Донецк — Михаил Мишин — невысокий, плотный мужчина с парой золотых зубов во рту. Он вырос в Макеевке, в большом городе рядом с Донецком, и в течение нескольких лет был профессиональным футболистом и даже играл во второй украинской лиге, но в возрасте 28 лет оставил спорт. Следующие несколько лет оказались непростыми для него, но затем его отец помог ему найти работу в городском отделе спорта. Он занимался сбором денег для строительства спортивных площадок и посещал церемонии их открытия, на которых неизменно произносил короткую речь о моральной и физической пользе занятий спортом. В языках он не был особенно силен, и поэтому украинским полностью не овладел, что, возможно, помешало бы ему подняться выше по служебной лестнице в политике, однако в начале этого года произошли довольно странные вещи с ним самим и с Донбассом. В любом случае в районе Донецка русский был единственным языком, необходимым для того, чтобы наблюдать за проведением детских футбольных турниров. Мишин получал 300 долларов в месяц, и машины у него не было, однако его это не очень беспокоило. Тратил он немного — он не был женат и жил в квартире своих родителей, а если ему надо было куда-то поехать, его лучший друг Александр всегда был рад его подвезти.
Когда в конце прошлого года в Киеве на Майдане начались акции протеста, Мишин следил за ними с возраставшей тревогой. Он видел, как молодые люди в масках и со знаками украинских фашистских движений набрасывались на сотрудников спецотрядов милиции — некоторые из них были родом из Донецка — и использовали для этого коктейли Молотова. Он наблюдал за тем, как губернаторов западных областей вытаскивали из рабочих кабинетов и отдавали на растерзание остервенелой толпе. Казалось, что страна погружается в хаос. Когда до него дошли слухи о том, что некоторые из молодых людей с Майдана собираются приехать в Донецк, он поверил в это. После работы он на автобусе добирался до центра Донецка и присоединялся там к участникам протеста, называвшим себя «Антимайдан». Некоторые их них размахивали российскими флагами, другие держали в руках плакаты с изображением Сталина. Но все они хотели выразить свое несогласие с тем, что происходило в Киеве. Мишин это поддерживал. Его беспокоило то, что у него могут возникнуть проблемы — в конце концов, он был муниципальным чиновником, — однако он полагал, что делает это в свободное от работы время и, кроме того, принимает участие в том, во что верит. Однако он скрыл свою новую политическую активность от родителей, которые в противном случае стали бы сильно беспокоиться.
«Протесты в марте и в апреле были наиболее массовыми протестами простых людей, которые я когда-либо видел в Донецке, — сказал в беседе со мной другой уроженец Макеевки, политолог Юрий Дергунов. — На моей памяти люди не проявляли здесь такой активности и не были так озабочены своей собственной судьбой». Он обратил мое внимание на очень специфический состав участников протестных акций в Донецке. В протестах в поддержку Майдана, когда они происходили, участвовали представители среднего класса и националисты; сторонники Антимайдана представляли низшие классы и были настроены против олигархов (а еще там были русские националисты). «Я смотрел на этих людей на Майдане и думал: “Какие красивые люди, как они хорошо одеты, как они образованы”. Затем они открыли свои рты». Те вещи, которые они говорили, включали в себя лозунги, заимствованные у украинских фашистов периода между двумя войнами. Они также выражали такие взгляды в отношении членов Антимайдана, которые Дергунов называет слабо скрываемым «социальным расизмом». Пожалуй, нигде больше этот раскол между сторонниками Майдана и его противниками не был так заметен, как в Донецке.
В то время, как Мишин тихо посещал быстро растущие по численности митинги Антимайдана, Энрике Менендес (Enrique Menendez), бизнесмен, также стал испытывать беспокойство. Менендесу - 30 лет, его назвали в честь деда, солдата республиканских войск в Испании, который был вынужден бежать во Францию, а затем оказался в Советском Союзе. Он вырос в городе, расположенном в 80 километрах от Донецка, и приехал в областной центр после окончания школы в поисках лучшей жизни. Он был слишком беден, чтобы позволить себе учиться в университете, однако он обнаружил, что способен ориентироваться в медийном бизнесе, и получил работу в растущей интернет-компании в Донецке. Три года назад он создал свою собственную фирму Ad Factory, которая занималась онлайновым маркетингом для бизнеса в Донецке. Его дела шли хорошо, и у него было уже семь сотрудников. Однако Менендес в какой-то момент почувствовал, что город начинает от него ускользать.
В начале марта Менендес и некоторые другие местные профессионалы решили организовать большой проукраинский митинг. Менендесу поручили обеспечение безопасности участников акции протеста: все понимали, что на них может быть совершено нападение. Он обратился в аппарат недавно назначенного губернатора, однако там ему сказали, что не могут гарантировать безопасность участников протестного митинга, и, в конечном счете, он связался с организованными фанатами клуба «Шахтер» Донецка. Эти ультрас были сторонниками Майдана и согласились обеспечивать безопасность. Запланированный митинг начался, на него пришли тысячи людей, но в конце к ним приблизилась группа мужчин, вооруженных палками. Ультрас вполне соответствовали своему названию и вступили с ними в драку, в результате которой несколько их представителей (как и некоторое количество нападавших) оказались в больнице. Ничего неожиданного в этом не было, но Менендес был обескуражен.
Во-первых, он заметил, что сепаратистские сторонники были просто сильнее: их было, в целом, намного больше, и среди них было больше тех, кто хотел применить физическую силу. Во-вторых, он обратил внимание на то, что они были местными. В-третьих, он заметил, что милиция была, в лучшем случае, пассивна а, в худшем - открыто и враждебно настроена по отношению к сторонникам единства, и ситуация в этом отношении не становилась намного лучше на верхних этажах власти. В середине марта представители постмайдановского Министерства внутренних дел посетили Донецк. Они встретились с городскими лидерами, но большую часть времени провели с представителями футбольных ультрас и потребовали, чтобы они вооружились и подготовились к следующей стычке в городе с пророссийскими силами.
Менендес был взбешен. Представители правительства приезжают в этот город и пытаются натравить футбольных хулиганов на участников акций протеста. «Улаживать конфликты — вот чем должно заниматься правительство. Если вы на это не способны, то в таком случае вы не правительство, а профанация. Либо это происходит по незнанию, либо они все прекрасно понимают и пытаются разжечь гражданскую войну».
Менендес хотел установить диалог с пророссийскими активистами, однако его товарищи, выступавшие за единство страны и занимавшиеся организацией мероприятий, хотели провести еще один митинг. Он полагал, что это будет небезопасно, и на своей страничке в Facebook он отговаривал людей от участия в этой акции. Тем не менее, запланированный марш состоялся. Когда он подходил к концу, сторонники единства были окружены значительно большей по численности группой сепаратистов. Они стали бросать бутылки, банки и наносить удары, а в конце один из сторонников единства, 19-летний секретарь местного отделения ультранационалистической партии «Свобода», был убит.
Менендес знал нескольких лидеров пророссийского движения в Донецке. «Это началось не вчера, — сказал он мне. — Если вы посмотрите на фотографии протестов в Донецке, начиная с 2003 года, то увидите те же самые российские флаги. Призывы к Донецку войти в состав России имеют долгую историю». Менендес имел особенно хорошие, дружеские отношения с Павлом Губаревым, который на первом этапе был наиболее заметным среди участников сепаратистского протестного движения. Ему нравился Губарев, которого он называл Пашей. «Он - из бедной семьи и родом из области, как и я. В Донецке он снимал квартиру, как и я, и надеялся когда-нибудь купить себе жилье». Губарев продавал рекламные места на билбордах в Донецке и его окрестностях; он первым стал использовать систему, позволявшую национальным сетям проводить рекламные кампании в этом регионе без обращения к каждому конкретному владельцу билборда. «Он потрясающий парень, — сказал Менендес. — Он много работал и вложил много денег в свое образование. Просто так получилось, что он все это время был русским фашистом».
Менендес в течение какого-то времени не общался с Губаревым, но в конце февраля сам позвонил ему, чтобы узнать, как дела в бизнесе (у Менендеса с его бизнесом возникли проблемы из-за беспорядков). «Могу сказать, что он был чем-то отвлечен в тот момент, когда я позвонил, и создавалось впечатление, будто он одновременно говорил с кем-то еще. Ему даже потребовалось некоторое время для того, чтобы понять, кто я есть. Затем он сказал: “Какой бизнес, приятель? Донбасс присоединяется к России!” В этот момент я понял, что Пашу мы потеряли».
Спустя неделю Губарев был провозглашен «народным губернатором Донецка», а через несколько дней после этого он был арестован за сепаратистскую деятельность и увезен в Киев: в тот момент правительство еще имело возможность проводить аресты в Донецке. Однако события уже развивались по спирали, и ситуация стала выходить из-под контроля. В начале марта появились слухи о том, что олигарх Ринат Ахметов — «босс» Донецка, владелец футбольного клуба и самый богатый человек на Украине — создает свои собственные силы безопасности для восстановления порядка. Это была не очень приятная перспектива, но все равно подобный вариант был лучше, чем ведущее к войне полномасштабное восстание.
Ахметов, как это сейчас становится понятным, вел двойную игру. Публично он хранил молчание, а в частном порядке, судя по всему, финансировал сепаратистов (он это отрицает). Однако вскоре восстание стало развиваться по своей собственной логике. В начале апреля протестующие взяли штурмом здание областной администрации — в третий раз в течение месяца. Одним из участников захвата был Борис Литвинов, который в течение многих лет представлял в местном парламенте Коммунистическую партию. Он был старшим по возрасту в этой группе, и поэтому ему поручили составить документ, устанавливающий государственность региона. Он пошел домой, сварил себе кофе и ознакомился в интернете со всеми вариантами деклараций независимости. «От Соединенных Штатов до Косово, — сказал он мне. — Я прочитал все, что появляется при вводе в строку поиска словосочетания «декларация независимости». После этого он составил свой короткий и энергичный вариант «Декларации независимости» для Донецкой Народной Республики. Этот составленный из разнородных элементов документ был зачитан на заседании городского парламента утром 7 апреля и вызвал бурные аплодисменты.
В это время Михаил Мишин продолжал посещать митинги. Он записался на волонтерскую работу по защите города и несколько раз ночью охранял баррикады перед зданием государственной областной администрации, а один раз его попросили подежурить на блокпосту на дороге, ведущей в город, и понаблюдать за представителями госавтоинспекции. Там он столкнулся с парнем, с которым он раньше вместе играл в футбол — с Денисом Пушилиным, который к тому времени стал одним из главных организаторов восстания. Пушилин был рад увидеть его там.
Никто не думал о том, что все это может привести к войне. Люди были напуганы, недовольны и хотели как-то исправить ситуацию. Тот факт, что этот протест принял столь ярко выраженный сепаратистский оттенок, объясняется не только основными требованиями протестующих (региональной автономии было бы для многих вполне достаточно), сколько недавней российской аннексией Крыма. «Противоречия необязательно приводят к войне, — сказал Дергунов. — Но когда Крым выступил за вариант полного отделения, он тем самым выдвинул на передовые позиции экстремистские силы — как проукраинские, так и прорусские. Это и было настоящим преступлением Путина — именно это и породило войну».
Затем, 12 апреля, отделение милиции в городе Славянске, расположенном в 80 километрах от Донецка, было взято под контроль группой неизвестных вооруженных людей. Сотрудники милиции были блокированы. «Это были не местные с охотничьими ружьями, — сказал мне новый глава управления милиции Славянска. — Это были хорошо подготовленные и хорошо вооруженные люди». Скоро стало ясно, что эта группа коммандос прибыла из заграницы: российская помощь, о которой просили протестовавшие в Донецке, наконец материализовалась. И в этот момент народные протесты превратились в вооруженное восстание, а также, по мнению некоторых, произошло скрытое вторжение.
Дезорганизованное и растерянное постреволюционное правительство в Киеве также было напугано: русские сконцентрировали войска на границе и постоянно говорили о том, что в случае применения любого насилия по отношению к пророссийским протестующим они готовы будут применить силу. После вооруженного захвата Славянска, а затем еще десятка других городов в Донецкой и Луганской областях, украинское правительство направило туда несколько танков в сопровождении пехоты, однако их передвижение было блокировано местными жителями. Только спустя несколько недель правительство смогло предпринять серьезное контрнаступление, получившее название антитеррористическая операция или АТО.
Тем временем Донецкая Народная Республика, или ДНР, получила некоторые элементы государственности. Прежде всего был проведен референдум по вопросу об автономии (то же самое было сделано в Луганске), в ходе которого сотни тысяч людей высказалась в его поддержку. В середине мая ДНР объявила состав своего первого правительства. Борис Литвинов, автор Декларации независимости, был назначен главой совета министров, жена Губарева стала министром иностранных дел (сам Губарев к тому моменту был только что освобожден в рамках процедуры обмена пленными с Киевом); новый человек из Москвы, политтехнолог Александр Бородай стал премьер-министром, а Михаил Мишин, футболист из Макеевки, был назначен министром спорта.
В первые несколько недель после назначения на новую должность Мишин каждый день ложился спать с мыслью о том, не будет ли он утром арестован. Киевские власти все еще могли это сделать. Но с каждым днем он чувствовал себя все лучше и стал думать о том, чего может добиться ДНР в области спорта. Он, конечно же, надеялся на возвращение в город сильнейшей футбольной команды «Шахтер» Донецка, однако для этого придется дождаться окончания войны.
Война тем временем приближалась. После месяца интенсивного обстрела Славянска украинской армией находившаяся там группировка повстанцев под командованием загадочного бывшего офицера ФСБ Игоря Стрелкова оставила свои позиции и отступила к Донецку. Оказавшись в городе, Стрелков стал командующим всеми вооруженными силами региона. По его оценке, 10 тысяч повстанцев находились под ружьем. Для победы в войне украинская армия теперь должна была взять Донецк.
В начале августа я из Киева поехал на поезде в Донецк. В Киеве было много беженцев с востока страны. Футболисты из команды Донецка расположились в гостинице «Опера»; кого-то приютили друзья и родственники, а некоторые устроились в общежитиях или стали снимать квартиры в пригородной зоне. Нельзя сказать, что люди в Киеве были негостеприимными, но они были недоверчивы и раздражены. АТО продолжалась уже два месяца, и каждый день появлялись сообщения с фронта о гибели людей.
Правительство объявило «частичную мобилизацию», рассчитывая призвать на военную службу тех людей, которые раньше служили в вооруженных силах, и, кроме того, были сформированы несколько добровольческих батальонов. Некоторые из них — например, «Азов» и «Айдар» — были сформированы на основе уже существовавших структур (в случае с «Азовом» это была Социал-национальная ассамблея Украины, то есть, крайне правая организация, тогда как основу «Айдара» составляли отряды самообороны Майдана). Другие батальоны создавались при поддержке местных жителей, пожелавших взять в руки оружие. В начале августа лагерь на Майдане частично сохранился, однако прежней энергии в нем уже не было. Однажды вечером, на краю того, что он него осталось, я встретил группу из 40 человек, стоящих рядом с автобусом и прощавшихся с друзьями и девушками. Они выглядели усталыми, были небриты, и, преимущественно, не в лучшей форме. Наконец они построились, провели перекличку и сели в автобус. Это были волонтеры батальона «Айдар» — они направлялись в Луганск.
Постмайданное правительство стало правительством военного времени. Оно изгнало Коммунистическую партию из парламента за предполагаемую поддержку повстанцев. Правительство также создало аккаунт на портале gmail для людей в освобожденных городах Донецкой и Луганской области, куда они могли направлять анонимные сообщения о своих согражданах, которые, возможно, поддерживали повстанцев. И правительство делало все возможное для того, чтобы запугать людей. Один из профессоров Харьковского университета показал мне приказ Министерства образования, в соответствии с которым все руководящие сотрудники университета должны были принимать участие в мобилизационной работе. Тех, кто ее «саботировал», обвиняли в «сепаратистских тенденциях». «Этот язык, — сказал он мне, был заимствован непосредственно из 30-х годов».
За день до моего отъезда на поезде в Донецк я встретился с человеком из Луганска по имени Кирилл. Он был активным сторонником Майдана и единой Украины, и после того, как повстанцы заняли этот город, они пришли к нему домой, арестовали его и подвергли допросу. Они требовали, чтобы он признал себя шпионом, а когда он отказался это сделать, выстрелили ему в ногу. Они еще неделю продержали его, а затем выбросили в лесу и посоветовали убираться. Он скрывался у своего друга, пока его нога немного не зажила, а затем поехал в Киев. Сегодня он занят тем, что играет в видеоигры и упорно просматривает видеоклипы из YouTube, на которых попавших в плен украинских солдат допрашивают повстанцы. Эти сюжеты ужасны, и их очень много.
Я приехал в Донецк во вторник. Я понял, что мы приближаемся к городу, когда заметил первые шлаковые холмы. Я беспокоился по поводу проверки документов, но никто меня не попросил их предъявить ни в поезде, ни на вокзале. На самом деле, я не увидел вообще никаких вооруженных людей, пока не приблизился к центру города. В этот момент они начали появляться, тогда как невооруженных прохожих, соответственно, стало меньше. Многие магазины были закрыты, а автомобильные дилерские центры были полностью лишены своего основного товара — потребовалось проведение «мобилизации» нескольких новых автомобилей повстанцами для того, чтобы дилеры полностью перегнали свои автомобили в другое место. Город выглядел полупустым. Иногда можно было увидеть группу людей перед банкоматом. Большинство банков не были уверены в безопасности и не пополняли их наличностью. Милиции на улицах города не было, и количество аварий увеличилось. С другой стороны, существовали и свои преимущества.
Один раз я сел в такси к молодому водителю с короткой стрижкой, у которого в машине на полную громкость звучала песня какой-то российской женской поп-группы. Конечно же, он не выглядел как самый надежный в мире водитель. Я попытался пристегнуться. «Зачем вы это делаете, — сказал он. — Здесь нет милиции». Повстанцы, судя по всему, не очень заботятся о ремнях безопасности, хотя проявляют повышенную строгость, если речь идет о спиртном. Тех людей, которых задерживают в пьяном состоянии, отправляют за город рыть окопы. Закоренелые любители спиртного предпочитают носить только темную одежду для того, чтобы быть менее заметными ночью для патрулей ДНР.
Александр Лукьянченко, популярный мэр города, давно занимающий этот пост, сбежал в Киев после того, как в июле его попросили присягнуть на верности ДНР, а также, как говорят, в рамках подготовке к осаде города и попыток взорвать несколько крупных зданий на окраине. Тем не менее, городские автобусы, мусоровозы и машины скорой помощи продолжали работать. В центре города повстанцы сконцентрировали свои силы вокруг здания СБУ (ранее КГБ) — по слухам, именно там находился штаб Стрелкова, и именно там повстанец с позывным «Нос» занимался проблемами растущего количества заложников — и вокруг 11-этажного здания государственной областной администрации, где в настоящее время располагается правительство ДНР. Среди повстанцев находятся самые разные люди. Некоторые из них - почти дети, им нет и 18 лет — любая армия пополняется именно такими парнями, которые выглядят слишком молодо для того, чтобы носить оружие. Но они — меньшинство. Большую часть боевиков составляют взрослые мужчины — некоторые из них раньше были безработными шахтерами, присоединившимися к повстанцам по убеждению или, руководствуясь чувством гнева, тогда как другие являются хорошо обученными и дисциплинированными воинами. Именно эта группа состоит из бывших местных военных или сотрудников милиции, тогда как другие приехали из-за границы, хотя они об этом предпочитали не распространяться. (Наиболее заметными иностранными боевиками являются выходцы с Кавказа, поскольку им сложнее раствориться в толпе).
В конце мая Донецкая и Луганская народные республики предприняли максимальные усилия и сформировали союз (они назвали его Новороссией, использую старый термин царской эпохи, применявшийся в отношении этой территории), площадь которого составляет около 16 тысяч квадратных километров, а расположен он у западных границ России — это примерно можно сравнить с Бельгией, или 1/20 площади всей Украины. Спустя два месяца, начиная со дня избрания президентом Петра Порошенко, удерживаемая повстанцами территория сократилась более чем наполовину. Донецк раньше был юго-западным районом этой территории, но после отступления повстанцев из Славянска, Донецк стал больше похож на юго-западную линию обороны. В результате город обстреливается как с запада, так и с севера.
И тем не менее, повстанцы, казалось, не проявляли особой обеспокоенности. В здании региональной администрации они проводили заседания и пресс-конференции, а также обновляли свои веб-сайты. Я долго беседовал с Литвиновым — недавно он был избран председателем Верховного Совета, а его имя добавлено в список тех людей, против кого Евросоюз и Соединенные Королевство ввели финансовые санкции. Для него все это было похоже на то, как будто 1917 год стал реальностью, переместившись в современность с пожелтевших страниц собрания сочинений Владимира Ильича Ленина. Беспокоит ли его вопрос о международном признании его республики? «Нет. Вспомните, как долго не признавали Советский Союз. (Соединенные Штаты признали Советский Союз только в 1933 году). Пока нас признала лишь одна страна — Южная Осетия». А как обстроят дела с паспортами?
«Здесь, на мой взгляд, полезным будет пример Приднестровья. Там люди все еще имеют молдавские паспорта. Они понимают: если в паспорт поставить печать “Приднестровье”, то никто его не признает. Поэтому у них есть вкладыш с надписью “Приднестровье”, и они вставляют его в случае необходимости, но и вынимают в случае необходимости». Беспокоит ли его то, что ДНР может подвергнуться такой же изоляции, как Приднестровье? «Мы не станем Приднестровьем просто по географическим причинам. С одной стороны от Приднестровья находится Молдова, а с другой — Украина. Они вынуждены были просить украинцев о возможности немного использовать устье Днестра. Тогда как у нас - прекрасная, длинная граница с Россией. А еще у нас есть выход к морю». Он указал на висящую у него на стене карту, на которой были обозначены Донецк и Луганск в существовавших до независимости границах. Во время нашего разговора упомянутое им побережье Азовского моря, включая крупный порт Мариуполь, находилось уже в течение продолжительного времени под контролем украинских властей. Однако Литвинов был спокоен. «Быстрым этот процесс не будет. Это длительный и сложный процесс. Но мы пройдем этот путь».
В Донецке я ожидал увидеть тоталитарное протогосударство, и я его увидел. Кремль любит называть правительство в Киеве «хунтой», но здесь хунта существует в реальности. Профессиональные наемники в камуфляже здесь всем распоряжаются, и даже государственные министры вынуждены переходить на другую сторону улицы при появлении вооруженных людей — чтобы не возникло недоразумений. Чего я не ожидал увидеть, так это того, как много здесь людей, верящих во все происходящее с такой определенностью и с такой надеждой.
В один из дней я навестил Мишина в Макеевке. Он и его друг Александр Бик повезли меня осматривать достопримечательности. Мы проехали мимо гигантского сталелитейного предприятия «Макеевка», которое в 1930-х годах было крупнейшим в Советском Союзе (как говорят, на нем производилось больше стали, чем во всей Италии), и оно продолжало оставаться важным игроком в советской сталелитейной отрасли до перестройки. В 1997 году завод было объявлен банкротом. Сегодня он принадлежит компании «Метинвест» Ахметова, и на нем работает часть тех людей, которые трудились здесь еще в советское время. Рядом с предприятием находится огромный шлаковый холм. Я спросил, а можно ли на него подняться. Мне было сказано, что делать это нежелательно — там находится много опасных химикатов, а иногда люди проваливаются в образовавшиеся там ямы. После этого мы поехали в поля, расположенные к западу от Макеевки, для того, чтобы посетить коровник, где Бик занимается разведением червей для производства удобрений.
По данным правительства Соединенных Штатов, именно с одного из соседних полей был сбит малазиский авиалайнер NH17. Пока мы ехали, Мишин и Бик описывали мир, в котором после развала Советского Союза, стал править рэкет. Люди стали исчезать. Инфляция взлетела до небес. На зарплату было невозможно выжить. Нужно было иметь свой бизнес, но не все обладали соответствующими способностями. Но даже когда ситуация стабилизировалась, бандитизм остался. Когда мы выехали за город, Бик показал мне место, которое выглядело как заброшенный объект, где начинали что-то рыть. Это были незаконные угольные шахты, управлявшиеся Александром Януковичем, сыном бывшего президента, сказал он. Они исковеркали поля, оставив после себя глубокие ямы и мертвые тела. «Ты думаешь, нам нравилось жить под управлением таких людей? — спросил Бик. — Нет, нам не нравилось. Но мы ничего не могли поделать». Восстание, направленное против Майдана, все изменило.
Для Мишина и Бика знаковые события прошлого года выглядели совершенно не так, как они были восприняты моими друзьями в Киеве или в Москве. Когда либералы в тех местах наблюдали за тем, как молодые люди на Майдане нападают на милицию, они думали — это власть народа, а когда они наблюдали за тем, как люди в Донецке избивают проукраинских демонстрантов, они думали — это «фашисты». Однако в Донецке все воспринималось иначе. Люди в Донецке видели фашистов на Майдане, а на улицах Донецка — власть народа. Я не знаю, смогли ли настоящие фашисты на Майдане более или менее убедить их в этом, но знакомство с их точкой зрения было своего рода подтверждением того, что сказал мне социолог Владимир Ищенко в Киеве: «К этому привела терпимость либералов в отношении националистов на Майдане. Если бы они сразу отказались от поддержки этих сил, ситуация, возможно, сложилась бы по-иному. Возможно, это привело бы к развалу Майдана. Не исключено даже, что Янукович остался бы президентом. И, по крайней мере, был бы сохранен мир».
Мишин и Бик — это те люди, которых социологи называют «проигравшими» в результате произошедших в постсоветское время изменений. В советское время Бик был шахтером и мечтал пойти на службу в КГБ. «Они же не брали сыновей партийных боссов, — сказал он (это неверно). — Они брали таких же рабочих, как я». А Мишин был успешным спортсменом. Он вспоминает о том, как он играл на турнире в Ленинграде, и ему тогда пообещали поездку в Соединенные Штаты. «В Соединенные Штаты!» — подумал он тогда. Но затем весь мир рухнул. Такие промышленные регионы, как Донбасс, пострадали сильнее всего от происходивших изменений: промышленное производство сокращалось самыми быстрыми темпами в 1990-х годах; в то время за территории промышленных предприятий велись самые кровавые сражения. В Советском Союза работа на промышленном предприятии поддерживалась государством — как словами, так и делами: шахтеры в Донбассе получали, в среднем, в два или в три раза больше того, что инженер-программист (например, мой отец) зарабатывал в Москве (В начале 1980-х годов Бик проработал шахтером всего несколько месяцев, после чего смог купить себе мотоцикл. Девушки сходили от него с ума).
Когда Советский Союз распался, вся страна пережила то, что Ницше назвал бы переоценкой всех ценностей: то, что раньше было хорошим, стало теперь плохим, а то, что раньше было плохим, стало теперь хорошим. Некотором людям это нравилось, и они разбогатели, тогда как другие оказались не у дел. После победы того, что многие продолжают называть Евромайданом, людям этого промышленного региона предложили пройти еще один раунд деиндустриализации — период жесткой экономии, безработицы и социальной смерти. Они отвергли этот вариант, и, кроме того, у них был другой выход. Деиндустриализация в первый раз происходила на фоне развала империи. А что произойдет, если империя будет восстановлена? Может быть, в таком случае вернуться рабочие места? Если русские чувствовали, что они что-то потеряли на Украине, то и у многих людей на востоке Украины было такое чувство, как будто их отлучили от родины. «Они называют нас предателями и сепаратистами, — сказал Бик. Но я не считаю себя предателем. Я раньше чувствовал себя предателем, когда я вынужден был называть себя украинцем. Сегодня я не чувствую себя предателем».
Макеевка в это время была относительно спокойным местом — она находится вдалеке от линии фронта, за Донецком, однако временами были слышны артиллерийские залпы то в одном, то в другом направлении. Они были похожи на гром, однако звук был сильнее и проходил ближе к земле. В Киеве все были убеждены в том, что вооруженные люди захватили часть Украины, и с ними надо разобраться. А отсюда ситуация иногда выглядела так, будто местное население, наконец, взяло свою судьбу в собственные руки, а после этого за ними пришла армия. «Я сочувствую этим людям, — сказала мне одна женщина в Славянске. — Они хотели что-то изменить, но при этом привели врагов в свой дом». Врагом она считает Россию. Но ее высказывание было почти столь же верным, если бы врагом была названа Украина.
Украинская армия постепенно укреплялась, и если отдельные солдаты, по большей части, приходили в нее неохотно, то те люди, которые стояли за ними — средства массовой информации и политические команды поддержки АТО — делали свое дело вполне осознанно. Когда они называли людей из Донецка «варварами» и «нелюдями», они тем самым не просто реагировали на то, что сделали повстанцы. Они реагировали на то, что они делали в украинской политике в течение 20 лет.
Люди с запада хотели избавиться от людей на востоке страны. Не столько во имя украинского национализма, сколько во имя прогресса. В течение двух десятилетий центр и особенно запад страны проводили европеизацию. В Донбассе, несомненно, существовали социально-экономические различия между сторонниками единой Украины и сторонниками ДНР. На следующий день после того, как я побывал у Мишина в Макеевке, Энрике Менендес пригласил меня познакомиться с небольшой группой проукраинских профессионалов, оставшихся в городе и занимавшихся благотворительной деятельностью. После того, как продовольствие было доставлено в общежитие, где нашли приют более тысячи беженцев из этого региона, мы поехали в ресторан Havana Banana, в любимое место командиров средней руки из числа повстанцев, которые там ели, пили минеральную воду и встречались с проститутками.
Мы поехали туда на новой машине марки Fiat — за рулем сидела Марина, испытывавшая определенные сложности с управлением. «Это машина моей подруги, — сказала она. — Я пользуюсь ею, потому что она сейчас находится в Киеве. А у меня есть своя машина — BMW». Мы ели суши и пили пиво. В какой-то момент рядом остановился автомобиль Porsche желтого цвета, и из него вышли несколько повстанцев. «А, — сказала Марина. — Все-таки они ее получили». Она заметила эту машину в городе, когда за рулем еще сидел ее первоначальный владелец. Тогда она спросила себя, как быстро у нее сменится собственник. Нам принесли счет, и, учитывая низкие цены на Украине, сумму оказалась больше, чем я ожидал. «Кто заказал на 20 долларов суши?» — спросил я. — «Я», — ответил Энрике. После этого мы поехали домой, чтобы не оказаться на улице в комендантский час.
Я говорю все это, чтобы подчеркнуть различие между теми, кто поддерживает ДНР в Донецке, и теми, кто не поддерживает. Однако среди молодых профессионалов я встретил также журналистку из Львова. Она не просто была одета лучше, чем кто-либо в Донецке, она была одета иначе, как если бы это различие было на цивилизационном уровне. Она выглядела так, как будто была француженкой.
Представьте себе, что вы в течение двух десятилетий пытаетесь шаг за шагом приблизить свою страну к Европе. Представьте, что это ухабистая дорога, и все, что вы делаете, кажется, саботируется политическими силами с востока. Представьте себе, что существующие внутри вашей страны противоречия, в конце концов, достигают точки разрыва. Представьте себе, что все люди, которые противодействовали вашей политике в течение 20 лет — все наиболее отсталые, наиболее бедные, наименее успешные люди в стране — собрались вместе на определенной территории, объявили себя независимой республикой и взяли в руки оружие.
Что вы сделали бы в таком случае? Вы могли бы позволить им пойти по своему пути. Но тогда вы потеряли бы всю территорию, а также ее экономический потенциал, и возникает вопрос, а что это за страна, которая позволяет отрывать от себя куски территории? Не исключено, что вы можете воспринимать это как возможность. Нечто подобное произошло, когда старые сталинисты и националисты захватили Верховный Совет в Москве в 1993 году. Все враги прогресса собрались в родном месте, все неудачники и все люди из прошлого: не будет ли лучше решить возникшую проблему раз и навсегда? Не будет ли лучше долгосрочный вариант решения — просто убить как можно больше людей, а остальных запугать до смерти - раз и навсегда? Об этом мне говорили уважаемые люди в Киеве. Не националисты, а либералы, профессионалы и журналисты. Все плохие люди собрались в одном месте — почему бы не убить их всех сразу?
Я просил Мишина и Бика: они знали о том, что, если они провозгласят независимость, то будет война? «Если ты берешь в руки оружие, то они с оружием придут за тобой», - сказал мне один из настроенных против ДНР житель Донецка. Однако Мишин и Бик, как и многие другие сторонники ДНР, которым я задавал этот вопрос, сказали «Нет». Они просто хотели, чтобы их услышали. И они также отметили, что в начале апреля, до того, как Стрелков и его команда заняли Славянск, и произошла эскалация конфликта, украинские истребители пролетали очень низко над участниками акций в поддержку Донбасса в Донецке. С самого начала Киев был готов применить силу.
К концу августа украинская армия приблизилась к городу. В несколько дней, проведенных мной в Донецке, бои, если так можно назвать приблизительный обстрел позиций друг друга, происходили на окраинах города. В составе небольшой группы я посетил западный пригород Донецка, и мы увидели дома, рынок и школу, в которые попали «Грады» и артиллерийские снаряды, и, судя по всему, стрельба велась с украинских позиций. Один человек погиб, когда под ударом оказался рынок (снаряд разорвался рядом с ним и снес ему голову), а одна женщина погибла в другом конце города. К концу недели зона обстрелов приблизилась к центру Донецка. Обычно они начинались в 4.30 утра и продолжались полчаса, а затем возобновлялись около 7 часов и опять на непродолжительное время. Если снаряды взрываются в полукилометре от вас, то звук от разрыва может вас оглушить, и все это очень страшно. Иногда сначала раздается характерный свист, а затем уже происходит сам взрыв. А иногда вы слышите только сам взрыв. Когда я первый раз ночью проснулся от обстрела, то первой моей реакцией было забраться куда-нибудь повыше — мы находились в девятиэтажном здании, — и я высунул голову в окно. Когда я увидел вспышку взрыва недалеко от нас и почувствовал, как задрожал весь дом, я быстро спустился по лестнице в бойлерную. Семья из трех человек и я — мы молча просидела там полчаса до того момента, когда обстрел прекратился. Люди в других городах на востоке страны сидели в подвалах неделями.
Центр города обстреливался из гаубиц и танков. На окраинах города я видел следы обстрелов из установок "Град". Это ужасное оружие — его снаряды, как космические ракеты, загораются почти на всю свою длину перед стартом, а затем очень неточно падают на территории врага, сжигая все, во что они попадают. Однажды Донецк подвергся бомбардировке — мы слышали в небе звуки самолетов (если не было налетов, то, особенно по ночам, в городе было исключительно спокойно), а затем послышался приглушенный звук бомб, сбрасываемых в нескольких километрах от нас. На следующий день мы пошли посмотреть на образовавшиеся на дороге воронки. Я ни разу не видел, чтобы обстрелу подвергались настоящие военные цели — здание СБУ, например, — и все снаряды попадали в гражданские объекты. Может быть, у армии были плохие наводчики, возможно, армия надеялась таким образом заставить оставшееся гражданское население покинуть город. Или, может быть, армии было все равно. Большая часть людей со средствами и связями уже давно покинули город. Так сказал один из друзей Менендеса — ему это сильно не понравилось — «все нормальные люди уже оттуда уехали». Поэтому обстрелы становились более интенсивными.
Я решил уехать из Донецка после того, как стал свидетелем следующей сцены: несколько вооруженных людей в камуфляже затолкали в кузов грузовика человека. «Лезь в кузов, бл...!» — крикнул один из них. У этого человека были завязаны глаза и связаны за спиной руки. Он неуверенно держался на ногах — либо он был пьян, либо его избили, либо и то, и другое. Все это происходило в двух шагах от штаб-квартиры ДНР, где Мишин работал над организационной схемой предложенного им министерства спорта.
Я сел на поезд и поехал в Краматорск и в Славянск, то есть туда, где и началась эта война. Славянск оказался настоящим откровением. Я видел фотографии города во время оккупации, когда людей расстреливали на улице. Спустя месяц повстанцы покинули город, а его жители ходили по улицам и ели мороженое. Там все еще много разрушенных домов, однако атмосфера была почти праздничной. Я увидел группу детей, и они были так прекрасны и так довольны, что мне захотелось снять их на фото. Я спросил их мам, можно ли это сделать, и они сказали, что можно и добавили, что они не из Славянска. Они приехали из Енакиево, из родного города Януковича, где бои между правительственными войсками и повстанцами были особенно ожесточенными. Славянск, который раньше был символом войны, превратился в убежище для людей.
Не все стали чувствовать себя лучше после ухода из города сил ДНР. Я встретил женщину, избитую «следователями», которых заинтересовала ее активная поддержка сепаратистов. Другие люди, меньше вовлеченные в происходящие события, просто наслаждались стилем управления, который использовали повстанцы. «Когда они были в городе, здесь был порядок, — сказал мне один человек. — После нескольких обстрелов на улице валялись медные и алюминиевые провода! Никто не осмелился их украсть. Они прогнали цыган с вокзала, где они торговали наркотиками. Был порядок!» Как только повстанцы покинули город, цыгане вернулись и заплатили милиции за то, чтобы они, как и раньше, не обращали на них внимания. В целом, все вернулось к тому, что было раньше.
Но про Донецк этого сказать нельзя — пока, и вероятно, нельзя будет сказать еще долго. Даже когда появились сообщения о том, что российская бронетехника пересекла границу, украинская армия не прекратила своих попыток прорваться к Луганску и Донецку. В середине августа поезда перестали приходить в город и отправляться из него. В День Независимости руководители ДНР провели по улицам города украинских военнопленных. Собралась толпа людей (отдел печати ДНР разослал приглашения по электронной почте), и люди бросали яйца в пленных и ругали их последними словами. Тем временем в Киеве состоялся большой военный парад. Некоторые образцы тяжелой военной техники, причиняющей наибольший ущерб на востоке страны, прошли по улицам украинской столицы — по тому самому месту, где когда-то был Майдан. Спустя два дня российские вооруженные силы пересекли границу в южной провинции Донецка и устремились к Мариуполю. Они пытались получить выход к морю, о котором говорил две недели назад Литвинов. В тот момент это казалось немыслимым. А теперь все это стало реальностью.
Я позвонил Мишину. Он был в восторге по поводу контрнаступления на юге, хотя и ему война уже порядком надоела. Один из его друзей, с которым он раньше играл в футбол, закупал бакалейные товары в тот момент, когда Макеевка подверглась обстрелу. Осколок снаряда попал ему в голову, и он погиб на месте.
Здание, где находится офис Энрике Менендеса, также подверглось обстрелу. Менендес был наверху, но успел спуститься вниз и в результате не пострадал. Он показал мне штаб-квартиру компании Ad Factory, когда я был в Донецке. Внутри безлюдного помещения стояли восемь неработающих компьютеров. Компания Google, один из деловых партнеров Менендеса, прислала ему два мягких кресла, два бобовых пуфа, которые все еще стояли нераспакованными у стены. «Мы — единственная компания в Донецке, которая является официальным рекламным филиалом Google, — сказал Менендес. — Они должны были прислать эти пуфы во время каникул, но прислали их только сейчас. Меня это страшно разозлило». Офис фирмы Ad Factory находится на седьмом этаже. Глядя в окно, мы видели линию горизонта на севере, и там отчетливо был заметен серый дым, поднимавшийся от горящего дома или от какого-то другого объекта, пострадавшего после ракетной атаки. «Я мысленно должен попрощаться со всем этим, — сказал Менендес, — Все это уже из другого мира».
