Ирак держит первое место. Однако на сайтах международных организаций нужно долго искать данные по Ираку. Нет никаких журналистских кампаний солидарности с иракскими коллегами.
Зато по Западу и его сателлитам этаким информационно-пропагандистским цунами идет мощная акция в поддержку 52-х якобы арестованных в Иране активистов, большая часть из которых уже отпущены.
Что происходит? В чем причина такой диспропорции внимания?
Я работала в Иране, в том числе и на последних выборах. Я могу сравнивать, что происходит с журналистами там и здесь.
В Иране мне ни разу нигде, кроме нескольких святынь, не сказали:
«Запрещено снимать».
В Ираке мне напомнили об этом бесчисленное количество раз. Мне запрещали снимать абсолютно все по самым разным причинам.
В этом анклаве новой американской демократии не нужна формальная аккредитация – просто необходимо разрешение буквально на каждый шаг, почти что на каждый вздох.
Первыми мне запретили фотографировать пассажиры автобуса Дамаск-Багдад, вместе с которыми я приехала в Ирак. Они сказали мне об этом, едва мы проехали нейтральную полосу и погранзаставу Ирака. Они боялись даже того, что меня просто увидят, и от одного этого у всех начнутся большие проблемы на блок-постах.
Они просили меня уйти вглубь автобуса и не маячить на переднем сидении. Мне старательно закрывали занавеску на окне, едва мы приближались к блок-посту. А чем ближе к Багдаду, тем гуще блок-посты на дороге.
И когда в сумерках мы, наконец, въехали в Багдад, автобус дружно расхохотался, стряхнув напряжение 14 часов нашей общей дороги. Перед нами чинно в кузове грузовичка следовала в город корова. Теперь я могу с уверенностью сказать, что это был единственный объект видеосъемки, не вызвавший протестов. Впрочем, корова, возможно, просто не видела, что ее снимают, и поэтому не протестовала мычанием.
Охранник и переводчица строго предупреждали, едва впереди показывался блок-пост или кавалькада американских драконоподобных машин. Они просили меня не снимать в пробках – вдруг кто-то заметит. Они не разрешали мне выйти в пробке и пройти 20 метров среди машин до проходной на территорию охраняемого отеля – вдруг кто-то уже сообщает обо мне кому надо или тем, кто хочет меня украсть.
- Ты не можешь одна выйти за территорию отеля, ты не можешь взять такси на улице, в отеле никогда тебя не посадят в такси по вызову, твой охранник должен быть вооружен. Ты должна ехать только на ту встречу, о которой заранее договорено. И там тебя должны встречать.
Только так можно работать в Ираке.
Эту инструкцию мне многократно проговорили самые разные люди, помогавшие мне в Ираке. Те, кто знал, как здесь близко пересекается понятие журналист и мученик.
Охранники заборов требовали, чтобы я прекратила снимать бетонные блоки.
Любой стражник, приставленный к шлагбауму, требовал разрешения от инстанции выше.
Без разрешения нельзя снимать ничего, если есть разрешение на съемку снаружи здания, это не обеспечивает права на съемку внутри.
На съемку плаката внутри здания мне понадобилось отдельное разрешение.
Мне не позволили сфотографировать парадный вход в знаменитый Иракский музей, в самую знаменитую армянскую церковь Багдада меня не пустили, даже когда я предъявила все свои журналистские бумаги и рекомендательные письма.
Меня не хотели пускать на территорию Багдадского университета, в его парке надо было говорить шепотом и не вынимать фотоаппарата, в его корпуса пройти было нельзя, так как встречи откладывались.
Чтобы фотографировать студентов, надо иметь разрешение.
Люди отворачивались от объектива, старые и молодые. Дети, едва научившиеся ходить, грозили мне пальцем.
Итальянская журналистка Джулиана Сгрена, которую в 2005 году похитили повстанцы, а потом пытались застрелить американцы, считает, что иракцы очень доброжелательно относились к журналистам до 2003 года.
Она была в Ираке незадолго до вторжения.
Но когда страну превратили в руины, а о гражданах стали говорить, как о потенциальных террористах, иракцы перестали верить журналистам.
Вот поэтому здесь, в оккупированном Ираке, журналистам так тяжело работать – все против них. Вот поэтому эта работа так похожа на мученичество.
Надежда Кеворкова pаботала специальным корреспондентом в Ираке накануне выборов в феврале 2010 года. Работала в Иране, Афганистане, Сирии, Пакистане, Ливане, Египте, Турции, США, а также в Дагестане, Чечне, Кабардино-Балкарии, Ингушетии, Татарстане.
