«Четыре года назад я предсказал вторжение на Украину, — писал в журнале Foreign Policy американский политолог и советник Джорджа Буша и Барака Обамы Пол Миллер (Paul D. Miller). — А вот мой новый прогноз […]: следующая жертва — страны Балтии, это будет первая и самая серьезная проверка для избранного президента Дональда Трампа».
BBC в своем квазидокументальном фильме «Третья мировая война: в командном пункте» позаботилось даже о том, чтобы нам не пришлось напрягать воображение: мы видим, как сепаратисты захватывают Латгалию вместе с ее столицей Даугавпилсом, убивая и унижая латышских и западных военных. Они срывают с домов флаги Латвии и ЕС, водружая вместо них российские и латгальские — с крылатым грифоном.
Эти сценарии всегда похожи друг на друга: в Латгалии, русскоязычном восточном регионе Латвии, появляются российские агитаторы и подстрекают местных жителей к бунту против Риги. Дальше события разворачиваются по украинскому образцу: российские «зеленые человечки» вместе с локальными активистами захватывают здания в латгальских городах, блокируют транспортные магистрали — и вот готова Латгальская Народная Республика. НАТО в этих сценариях долго не может понять, как реагировать, ведь теоретически Россия на Латвию не напала: «зеленые человечки» одеты в форму, которую, как однажды отметил Владимир Путин, можно купить в любом «Военторге». Кажется, что приговор латышам уже вынесен. По крайней мере во многих западных изданиях, которые все чаще пишут том, что «Латвия станет следующей».
«Обстановка, конечно, нервная, но не будем преувеличивать, — говорит Ансис — рижский журналист, который уже 10 лет служит в Национальной гвардии (аналоге польских сил территориальной обороны). — Мы привыкли, что нас постоянно пугают войной, и уже не обращаем на это внимания. Самая напряженная ситуация была после аннексии Крыма и появления „зеленых человечков“ в Донбассе. Тогда в Национальную гвардию записалось больше всего народа, был настоящий наплыв».
Ансис ездит в выходные дни на сборы. Форма хранится у него дома, оружие выдают на месте. Национальная гвардия — это добровольческая часть вооруженных сил, которая подчиняется оборонному ведомству. Ансис иногда публикует в Facebook свои фотографии с учений: он и другие добровольцы в форме, шлемах и с винтовками ползут через кусты и грязь. «Недавно тактика изменилась, — рассказывает он. — Раньше мы отрабатывали охрану контрольно-пропускных пунктов или участников демонстраций. Сейчас нас учат другому: как отбивать захваченные террористами здания, устраивать засады на дорогах, обстреливать конвои из гранатометов. В целом — как изматывать захватчиков, пока не придет натовское подкрепление». «У этих захватчиков есть официальное название?», — спрашиваю я. «Нет, — улыбается Ансис. — Говорят только: „сами знаете кто“. Впрочем, у нас служат и русские. Правда, немного: у меня в отряде из 16 человек их трое. Но они есть». «Они говорят на латышском?» — интересуюсь я, потому что русский может прожить в Латвии всю жизнь, но не владеть этим языком. В таком случае ему полагается только статус «негражданина», что стало основным предметом разногласий с этническими латышами. Чтобы получить гражданство, нужно сдать экзамен по государственному языку. В итоге «негражданами» остаются полтора десятка процентов жителей страны. Ансис кивает: «С акцентом, но говорят».
•
Инга Спринге (Inga Springe) — журналистка известного портала расследовательской журналистики Re: Baltica говорит, что русские консервативные организации часто получают поддержку от латвийских сил правого толка в вопросах, связанных с моралью и нравственностью. «Кремль играет на „семейных ценностях“, — объясняет она, — а к этому добавляются другие темы, например, нетерпимость к гомосексуалистам, все это входит в состав мифа о „прогнившем Западе“. Некоторые латыши принимают российский дискурс». «Значит, латышские националисты и консерваторы могут в будущем создать консервативный антиевропейский союз с такими партиями, как, например, „Согласие“?» — спрашиваю я. «Сложно сказать, — отвечает Инга. — В принципе, их многое разделяет. Но националистические настроения у нас усиливаются. Это то же самое явление, что наблюдается в Венгрии и Польше… Даже наши проевропейские либералы из „Единства“ обращаются к все более националистической риторике».
«В прошлом им, возможно, было легче найти общий язык, — говорит мне Ансис, когда я задаю ему тот же вопрос. — Но после Крыма придти к согласию стало сложнее. Раньше латышские и русские ветераны-афганцы устраивали общие мероприятия. Сейчас это все закончилось».
•
Янис, высокий стройный блондин с хипстерской стрижкой работает в одном из рижских ресторанов McDonald’s. Он хвалится, что видя входящего клиента, сразу знает, как его приветствовать: «добрый день» или «labdien». Латыши, объясняет Янис, отличаются от русских. «Чем же?» — спрашиваю я. «Ты что, — смеется Янис, — не знаешь, как выглядят русские? Наши выглядят более по-европейски, по-скандинавски что ли… А русские — как люди из Восточной Европы».
Янис заканчивает работу, и мы садимся за столик. Он привычным жестом стирает с блестящей столешницы остатки кетчупа. Янис предпочитает разговаривать на английском, а не на русском, которым тоже хорошо владеет. С этим языком у него плохие ассоциации: это цивилизация, к которой он не принадлежит и принадлежать не хочет. «Русские всегда здесь были, что поделаешь, — говорит он. — Но если они хотят тут жить, пусть хотя бы учат латышский. 25 лет независимости, come on, неужели мало, чтобы выучить язык?» Я спрашиваю, не теряет ли Латвия свою привлекательность для русских из-за такого подхода, ведь, например, на Украине многие русскоязычные жители присоединились к украинской концепции, которая ассоциировалась с ориентацией на Запад. Янис машет рукой.
«На Украине им проще, — отвечает он. — У нас все же больше противоречий. Но многие русские ассимилируются, не каждый замыкается в собственной национальной идентичности».
•
Краслава — это маленький и небогатый, но симпатичный и чистенький городок, расположенный у белорусской границы. Этнических латышей там живет мало, на улице слышен русский язык. Здесь есть пара аптек, магазинов с электротоварами, несколько парикмахерских, кафе, традиционный бар, суши-бар, магазин с дешевой одеждой и круглосуточный салон игральных автоматов со странным названием «Аладинс», которое он унаследовал от работавшей в этом помещении закусочной с шаурмой. Вроде бы ничего особенного, но как говорят многие жители, в сравнении с тем, как выглядят городки такого же размера в России или Белоруссии — небо и земля.
«У нас на востоке становится популярной концепция не латыша, а латвийца, жителя Латвии», — рассказывает Марина Нипане (Marina Nipane) — журналистка из Краславы. Мы сидим в редакции газеты, расположенной в старом доме, который отапливается двумя огромными печами, напоминающими брюхо старого паровоза. «Латвиец лоялен Латвии, но сохраняет свою идентичность и свой собственный язык: русский, белорусский или польский».
Местный бизнесмен Валерий — поляк, сам по-польски он не говорит, но на слух понимает. У него есть небольшая гостиница: стильное белое здание, внутри порядок, полы блестят, просто взгляд радуется. На стенах висят портреты Иоанна Павла II и Франциска, ведь Валерий, может быть, не очень хорошо владеет польским, но остается верным католиком.
«В Краславе, — говорит он, — всегда жили поляки, русские, белорусы. Латыши здесь недавно, их мало. Но люди живут дружно. Мои дети от первого брака сейчас латыши, они уехали в Ригу. А здесь, кто как хочет, все мы местные. Паспорта у нас латвийские, ну и ладно. Восстание? Кому бы хотелось этим заниматься, каждый занят своими делами, да и вообще такой бы бардак сразу начался. Зачем нам это».
•
В расположенной в 100 километрах к северу Лудзе неподалеку от российской границы немного мрачнее. Молодежи почти не видно. Латышский перемешивается с русским, но рижскому хипстеру Янису было бы сложно отличить, кто есть кто. Преобладают темные пальто и крутки. Отчетливый восточноевропейский стиль. Над городом, как смог, нависает печаль, хотя и сам смог тоже: над землей вьется валящий из труб черный зловонный дым. Над ним, как кажется, возвышаются лишь два собора: православный — в центре и латышский римско-католический — на горке (латгальцы часто исповедуют католичество, а не протестантизм, как латыши с запада страны).
Пожилая русская женщина, продающая в церкви иконки, свечи и книги, говорит, что от всего Евросоюза пользы было только, что молодежь уехала работать на Запад — все равно, что латыши, что литовцы. И те уехали, и другие. А чтобы хотеть в Россию? Какой там, зачем, тут ведь, объясняла она, погранзона, люди знают, что творится в этой России, какая там нищета. У них в Лудзе дела идут не блестяще, но в России еще хуже.
•
«На Западе считают, что русские в Латвии только и мечтают, чтобы присоединиться к России, — говорит политолог и эксперт по вопросам безопасности Мартин Хирс (Martin Hirss). — Но это все ерунда. Многие ездят в Россию и в Белоруссию, у большинства там есть родственники. Все знают, как там. Даже если они смотрят телевидение, поддерживают Путина, это не значит, что они хотят смены власти здесь. Ведь они видят, что происходит в Крыму или в Донбассе».
С Украины в Россию ездят в основном на заработки, а из Латвии — за дешевыми бензином, сигаретами и алкоголем. Россия может казаться «латвийцам» духовной отчизной, которой руководит крутой Владимир Путин, однако, для них привлекательного в ней мало. Запад этого не понимает. В фильме BBC латвийские полицейские держали в руках такие же щиты, как «Беркут» на Майдане, и были одеты в форму с надписями кириллицей. Загадка решается просто: в картине использовали кадры, снятые на Украине, видимо (справедливо) решив, что для западного зрителя Латвия и Украина — это одна и та же условная Руритания. Если даже какой-нибудь западный специалист даст себе труд отправиться в Краславу или Лудзу, он первым делом увидит бедность и посконность, почувствует смрадный дым из труб и решит, что эти люди примут любое избавление, неважно, кто его предложит.
«Ситуация не так проста, — продолжает Хирсс. — Все опросы общественного мнения показывают, что жители Латгалии не стремятся в Россию. Они даже все реже носят на людях георгиевские ленточки, с тех пор как те стали символом сепаратизма. Впрочем, — добавляет он, — народ здесь не очень активен или склонен к протестным настроениям. На митинги выходит от нескольких десятков до нескольких сотен людей. Это не тот менталитет».
«Сами русские, скорее, сепаратизмом заниматься не будут, но что если кто-то примет решение за них?» — задаюсь вопросом я. «Рига, действительно, долго не обращала внимания на экономическую и социальную фрустрацию жителей востока страны, — отвечает политолог из Латвийского университета Юрис Розенвалдс (Juris Rozenwalds). — Кроме того многие латышские националисты не скрывают, что они хотели бы видеть Латвию без русских. Этим регионам нужна сильная экономическая поддержка». Между тем Розенвалдс не верит в восстание русскоязычных жителей: «После избрания Трампа мировые элиты, понятное дело, заволновались. Они впали в панику и стали искать место, в котором начнется конфликт. Услышав высказывания людей Трампа о том, что, например, Эстония — это окраина Петербурга, они обнаружили на карте страны Балтии. Однако все сложнее. Решение о размещении натовских войск в странах Балтии было принято до выборов. К 2018 году Латвия доведет свои военные расходы до 2% от ВВП, как этого требует НАТО. То, что говорил Трамп перед выборами, это одно, а что будет после — другое».
«А если россияне все же решатся на вторжение, — спрашиваю я Ингу Спринге, — кто их поддержит? „Согласие“, „Русский союз Латвии“?» «Мы сами задаем себе этот вопрос, — отвечает она. — „Согласие“, скорее заинтересовано в том, чтобы все осталось по-прежнему: несмотря на то что они ведут официальное сотрудничество с „Единой Россией“ и Путиным, у них есть должности и деньги. Мэр Риги и председатель „Согласия“ Нильс Ушаков постепенно превращается в кого-то вроде олигарха, его любят русские и многие рижские пенсионеры, которым он подарил бесплатный проезд в общественном транспорте. Революционных перемен он, пожалуй, не хочет. Кроме того в теме Крыма и Донбасса он старается держаться относительно нейтрально. В свою очередь, „Русский союз Латвии“, который открыто поддерживает многие шаги путинской России, — это маргинальное движение, которое появляется в основном на российских телеканалах».
«Не секрет, что основной причиной, по которой Латвия вступила в западные структуры, были не экономические, цивилизационные или культурные вопросы, хотя они тоже важны, а безопасность, — добавляет Юрис Розенвалдс. — Поэтому лучший сценарий, чтобы ничего не менялось: НАТО укреплялось, а Россия занималась своими делами. А худший… Что же, в открытую войну я не верю, а какой-нибудь гибридный конфликт… Провокации наверняка будут. Впрочем, такой конфликт уже разворачивается, ведь российская пропаганда — его часть».
Ансис тоже считает, что провокации продолжатся. Но, как он говорит, национальная гвардия не робеет, моральный дух в ней высок. «В отличие от тех, у кого в машинах на всякий случай заполнены баки, чтобы если что, сбежать, мы никуда не уезжаем. Мы сумеем сдержать „сам знаешь кого“, пока не придет подкрепление НАТО, хотя мы не очень верим, что нам на самом деле придется всерьез сражаться с этим „сам знаешь кем“».
«Брось, — говорит Инга. — В последнее время столько западных журналистов просило меня связать их с кем-нибудь в Латгалии, что мне уже неудобно перед латгальскими коллегами. Они приезжают и ищут сенсаций, а наши смотрят на них, как на идиотов. Я не знаю. Может, Россия как-нибудь на нас нападет, но истерики нам уже хватит. Они тут проездом, а мы здесь живем. Нам остается сохранять ясность мыслей и реагировать, когда угроза будет реальной. Что мы еще можем сделать?»
