Может ли Россия измениться?

Американский журналист Дэвид Ремник такой вопрос (Can Russia Change, Foreign Affairs) задал еще в 1997 году. В то время курс России определяли президент Ельцин, премьер-министр Черномырдин и «царь приватизации» Чубайс. Этот фундаментальный вопрос снова стал актуальным, ответ на него ожидается, прежде всего, от тандема Путин-Медведев.

Уже длительное время в речах президента России Дмитрия Медведева, словно ключевые слова, повторяются «модернизация», «нет – коррупции», «либерализация системы» и т.п. Преследовавшихся в свое время диссидентов приглашают погостить в Кремле, своего рода разнос получила милиция, которая «терроризирует» бизнес-круги. Атрибуты авторитарной власти молодой правитель вроде бы заменил жаркой полемикой о необходимости реформ и преобразований во многих сферах. Вспоминая начавшийся четверть века назад отход СССР от стагнации, возникает соблазн провести параллели с горбачевской перестройкой, или перестройкой сверху.

Приходились дискутировать с людьми, поверившими и такой точке зрения: на следующих президентских выборах (2012) Медведев и нынешний премьер Владимир Путин померяются силами в острой и открытой борьбе. Как равноправные соперники. Своим примером доказав, что русский народ и российская «суверенная демократия» способны обойтись без брызг каких-либо «цветных революций».

Однако пока речь о 2010 годе, о более подходящей риторике, выборе более эластичной тактики и более современном имидже государства с внешней стороны. По крайней мере, в сравнении с имперским угаром сразу же после российско-грузинской войны, с наплывом антиамериканизма и аналогичной ненависти, с апогеем «системы Путина». К примеру, Москва не спешила раскрывать свои карты на недавних президентских выборах на Украине и не стала далее обострять отношения с таким  «врагом» России, как Эстония. Из уст Медведева прозвучали слова: «хватит надувать щеки», что, правда, не означает отказа от «привилегированных интересов» в так называемом ближнем зарубежье.

Эксперты отмечают, что у такой политической метаморфозы или перемены несколько причин. Усиление явного авторитаризма и зажима демократии обычно совпадает с ростом цен на нефть и на газ на мировом рынке, что, несомненно, выгодно для России. К тому же, глобальный финансовый кризис затронул это государство больше, чем прогнозировалось изначально. В этой связи «знаменитый социальный контракт Путина – свобода в обмен на благосостояние – утратил свою актуальность (Центр Карнеги, Москва). Недовольство решениями центра, экономической политикой «царя Владимира» вырывается наружу во многих регионах (два больших митинга протеста в Калининграде, а также в Архангельске и в других местах). Хотя официально позвучала старая версия, что такие акции инспирируют отечественные лузеры и иностранные спецслужбы, случайностями все это уже назвать нельзя.

На вопрос о роли и лимите действий оппозиции в новой ситуации правящий тандем дал достаточно ясный ответ. Пока президент старается укрепить свою репутацию либерала, премьер произнес одну фразу. А именно: в России никакой «украинизации» не будет. Иными словами: хозяин – один, его имя – Владимир Путин. «Хотя Медведев – чемпион в Интернете, пишет в блоге и рассуждает о свободе слова, не лелейте надежду, что Путин отдал ему хоть на чуточку больше контроля», - пишет в журнале Newsweek тандем О.Метьюз и А.Немцова.

Сейчас, в особенности в связи с предстоящим в скором времени подписанием договора между Россией и США о сокращении ядерных вооружений, мелькает мысль о том, что «Медведев выходит из тени Путина». Ну да, первым руку Бараку Обаме пожал и будет пожимать президент РФ. Это язык протокола. Наряду с ним существует принцип фактической иерархии, о чем в диалоге с Москвой, прежде всего, напоминают в Америке. Журнал Foreign Policy подчеркивает: «В нашей столице царит огромное искушение считать, что мы, американцы, из-за кулис можем дирижировать внутренней политикой других государств, отдавая кому-либо предпочтение». В отношении России сказано очевидное также и за пределами Кремля: «[в этом государстве] как и ранее, первую скрипку играет премьер», и было бы неразумно его игнорировать. Между прочим, он дал это четко понять американской стороне во время визита в Москву госсекретаря Х.Клинтон.

В высших эшелонах российской власти почти безнадежно провести разделительную черту между либералами и представителями силовых структур (силовики –  уже вошедшее в международный оборот слово). Может быть, президент Медведев и его команда действительно хотят реформировать коррумпированную судебную систему, службу внутренних дел и другие службы. Вопрос только в том, дотянутся ли руки, скажем, до наследника ЧК – Федеральной службы безопасности (ФСБ). Вице-премьер России Игорь Шувалов в одном из интервью сказал: «Никто не находится вне закона». Правда, отдельные дела возбуждены также против представителей служб безопасности, но в целом ФСБ было и остается alma mater Путина.

Российская федеральная бюрократия чувствует себя уверенно, какие бы кадровые чистки и реформы ни объявлялись. Государственные корпорации Газпром и Роснефть, - это, как и прежде, закрытая для независимого следствия зона. И не только они. Важно, чтобы и в западных СМИ не исчезало имя русского юриста Сергея Магнитского. Он начал разоблачать мошенничество налоговой службы на сумму до 500 миллионов долларов, выйдя на след, указывающий в направлении ФСБ. В итоге самого его посадили в одну из мрачнейших тюрем Москвы. Там Магнитский в прошлом году умер при загадочных обстоятельствах. Как Медведев, так и вышеупомянутый Шувалов публично обещали, что дело будет тщательно и всесторонне расследовано.

Коррупция, даже по официальным данным России, съедает третью часть внутреннего валового продукта страны. Огромное государство, огромные дыры.

Огромные средства остро необходимы для модернизации научно-исследовательской сферы, инноваций, освоения отдаленных регионов и природных ресурсов. У России амбициозные планы в развитии сектора ядерной энергетики: строить, по меньшей мере, по одному блоку АЭС каждые полтора года. Этим также обусловлена тесная связь Москвы с Ираном, вопреки опасениям и возражениям американцев.

Газета Christian Science Monitor описывает Россию, как научно-техническую сверхдержаву. Однако – и это уже звучит намного печальнее – в прошедшем времени. Сегодня Россия тратит 2% от суммы, которую на поддержку научных исследований выделяет правительство США. Если действительно так, как пишет эта американская газета, то Россия может успешно соревноваться, скажем, с Индией и Бразилией. Но, к сожалению, не с Америкой или Китаем. И на этом фоне продолжаются дебаты о покупке у Франции дорогого вертолетоносца Mistral. «Он послужит модернизации военного потенциала России, потому что сами мы таких не строим», - сказала эксперт в сфере политики Татьяна Паркалина, которая в конце марта гостила в Риге.

Тем временем, премьер-министр Путин занят продлением «эффекта Пикалево», когда государство серийно вмешивается в спасение неконкурентноспособных предприятий и так называемых моно-городов. Это, конечно, отдельная тема. Как и отчаянные попытки правительства добиться демографического равновесия за Уралом, где не останавливается «угроза китаизации».

Мы можем не считать деньги в казне соседнего государства, если у самих в ней основательная дыра. Однако интерес к приоритетам этой сверхдержавы (прежде всего, в отношении европейского и евроатлантического пространства), а также к рефлексам его элиты в переменчивом мире, - это самой собой разумеющаяся вещь. Начиная с места, которое она в своих школах и в общественном сознании отводит главному стражу террора Сталину, и заканчивая тем, каким образом и с какими соблазнами обращается к своим соотечественниками за рубежом. Некоторые нюансы здесь заметны. После острых внутриполитических дискуссий подтверждено, что портреты брата-близнеца Гитлера 9 мая не появятся на улицах Москвы.

В то же время политические аналитики признают, что у Запада очень мало рычагов и чудодейственных средств, чтобы повлиять на внешнюю политику России даже тогда, когда она не сочетается с принятыми на международном уровне критериями. Например, военное присутствие русских в квазинезависимой Абхазии не станет препятствием для того, чтобы «НАТО дискутировало с Россией о новой структуре безопасности в Европе». (Т.Паркалина). Что ответить Ремнику на инициированную им основную тему? Тем же самым, только немного модифицированным контрвопросом: «Насколько Россия может измениться?».

Пока модернизация не затронет одну из самых твердых опор и бастионов авторитарной власти – застарелую политическую систему, - определяющей будет сила старой инерции. Именно поэтому идеологи Кремля спорят о периоде реформ Горбачева и в том отношении, где и когда лидер СССР допустил, по их мнению, необдуманную уступчивость перед демократами и либералами.

Перевод: Лариса Дереча