Одно из различий между «холодной войной» и сегодняшним противостояния между Россией и Западом можно увидеть в том, что для его продолжения используется оружие. И хотя в Центральной Европе по-прежнему важно равновесие военной мощи, это лишь одна из составляющих более масштабной борьбы, которая ведется преимущественно невоенными средствами.
Для того чтобы найти новые способы давления друг на друга, противостоящие стороны адаптируют и сочетают разные инструменты — технологические, экономические и административные. И то общее, что часто делает их похожими, — это попытка превратить характерные особенности более открытого и глобализованного мира в источники уязвимости, которые можно использовать для достижения стратегического преимущества.
Компьютеризация и распространение цифровых технологий открыло возможности развития и новых открытий в области кибероружия и кибервойн, которые Россия использует, чтобы наказывать и дестабилизировать страны, противодействующие ее политике на постсоветском пространстве. Одним из таких примеров можно считать кибератаки с использованием вредоносных программ, которые вызвали перебои в работе украинской энергосистемы в декабре прошлого года. Распространение новостей в интернете и социальные сети дают России новые возможности для дезинформации и манипулирования общественным мнением на Западе.
Правительство США выбрало другой курс и воздействует на финансово уязвимые места, что необходимо для ограничения доступа России к международным рынкам капитала. Такие изощренные пути достижения целей возможны лишь потому, что сегодняшние антагонисты в значительной степени взаимозависимы — что было немыслимым во времена холодной войны.
Другим примером является более активное использование правовых механизмов для борьбы или наказания государств за их действия — явление, известное как «правовые действия» или силовые меры воздействия под прикрытием международного права. В последние годы излюбленной мишенью подобных действий стала Россия — сначала в связи со злоупотреблением своим положением доминирующего поставщика энергоносителей, а в последнее время — в результате своей агрессии в отношении Украины.
И вновь это стало возможным из-за относительной открытости России по сравнению с советской эпохой. Множество двусторонних инвестиционных договоров и других международных соглашений, которые Россия подписала в 1990-х годах в рамках своих экономических и политических реформ, содержат многочисленные положения, предоставляющие международным судам и арбитражным учреждениям полномочия в урегулировании споров. Многие из этих инструментов сейчас используются для того, чтобы привлечь Россию к ответственности.
Властям Нидерландов, Австралии и Малайзии, возможно, не удалось добиться от ООН проведения трибунала для привлечения к ответственности виновных в крушении самолета, выполнявшего рейс MH17, из-за вето, наложенного Россией. Но семьи жертв продолжают искать другие юридические механизмы — включая иск о выплате компенсации в сумме 330 миллионов долларов, поданный в Европейский Суд по правам человека (ЕСПЧ).
Украинское государство и несколько частных компаний уже подали или готовят многочисленные иски против России в связи с захватом имущества в Крыму в ЕСПЧ, Международный суд и арбитражные суды в Стокгольме и Гааге.
Судебное дело, у которого, наверное, есть наибольшие шансы на успех, стремится выиграть в Стокгольме компания «Нафтогаз» в отношении условий газового контракта 2009 года с Газпромом. Главная претензия Нафтогаза — состоящая в том, что у Украины систематически запрашивали слишком высокую цену — уже существенно дополнена выводами Европейской Комиссии, основанными на жалобе Литвы, согласно которым Газпром злоупотреблял своим доминирующим положением с тем, чтобы манипулировать европейским газовым рынком.
Россия энергично оспаривает все заведенные против нее дела — и иногда успешно. Недавно окружной суд в Нидерландах отменил вынесенное в 2014 году решение арбитражного суда в Гааге о выплате бывшим акционерам нефтяной компании «ЮКОС» компенсации в размере 50 миллиардов долларов. К удивлению обозревателей судебной практики, суд согласился с доводами России о том, что она не связана соглашением об арбитраже в рамках Договора Энергетической Хартии, на котором основано дело ЮКОСа. Однако эта победа может оказаться не столь значительной, как Россия надеется. Решение суда не имеет юридической силы за пределами Нидерландов, и считается, что высока вероятность того, что оно будет отменено в кассационном порядке.
Реакция России на эту волну судебных разбирательств имеет двоякий характер. С одной стороны, она угрожает любой стране, пытающейся исполнять вынесенные против Москвы судебные решения. В письмах, направленных Министерством иностранных дел России своим американским и французским коллегам, содержатся обещания предпринять «адекватные и соразмерные ответные шаги» против их интересов и интересов их граждан и компаний, если при попытке исполнения решения арбитражного суда Гааги под угрозой окажутся российские активы. Бельгия уже уступила давлению со стороны России, изменив свое внутреннее законодательство, чтобы усложнить исполнение арбитражных решений, принятых в отношении России, и ее примеру теперь следует французский парламент.
С другой стороны, реакцией России является решительное восстановление и укрепление своего юридического суверенитета. Правительство России уже отказалось признавать временное применение Договора Энергетической Хартии (этот договор оно не признает в первую очередь). В декабре прошлого года президент Путин пошел еще дальше, подписав закон, разрешающий конституционному суду признавать «неисполнимыми» решения международных судов, если они противоречат Конституции.
Первое понимание того, что это означает на практике, пришло вскоре после того, как Россия пропустила установленный Советом Европы срок выплаты отдельного компенсационного пакета на сумму 1,9 миллиарда евро, присужденного (бывшим) акционерам ЮКОСа решением Европейского Суда по правам человека в 2014 году. Россия заявляет, что с выплатой необходимо подождать до решения собственного Конституционного Суда, так что мало кто сомневается по поводу конечного результата.
По сути Россия сейчас заявляет о своих широких правах на иммунитет от международного права и о праве выбирать, какие судебные решения признавать. Это, по крайней мере, согласуется с национальной идеей Путина. Давно уже существует несоответствие между заявленной им «суверенной демократии» и реальностью интеграции России в мировую экономику. Правовой изоляционизм, в конечном счете, привел бы реальность в соответствие с риторикой.
И все же пока нет полной ясности относительно того, что Путин готов за это расплачиваться. Обязательные механизмы урегулирования споров придают представителям бизнеса инвестиционную уверенность и способствуют международной передаче технологий — как раз это России крайне необходимо для модернизации своей экономики и предотвращения растущей угрозы стагнации. Западные инвесторы, осознавая репутацию России как страны, в которой практикуется политически окрашенное рейдерство, будут наблюдать за отменой всех остающихся механизмов правовой защиты с вполне оправданной тревогой. Это может в конечном итоге оказаться более пагубными для длительного политического выживания Путина, чем временные неудобства, связанные с единичными проигрышами в суде.
