В 2018 году Ларс фон Триер (Lars von Trier) по-стариковски шутит и грозится кого-нибудь убить, чуть улыбаясь. После семи лет отлучения от Канн, по его словам, он чувствует себя «более смиренно».
«Это был урок смирения», — говорит Ларс фон Триер об этих семи долгих годах, в течение которых его не желали видеть на кинофестивале в Каннах, — о семи годах, которые закончились вечером в понедельник, когда он представил многочисленной аудитории фестиваля свой новый фильм: «Дом, который построил Джек» (The House That Jack Built).
Днем позже фон Триер сидит здесь, широко улыбаясь, и такое ощущение, что нет вопроса, на который он не захочет отвечать. Глубоко внутри он наслаждается встречей с прессой, хотя никогда этого не покажет, и, очевидно, считает, что это мы виноваты в том, что он пал со своего трона одного из королей Канн, на котором восседал более 20 лет.
Мы сидим у виллы кинематографической компании «Центропа» (Zentropa) на холмах к северу от Канн, Триер — в гавайской рубашке с сине-зеленым узором, синей куртке, шортах цвета хаки и сандалиях.
Наполовину на солнце, наполовину в тени. Что бы это ни значило. Волосы до плеч, борода поседела, а руки сжимают подлокотники. Когда он иногда поднимает руки, то видно, как они дрожат, но выглядит он лучше и гораздо оживленнее, чем во время съемок «Дома, который построил Джек» в Швеции. В то время он совершенно не был похож на человека, способного воплотить в жизнь такой впечатляющий проект, кинематографический, философский и логический. А теперь кажется, что он прекрасно мог бы привезти и больше фильмов.
«Политикен»: Как ощущения?
Ларс фон Триер: На самом деле, полная расслабленность.
И он смотрит мне прямо в глаза.
— Как вам реакции на фильм?
— Важно, чтобы тебя любили не все. Потому что это значило бы провал. Всем твой фильм нравиться не может. Так что это был хороший прием — и хорошо, что некоторые ушли.
— Но его достаточно возненавидели?
Он смеется. Это хороший знак. Смеется.
— Нет, это, наверное, моя вина, все-таки он получился немного чересчур популярным.
Оргия жестокости
Даже в свои лучшие, самые энергичные годы ныне 62-летний Ларс фон Триер никогда не был разговорчивым мастером сложной аргументации. Сейчас он отвечает довольно охотно, но предпочитает короткие ответы в виде простых предложений. Некоторые ответы словно повисают в весеннем воздухе, и он не успевает их толком завершить, но нас тут шестеро журналистов на него одного, и пауз, которые он берет на размышления, порой не хватает на то, чтобы довести мысль до конца, прежде чем у кого-то другого из прессы возникает очередной вопрос.
Больше всего внимания рецензентов в кровавой саге «Дом, который построил Джек» привлек тон, в начале легкий и юмористический, а затем быстро переходящий в оргию жестокости, которая заставила многих зрителей на премьере покинуть зал до конца фильма.
Датских рецензентов, однако, новый опус фон Триера порадовал гораздо больше, чем иностранных. Интересно, каково это — носить имя Триер и, однажды проснувшись, увидеть в «Гардиан» (The Guardian) рецензию на две звезды, упоминающую «международного кинематографического гения-шарлатана»? Иногда все это звучит так, словно представленный в прессе человек и есть тот самый психопат, которого Триер изобразил в своем новом фильме.
Убийца и художник
В фильме Ларс фон Триер рассуждает на тему сходства убийцы и художника, выражающегося в необходимости идти до конца. И он первым говорит, что да, искусство может нанести вред. В этом будто бы и заключается его смысл или, во всяком случае, часть смысла.
— Какой вред наносит искусство?
— (задумчиво) Нет, наверное, это скорее амбиции наносят вред.
«Я никогда никого не убивал, — заверяет он. — Но если однажды я кого-то и убью, то это будет журналист!»
Сын сменил фамилию
— Очень много лет я думал, что я хороший отец. Сейчас все мои дети разменяли третий десяток, и они ругаются и кричат на меня. Почему? Почему для тебя кинематограф был всегда важнее нас? Но я сделал те фильмы, которые сделал, а делать фильмы вполсилы трудно. И ведь они были по-настоящему важны для меня.
Один из сыновей сменил фамилию, рассказывает Ларс фон Триер, не дожидаясь вопроса.
— На что-то другое вместо Триера… Он видел больше фильмов, чем я, но решил не идти в киноиндустрию. Он хочет быть священником. Хорошо, что я сам не религиозен, да и он тоже, думаю. Но религию изучать интересно. На самом деле, думаю, это все только потому, что у него были такие ужасные оценки в школе, так что оставались только две возможности — теология и эскимология.
«Или журналистика?» — предлагаю я, чтобы подстегнуть его прессофобию. И смотрите-ка: это удается.
— Это была бы ну просто самая последняя возможность!
Но вновь он улыбается.
Злобный монстр
Бруно Ганц (Bruno Ganz), который играет одного из главных персонажей в «Доме, который построил Джек», был Гитлером в «Бункере» (Der Untergang). Этот очень противоречивый фильм 2004 года рассказывает о последних днях Третьего рейха в бункере фюрера, и Гитлер в нем впервые показан трехмерным, объемным человеком, а не привычным злобным монстром. Когда Триера спросили, в какой степени он «понимает» Гитлера и других серийных и массовых убийц, он заколебался. Именно его черный юмор насчет понимания Гитлера и привел к отлучению от Канн в 2011 году.
«Люди вообще друг друга не понимают, никто…, — начинает он уклончиво. — Но я могу разглядеть человека, который по горло в проблемах. Понять такое — это часть жизни. Вместо того чтобы просто вешать на него ярлык монстра. Важно обсудить, насколько мы все близки к тому, чтобы стать серийными убийцами. Но, конечно, смысл — в том, чтобы мы могли контролировать себя. И с этим нам помогают демократия и цивилизация».
— Каково это — быть здесь, но не иметь возможности конкурировать с другими фильмами?
— На самом деле это очень приятно — не участвовать в конкурсе. И нет, меня не приглашали участвовать. Это часть наказания.
— Последняя часть наказания?
— Думаю, да. Но было очень трудно избавиться от ярлыка персоны нон грата.
Живи настоящим
— Как эти семь лет повлияли на вас?
— Думаю, я сейчас присмирел. Так или иначе. Еще я прохожу весьма обширную программу, чтобы справиться с моими проблемами с алкоголем. И… это кое-чему учит…
Триер некоторое время подыскивает слова, начинает говорить тише, но ничто не мешает пониманию.
— Это учит жить настоящим, carpe diem. Но в Каннах невозможно не пить. Так что я тут немного отдыхаю.
— От программы?
— Да. Я не принимаю никаких антител, потому что если у меня случится особенно сильная паническая атака, алкоголь будет единственным, что поможет. Я пью кучу таблеток, но антитела к алкоголю я не терплю. Это датское изобретение, которое должно было лечить что-то совершенно другое, но, конечно же, не сработало, и его — весьма по-датски — стали использовать для чего-то еще. И обнаружили, что, принимая эти анитела, очень сильно заболеваешь, если выпьешь спиртного. Так что теперь… да.
Ларс фон Триер бессильно разводит руками.
Зло как центральная тема
— Описывая зло в «Доме, который построил Джек», вы показываете кадры из своих собственных более ранних фильмов в виде некоего монтажа, посвященного иконографии зла.
— Да.
— Так зло — это…
— Я?… — предлагает он почти неслышно, даже словно извиняясь.
— …центральная тема ваших фильмов?
— На это я могу ответить только «да».
— Что повлияло на ваше решение вновь согласиться пообщаться с прессой?
— А у меня был выбор?
Но выбор у Триера был. Он у него всегда есть.
