Интервью с директором ЦАСТ Русланом Пуховым.

Распад Советского Союза потряс унаследованную Россией оборонную промышленность до основания. Правительство больше не могло осуществлять закупки в прежних масштабах, и предприятия были вынуждены переориентироваться на экспорт — или умереть. За два десятилетия этот поворот сделал постсоветскую Россию вторым в мире экспортером вооружения, лишь немного отстающим от США. В 2014 году российский экспорт оружия, по данным отвечающего за него государственного агентства Рособоронэкспорт, достиг рекордного объема в 13,2 миллиарда долларов. При этом правительство с 2011 года начало осуществлять инвестиции в оборонный заказ и в модернизацию отрасли. В общей сложности вложения должны составить беспрецедентную сумму в 20 триллионов рублей (около 350 миллиардов долларов по текущему курсу). Эта программа будет действовать до 2020 года.

Центр анализа стратегий и технологий — частная исследовательская структура во главе с Русланом Пуховым — считается ведущим источником аналитики по вопросам российской оборонной промышленности и военной проблематике. Как директор ЦАСТ Пухов уже 20 лет внимательно следит за эволюцией оборонной отрасли в стране. Помимо этого он состоит в Общественном совете при министерстве обороны РФ.

Мэтью Боднер: Что уникального на ваш взгляд может предложить российская оборонная промышленность? Почему российское оружие стоит покупать?

Руслан Пухов: Российская оружейная отрасль тесно связана — морально, физически и духовно — с тем, как Россия привыкла вести войну. Состояние российских вооруженных сил еще со времен великого князя Ивана III, деда Ивана Грозного, обычно соответствует правилу, приписываемому германскому канцлеру Бисмарку: Россия никогда не бывает такой сильной, как выглядит, но Россия никогда не бывает и такой слабой, как выглядит.

Россия сильна, но не всемогуща, и последние события — гибель за период с начала июня девяти единиц авиации и обрушение казармы, унесшее жизни 20 солдат — наглядно это демонстрируют. В некоторых аспектах Россия вполне успешна и весьма развита — и к технологии это тоже относится. Когда я учился в Западном университете Кейза, мы с профессором Стэнтоном Кортом (Stanton Court) шутили, что американские истребители похожи на швейцарские часы, а российские — на танки. Чем лучше воевать: часами или танками? Это шутка, но некая доля правды в ней есть. Российское вооружение — как самостоятельно созданное, так и основанное на западных образцах — всегда проще в производстве и требует менее умелых и образованных пользователей.

Мы часто шутим, что на западе есть отличная техника, но чтобы с ней справиться, нужно закончить Гарвард. Сейчас в армиях большинства стран мира обычно служат далеко не самые образованные люди — и с учетом этого, российская техника очень удобна для пользователя.

— Каковы главные проблемы, стоящие перед российской оборонной отраслью?

— Существует целый ряд таких проблем. С некоторыми сталкивается каждая оборонная промышленность в мире, некоторые характерны исключительно для России, а некоторые даже — исключительно для путинской России. Общие проблемы — это необходимость экономить и вопрос о том, что отдавать на внешний подряд.

Главная уникальная проблема России — это планирование оборонного заказа с учетом обстановки в области безопасности. За последние 18 месяцев эта обстановка сильно ухудшилась. До украинского кризиса мы не были союзниками с Западом, но не были и врагами. Россия не держала серьезных неядерных сил в своей европейской части. Мы фокусировались на южном направлении, опасаясь исламистского восстания, размораживания конфликта в Карабахе или даже второй войны с Грузией. Одновременно мы очень осторожно относились к Китаю. У нас с ним тесный диалог, политически мы очень близки, но это не отменяет глубочайшего подспудного страха перед ним. В конце концов, Китай — гигант с огромным потенциалом и мощной армией, за последние два десятилетия совершивший потрясающий технологический и военный скачок.

Сейчас помимо этого, мы имеем дело с активным военным конфликтом на нашей западной границе — на Украине. У нас плохие отношения с НАТО — и это тоже надо учитывать. Плюс мы считаем возможной в будущем войну в Арктике.

Полагаю, что вряд ли нынешнему начальнику генштаба хорошо спится по ночам. Трудно сохранять спокойствие, если видишь, что ресурсов у тебя стало меньше, промышленная база хуже, чем перед распадом Советского Союза (СССР обрушился на пике технологической мощи) — и при этом ты сталкиваешься с угрозами по всей границе. Подготовить оборону к этим вызовам — трудная задача, а с учетом западного технологического эмбарго выполнить к 2020 году программу по перевооружению будет нелегко.

— Вы — гражданский человек, хотя и специализируетесь на военно-промышленной тематике. Почему в 1990-х, когда система разваливалась, вы занялись оборонной отраслью?

— Как и большинство советских детей, я рос романтическим милитаристом. Я даже поступил в одно из Суворовских военных училищ — специальных школ для старшеклассников, желающих стать кадровыми офицерами. Это было в 1988 году, в Перестройку, у армии была очень плохая репутация, и, проучившись несколько дней, я забрал документы и вернулся в свою школу.

Тем не менее, мой романтический милитаризм до конца не исчез. Сочтя, что первая линия обороны — это дипломатия, я поступил в Московский государственный институт международных отношений. Пока я в нем учился, страна стремительно менялась. Когда я был на втором курсе, распался СССР, и молодая Россия стала открываться миру. Тогда же у нас начался переход на англо-саксонскую систему с четырьмя годами бакалавриата и двумя — магистратуры. МГИМО первым из российских ВУЗов запустил магистерские программы, и я поступил в совместную магистратуру МГИМО и парижского Института политических исследований. Последний год программы предусматривал стажировку, и я выбрал российское посольство в Париже.

Одновременно другой студент, мой будущий коллега Константин Макиенко, стажировался во французском исследовательском центре CREST. Занимался он там, в основном, проблемами оборонной отрасли и торговли вооружениями. Нас с ним очень вдохновила модель работы этого центра, и вдобавок после четырех месяцев в посольстве я несколько разочаровался в дипломатической службе. Тогда российское Министерство иностранных дел оставалось — по крайней мере, на практике — очень советским, а международные отношения, политика и экономика шли мимо него, через множество других каналов. Поэтому, когда мы с Макиенко вернулись в Россию, мы начали работу над собственным исследовательским центром, аналогичным CREST.

— Как вы создали ЦАСТ? Какие главные трудности были связаны с созданием в постсоветской России аналитического центра, использующего открытые источники в оборонной сфере?

— Нам хотелось создать такой центр, но мы, будучи людьми молодыми и советскими, еще не понимали тогда, как функционирует экономика. Мы видели, как работает французский центр, но не знали, откуда он берет деньги. Позднее мы выяснили, что более двух третей своих средств он напрямую или косвенным образом получает от правительства или принадлежащих государству оборонных компаний — таких, как Thales и Dassault, — и лишь 20-25% зарабатывает, продавая дорогие еженедельные бюллетени. Мы решили, что у нас так не получится, но мы можем выпускать ежемесячник об оборонной промышленности и торговле вооружениями — в основном по российской тематике, но затрагивающий и зарубежную. Мы его запустили и с ходу добились определенного успеха.

— Почему, на ваш взгляд, так получилось?

— Полагаю, в основном потому, что в тот момент на российском рынке у нас не было конкурентов. Были глянцевые издания, публиковавшие, фактически, рекламу, и были старые советские журналы, ориентированные либо на технические данные, либо на абсолютно незападный тип потребления информации. Модели потребления информации при капитализме и социализме различаются, и наши французские учителя успели объяснить нам, как должны выглядеть наши материалы. Они должны были быть сравнительно короткими, сжатыми и логичными. Как говорят французы, «картезианскими».

Мы решили создать отраслевое издание как для тех, кто занимается легальным производством и продажей вооружения, так и для тех, кто хочет больше знать об этой сфере — для военных атташе в Москве, владельцев транспортных компаний, банков, кредитующих российские компании и хотящих, чтобы по выполнении контракта кредит был выплачен. Поэтому мы подумали о том, что будет интересно нашим клиентам — а не нам самим, — выпустили в апреле 1996 года первый номер «Экспорта вооружений» и разослали читателям 300 копий, которые отпечатали на принтерах. Я тогда израсходовал несколько картриджей в офисах у друзей. При этом подписчиков у нас в то время было всего два — военно-воздушные атташе Чехии и Южной Кореи.

— Как вы перешли от ежемесячных бюллетеней к аналитическим докладам и договорным исследовательским проектам?

— Прочтя наш журнал, некоторые подписчики стали приходить к нам и говорить: «Нам понравилась такая-то статья. Не могли бы вы написать для нас небольшое исследование, вроде аналитического доклада — но только для нас и ни для кого больше?» То есть все это выросло из издательского проекта. Иногда речь, фактически, шла просто о журнальной статье, предназначенной только для одного клиента. О технических докладах нас никогда не просили — только о междисциплинарных исследованиях.

Первый заказ мы получили от авиастроительной корпорации «МиГ», которой был нужен анализ нигерийского рынка вооружений. Я сперва предложил ей обратиться к людям из военной разведки, но мне ответили, что там напишут двухтомник «Войны и мира», который ни у кого не будет времени читать. Между тем компании требовался короткий и сжатый материал о том, что действительно нужно нигерийцам и за что они готовы платить.

Еще одна причина, по которой, как мне кажется, к нам начали обращаться, заключается в том, что мы с самого начала активно работали со СМИ. В то время российское экспертное сообщество было невелико и состояло из отставных военных и разведчиков, не любивших общаться с прессой, из людей из Академии наук, разбиравшихся в международных отношениях, но не в торговле вооружениями и не в оборонной промышленности, и из журналистов. Последние были вполне компетентны в делах отрасли, но журналисты не любят цитировать друг друга. Мы же были молодыми экспертами, готовыми сотрудничать, и вдобавок не поддавались искушению выступать по другим темам. Иногда журналисты просили нас прокомментировать нераспространение ядерного оружия или войну в Чечне, но это было за пределами нашей специализации и мы отвечали отказом. Говорить «нет» или «не знаю» было трудно, но тогда журналисты ценили такие ответы как проявления зрелости и профессионализма.

— Вы также выпускаете англоязычный журнал Moscow Defense Brief.

— Он отличается от «Экспорта вооружений» — русскоязычного отраслевого издания для производителей и экспортеров оружия. Занявшись Moscow Defense Brief, мы быстро поняли, что не можем в нем ограничиваться темой оружейной торговли. Однако так как мы не были признанными специалистами в других сферах, мы начали искать экспертов, которые смогут писать материалы для журнала. В итоге у нас возник пул "воскресных оборонных аналитиков«— людей крайне компетентных и хорошо знающих свои темы, но не всегда входящих в официальное экспертное сообщество. Статьи в Moscow Defense Brief меньше по объему. Иногда это просто таблицы данных о потерях российской авиации в Чечне или авариях подлодок в 1990-х годах. Мы собираем информацию из открытых источников для тех, кому она требуется для работы. В определенном смысле, Moscow Defense Brief — это рабочее сырье, первоисточник, поэтому на него подписываются академические структуры — например, Джорджтаунский университет и корпорация Rand.

Однако сейчас Moscow Defense Brief переживает трудное время — и дело не только в девальвации рубля. Когда отношения между Западом и Россией ухудшились, возник климат, в котором большинство англоязычных материалов о России, не содержащих открытой критики администрации Путина, с ходу воспринимаются как пропаганда. Между тем мы всегда исходили из того, что мы — эксперты, а не политики. Мы пишем о конкретных вещах, а как читатели будут использовать наши данные — чтобы хвалить Путина или чтобы его критиковать — это их дело. Сейчас мы думаем закрыть Moscow Defense Brief и запустить вместо него англоязычный блог. Во-первых, журнал стало сложно продавать, а во-вторых, мы все равно каждый год выпускаем по книге на английском. Самой известной из них стала выпущенная в прошлом году «Братья с оружием: военные аспекты кризиса на Украине» (Brothers Armed: Military Aspects of the Crisis in Ukraine).

— Как у ЦАСТ получается публиковать всю эту информацию по-английски для иностранной аудитории, поддерживать активные контакты с иностранной прессой и одновременно работать над исследовательскими проектами для Министерства обороны?

— Мы не скрываем, что придерживаемся стратегии, основанной на девизе знаменитого российского военачальника 18 века Александра Суворова: «На службу не напрашиваюсь, от службы не отказываюсь». Мы никогда не напрашивались на сотрудничество с российскими государственными ведомствами — просто были в пределах досягаемости и они со временем связывались с нами сами. Например, на одном открытом семинаре мы встретились с покойным генералом Владимиром Поповкиным, который был первым заместителем министра обороны и начальником вооружения ВС, а потом возглавил Роскосмос. Он выразил желание заказать нам ряд работ.

Сейчас мы уже третий год выполняем исследования для Министерства обороны. Это не прямой контракт, так как мы не имеем права работать с засекреченной информацией. Мы выступаем как субподрядчик 46-го центрального НИИ, специализирующегося на российской оборонной отрасли. Например, в наши задачи входит поиск способов заменять импортные комплектующие, ставшие недоступными из-за международных санкций, комплектующими из развитых стран, технически не входящих в западный мир — Израиля, Сингапура, Китая, Южной Кореи и, может быть, Мексики.