Может быть, двадцать лет назад Абхазия и была излюбленным местом отдыха для советского начальства высшего звена, но сейчас летом на её берегах загорают бюджетные туристы, которые не могут себе позволить путешествие в Турцию и не смущаются царящей здесь повсюду разрухой. Впрочем, скоро они обнаружат, что цены в Абхазии уже не столь заманчивы, а комфортабельных гостиниц и сносной инфраструктуры по-прежнему нет.
На первый взгляд, абхазы получили, чего хотели: безопасность от нападений Грузии, в страхе перед которой они жили 15 лет. После августовской войны 2008 года в Южной Осетии Россия ввела свои войска в Абхазию, признала её независимость и обеспечила гарантии безопасности. За это она заплатила немалую политическую цену на международной арене. Некогда грозный для абхазских политиков и населения Абхазии «грузинский враг» вдруг стал неважным. Краеугольный камень самоопределения современной Абхазии, которым исторически является сопротивление вопреки всему, требует более прогрессивной позиции. И какой бы она могла быть?
Вакуум, образовавшийся после устранения «грузинской опасности», заполнили страхи перед господством России. Русские могут забрать лучшие курорты, инвестируя средства в гостиницы, рестораны и ночные клубы. Они могут купить себе, через третьих лиц, летние резиденции на побережье. Из России поступают в большом количестве продовольственные товары, приводя к упадку сельского хозяйства в Абхазии, запустению ферм, откуда многие грузины бежали во время войны 1992–1993 годов. Присутствие российских войск угрожает демографическому балансу населения, особенно потому, что военнослужащие начинают оседать в Абхазии, заводить семьи и рожать детей. Спонсируемые Россией объекты развития привлекают бригады сезонных рабочих и, если следовать этой логике, молдаване и таджики могут со временем заменить изгнанных грузин. Вряд ли это желанный исход событий, если целью было сохранение политического господства абхазской группы.
Грузинская сторона, понятное дело, такой ситуации не радуется, но она не в силах ничего изменить ни военными угрозами, ни дипломатическим давлением. Тбилиси приходится удовлетворяться женевскими переговорами, но это, главным образом, форум для поддержания стабильности – скорее, для сохранения статус-кво, чем для его изменения. Агрессивная риторика у себя дома и за границей маскирует неспособность Грузии найти пути разрешения абхазской проблемы или принять утрату части своей территории. Сомнительно, чтобы нынешнее руководство Грузии возлагало сколько-нибудь серьёзные надежды на переговоры об Абхазии. Однако её международная позиция «жертвы российской агрессии», предназначенная для обеспечения солидарности Запада, дала вполне реальные результаты в форме финансовой помощи США и Евросоюза после войны 2008 года. В будущем грузинскому истэблишменту придётся задуматься, как долго можно будет следовать этому курсу, пока он не сведётся к нескончаемым разговорам.
Печальная правда состоит в том, что существует поразительное сходство между положением грузинской и абхазской стороны. Большой бизнес и политика – не удел национальных меньшинств. Рассуждения на темы безопасности и национализма остаются расхожим товаром. Основанная на этих понятиях ментальность фундаментально не меняется, пока оба социума борются с одной и той же дилеммой отношений с Россией в условиях выбора, основывать ли своё политическое развитие на главенстве титульной группы или на идеологии многонационального сообщества. Основное различие состоит в том, что Грузия более открыта международному критическому наблюдению.
Интересы Москвы в Абхазии сосредоточены преимущественно на проблемах безопасности, ведь её территория может служить буферной зоной в случае, если Грузия присоединится к НАТО или при нарушении внутренней стабильности грузинского общества. Основной проект развития сосредоточен на дорожной инфраструктуре. Абхазия, вне всякого сомнения, может предложить интересные возможности для вложения капитала, но российские бизнесмены сейчас больше заняты сочинской Олимпиадой как ключевым для правительства проектом, где они могут заслужить одобрение Кремля. Позиция Москвы прагматична и свидетельствует о том, что у неё нет большого стремления вмешиваться во внутреннюю политику Абхазии или брать на себя ответственность, если там что-то не заладится – у России и так уже на руках Дагестан и Ингушетия. И русские не питают иллюзий, что абхазы воспримут господство Москвы как лучшее, что с ними могло случиться.
Евросоюз преследует политику «непризнания, но участия». На практике сложно понять, какие ощутимые политические цели он преследует, кроме, разве, предупреждения дестабилизации и поддержания безопасности. Абхазия хотела бы, чтобы Евросоюз продлил своё присутствие, потому что она не хочет оставаться наедине с Россией в качестве своего единственного друга; однако неясно, какие стимулы есть у Евросоюза продолжать своё участие в этой ситуации.
Сейчас большой дилеммой является цена конфликта. Для обоих обществ, но особенно для Абхазии, конфликт привёл к тому, что упущено много возможностей для развития: результатом стал экономический и социальный застой. В выборе между национальным самовыражением и развитием приоритет получило первое. Годы стремления к миру ничего в этом не изменили. Часто повторяемая фраза «мы хотим мира» стала пустыми словами. Она может означать «Мы хотим, чтобы они согласились с нашими завоеваниями и прекратили устраивать переполох» или «Мы хотим, чтобы они отказались от своих завоеваний, не доставляя нам хлопот и не заставляя воевать за это». Только изменение такого образа мыслей может позволить обоим обществам двигаться вперёд.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Печальная правда состоит в том, что существует поразительное сходство между положением грузинской и абхазской стороны. Большой бизнес и политика – не удел национальных меньшинств. Рассуждения на темы безопасности и национализма остаются расхожим товаром. Основанная на этих понятиях ментальность фундаментально не меняется, пока оба социума борются с одной и той же дилеммой отношений с Россией.
