Статья вышла в журнале Foreign affairs 1 октября 1941.
Нападение нацистов на большевистскую Россию заканчивает один кошмар и начинает другой. Мрачная перспектива союза между двумя крыльями мировой революции, пять лет пугавшая западных политиков, была уничтожена танковыми дивизиями Гитлера. Однако вместо нее возникла новая опасность. Теперь Германия может взять под контроль материальные и трудовые ресурсы на территории от Богемии до Гималаев и Персидского залива, и использовать свои завоевания, чтобы подчинить себе всю Азию.
Ключ к пониманию этого титанического конфликта следует искать в исторических силах, мешающих стабилизировать ситуацию на «ничейных землях» Восточной Европы. Речь идет о землях, где веками соперничали славяне и тевтоны. Где отбивали друг у друга паству католики и православные. Где влияния Запада и Востока на европейскую историю уравновешивают друг друга. При переходе от Средневековья к Новому времени раскол западного христианства и возникновение системы национальных государств приблизительно совпали с гибелью сильных буферных стран, находившихся между центрами силы — германскими и русским. Результатом этого стала постоянная нестабильность. Любые попытки облегчить трагическую участь этого региона надлежит рассматривать с учетом его исторической роли. В этой статье я намерен доказать, что для установления прочного мира в нашем мире необходимо решить проблему Восточной Европы.
I. Тевтоны и славяне
Максимальной полезности в качестве буфера между тевтонами и славянами Восточная Европа достигла в первой половине 17 века, когда в Московии было Смутное время. Украина тогда пользовалась свободами казацкого самоуправления при польской гегемонии, а в Германии бушевала Тридцатилетняя война. Буферные государства (балтийская империя шведов, Польша и Османская Империя) пришли к пику своего могущества благодаря политике французских королей, которые традиционно поддерживали противников Габсбургов. Однако равновесие нарушилось, когда эти исторические буферы были уничтожены — Украина в 1654 году вступила в союз с Москвой, Швецию разгромил в 1709 году Петр Великий (автор ошибается, Северная война закончилась в 1721 году — прим. ред.), Турцию — в 1774 году Екатерина Великая, наконец, Польша исчезла по итогам трех разделов в период с 1772 года по 1795 год. В результате германские империи (Германия и Австро-Венгрия) и Российская Империя стали соседями.
При этом региональная политика каждой из сторон противоречила политике другой стороны. Бисмарк 30 лет пытался «сохранять контакт» с Санкт-Петербургом. Однако кайзер Вильгельм II отказался от этого курса. Борьба между Россией и поддерживаемой Германией Австро-Венгрией за контроль над балканским наследием Османской Империи продолжила традиционную борьбу за Восточную Европу и породила в итоге Мировую войну 1914 года. После того, как эта война погубила четыре династии (Гогенцоллернов, Габсбургов, Османов и Романовых), необходимой стала кардинальная реорганизация Восточной Европы. В 1918 и 1919 годах был заключен ряд договоров, воплощавших собой два разных варианта будущего для пространства, на котором раньше господствовали империи. Оба эти варианта потерпели неудачу.
Германский план 1918 года предполагал реорганизацию Восточной Европы в интересах Центральных держав. Польша получала независимость, а вдобавок к ней создавалась независимая Украина — своего рода экономический заповедник для Германии и рычаг для давления на Москву. Немцы рассчитывали отчасти компенсировать себе на востоке понесенный из-за войны ущерб. Эти ожидания были отражены в заключенном 9 февраля 1918 года мирном договоре с Украинской Народной Республикой и в заключенном 3 марта 1918 года Брест-Литовском мирном договоре с советской Россией. По условиям последнего Россия признавала независимость Украины и отказывалась от суверенитета над территорией к западу от линии между Рижским заливом и предполагаемой украинской границей. Следующий договор, подписанный 27 августа 1918 года, требовал от России отказаться от суверенитета над Эстонией и Латвией и признать независимость Грузии. В итоге надежды Германии на эксплуатацию украинских богатств не оправдались. Чтобы отбирать хлеб у упрямых крестьян, требовалось присутствие миллиона солдат, которые, попади они на Западный фронт, могли бы обеспечить успех наступления, предпринятого Людендорфом во Франции в марте-июле 1918 года. Большевики считают победу союзников отчасти своей заслугой, так как они способствовали революции в Германии, используя советское посольство как базу для пропаганды. Действительно, в начале ноября 1918 года Германия была близка к коммунистической революции. Однако усиление коммунистов в Германии было результатом военного поражения страны, а не его причиной.
Проиграв войну на Западе, Германия была вынуждена отказаться от своих восточных завоеваний, аннулировав Брест-Литовский договор. Генерал Гофман, проводивший переговоры в Брест-Литовске, позднее предлагал повести в Россию — в поход против большевиков — общеевропейскую армию. По слухам, к этому плану благосклонно относился маршал Фош. Ряд специалистов по Германии также считает, что многие германские лидеры сохранили надежду на то, что однажды Брест-Литовский договор будет полностью воплощен в жизнь.
Победив Германию, союзники принялись определять судьбу Восточной Европы. Формально, они восстановили буферную зону, но ослабили ее, излишне рьяно следуя принципу самоопределения. Они согласились с раздроблением Австро-Венгрии сепаратистами, признали независимость государств, возникших на прибалтийских лимитрофных территориях бывшей царской России, и создали — во искупление исторических несправедливостей — большую, но слабую Польшу.
Результат зачастую называют — не совсем справедливо — «балканизацией» Восточной Европы. На месте империй на карте появился пояс из новых и восстановленных государств — как выражаются немцы «Чертов пояс». Это была не сильная буферная зона, а экономический вакуум между двумя областями высокого давления — Германией и Россией. Слабым странам пришлось самим справляться с проблемой аграрной бедности и искать способы борьбы с ощущавшейся ими угрозой большевизма. Во имя безопасности они прибегали к преувеличенному экономическому национализму, нарушавшему естественный обмен сельскохозяйственной и промышленной продукцией между Центральной и Восточной Европой. Чтобы восстановить исторический буфер между немецкой и славянской державами, были необходимы фактическое объединение Польши в федерацию с Прибалтикой и тесное сотрудничество получившегося блока со странами дунайского бассейна. Однако поляки в своем национализме продолжали романтически верить в идею возрождения Речи Посполитой (созданного в 1569 году польско-литовского государства, которое простиралось от Балтийского моря до днепровских порогов) и отказывались признавать Линию Керзона своей восточной границей. По условиям заключенного в 1921 году Рижского договора, ставшего следствием польского наступления на Киев в предыдущем году, Польша забрала у России обширные территории. В результате к немецкому меньшинству в Польше прибавились шесть миллионов украинцев. Чехословацкое государство, в котором уже присутствовали германское и венгерское меньшинства, также получило вдобавок к ним украинское меньшинство — вместе с Карпатской Украиной, которая досталась чехословакам отчасти потому, что никто не знал, что с ней делать, а отчасти потому, что они хотели общую границу с Румынией. В дальнейшем именно многонациональность Польши и Чехословакии оказалась их слабым местом.
Так как ни одна из европейских славянских стран не была способна взять под свой контроль буферную зону, было очевидно, что рано или поздно взять ее под контроль попробуют либо возрожденная Германия, либо усилившаяся Россия. Союзники, не сумев подвести под свое решение исторической проблемы Восточной Европы прочную экономическую основу и отказавшись решать проблему европейской безопасности, к 1939 году создали вакуум, ставший одной из причин начала Второй мировой войны.
В сложившихся условиях — при наличии сильной Германии с избытками производственной мощности и людских ресурсов и отсталого аграрного «Чертова пояса», отрезающего ее от богатств Украины и Ближнего Востока, — традиционная германская идея Drang nach Osten выглядит для немцев не менее естественно, чем Закон всемирного тяготения. Даже Веймарская Республика, слабость которой вынудила ее заключить с советской Россией Рапалльский договор о сотрудничестве, так и не смирилась с утратой двух восточных провинций и не признавала установленную в 1919 году восточную границу Германии чем-то окончательным. Оставалось только дождаться появления Гитлера и Альфреда Розенберга, которые призвали к наступлению на Урал и вновь высказали глубоко укорененные в германском сознании мысли. Собственно говоря, гитлеровский «крестовый поход» — лишь продолжение плана Гофмана.
Реалист Бисмарк не хотел, чтобы к населению Германии присоединялись славяне. Однако романтик Гитлер считал, что он может получить от Польши Данцигский коридор и Познань в обмен на свободу действий на Украине. Так как Австро-Венгрии больше не существовало, Гитлеру было необходимо создать новое многонациональное государство или несколько таких государств, чтобы получить ядро для завоевываемых при наступлении на восток территорий. Какое-то время казалось, что на роль, которую раньше играла Австро-Венгрия, претендует Польша. Германско-польский договор о ненападении, подписанный в 1934 году, выглядел первым шагом к созданию нацеленной против России экономической оси Берлин-Варшава-Киев-Баку. Однако после смерти мечтавшего о возрождении Речи Посполитой Пилсудского польские власти, видимо, сочли, что любое выгодное Германии решение украинской проблемы будет вредно, если не пагубно, для Польши. В результате с 1936 года они стали восстанавливать старые связи с Францией и налаживать отношения с Россией. Последней попыткой нацистов договориться с Польшей о совместных действиях против России стала беседа Геринга с полковником Беком, состоявшаяся в январе 1939 года в охотничьем домике в Беловежье. Что ответил полковник Бек Герингу, неизвестно, однако двумя месяцами позже нацисты захватили Прагу и германские войска оказались на южной границе Польши.
В ответ на захват Гитлером Праги Англия и Франция предоставили Польше свои гарантии. Вполне возможно, что без этих гарантий нацисты принудили бы Польшу к сотрудничеству, и их военная машина быстро докатилась бы до российской границы. В таком случае Сталину пришлось бы быстро решать — воевать ему с Германией в одиночку или просить о военной помощи других членов Лиги наций. Ясно одно, англо-французские гарантии, полученные поляками, заставили Гитлера пойти на временное сотрудничество со Сталиным, так как германский Генеральный штаб боялся новой войны на два фронта. Польские власти могли бы предпочесть сотрудничество с Гитлером и вписаться в «новый порядок» в ущерб России. Вместо этого они сдержали данные Британии и Франции обещания и в одиночку выступили против военной машины нацистов. В итоге германцы и русские снова встретились над трупом Польши и разделили эту страну в четвертый раз.
С этой точки зрения война с Британией и Францией стала для Гитлера необходимой интерлюдией. Перед маршем на Украину и на Кавказ ему было нужно лишить наступательной мощи потенциальных врагов на Западе. С Нидерландами и Францией он справился в срок, однако неудача авиаудара по Британии его задержала.
Вторжение в Британию нацистам пришлось отложить, однако они смогли реорганизовать промышленность и сельскохозяйственное производство на оккупированных территориях так, чтобы оно укрепляло их военную машину, готовившуюся к удару по СССР. Балканская кампания 1941 года помогла им взять под контроль подходы к Проливам. Германско-российские отношения в этот период по-прежнему окутаны тайной. В нападении на Советский Союз новым было то, что нацисты не дали Сталину шанса на сотрудничество на определенных условиях. Ему не предъявляли ультиматумов. Как считается, он надеялся, что Германия не нападет раньше августа, так как август ближе к зиме — надежной союзнице России. Его действия (признание недолговечного повстанческого режима в Ираке и высылка из Москвы дипломатических миссий захваченных Гитлером мелких стран) показывали, что он был готов на сотрудничество ради того, чтобы выиграть время. Однако Гитлер решил иначе. Он сделал ставку на то, что за осень он успеет уничтожить Красную армию. Вероятно, это было самое рискованное его решение со времен милитаризации Рейнской области в 1936 году.
Перемены, вызванные потребностями военного времени, трудно отличить от планов по перманентной реорганизации, однако, судя по всему, в политические задачи Гитлера входит создать Lebensraum для немцев, отодвинув большевистский режим в Азию, и сконструировать в Восточной Европе новое многонациональное государство на смену Австро-Венгрии. Возможно, Гитлер представляет себе некий западнославянский блок, состоящий из Литвы, части Польши и всех территорий, занятых украиноязычным населением. Германии требуется, чтобы это государство было слабым в военном отношении и политически зависело от Рейха. В него можно будет переселить чехов, поляков и прочие славянские народы, исторические земли которых граничат с Германией. Освобожденные от них территории могут быть заселены немцами, что позволит расширить чисто немецкий Lebensraum. В экономике цели Гитлера не менее масштабны. В частности, он хочет использовать российское сырье, и в особенности нефть, чтобы подпитывать «новый порядок» в Европе и вести долгую войну на истощение с Британией и Америкой.
II. Что дальше?
Чем бы ни закончилась в итоге война нацистов с большевиками, она уже изменила ситуацию, в которой находятся Британия и Америка. «Крестовый поход» Гитлера может создать на всех оккупируемых территориях ситуацию гражданской войны — но может и заложить почву для мирного наступления Германии на Западе. В свою очередь, британско-большевистский военный союз, заключенный 12 июля, и данные Британией и Америкой обещания предоставить России всю возможную помощь перевели совместные усилия по борьбе с нацистами на новую стадию. Многочисленные осложнения, которые могут последовать в связи с этим, пока сложно даже вообразить. Можно только сказать, что свою политику нам следует формулировать с учетом нескольких возможных вариантов развития событий.
Первый вариант предполагает выживание большевистского режима. Для этого требуется, чтобы в сентябре Красная армия продолжала сражаться в Европе и сохранила способность к контрнаступлениям, позволяющим избегать окружения. Красная армия необходимо иметь возможность своевременно отступать на необходимую дистанцию (см. успешное отступление Жоффра в 1914 году и неудачи Гамелена и Вейгана в 1940 году). Может так получиться, что немцы будут зимовать в Ленинграде и на Восточной Украине. Это означает, что они будут контролировать три пятых российских угля и железа и изрядную часть российского продовольствия. Более того, люфтваффе сможет орудовать в низовьях Волги — то есть не только вредить промышленному производству, но и препятствовать поставкам нефти речными танкерами и по трубопроводам. В таком случае, Россия окажется в трудном положении. Тем не менее, если Красной армии в европейской части России удастся избежать нокаута, и ее ВВС продолжат действовать, русские смогут сдерживать заметную долю немецких сил и заставить нацистов активно расходовать живую силу, технику и горючее. В результате, если Британия и американцы усилят, а не ослабят напор, может повториться ситуация 1918 года: «Германия одерживает победы на востоке, но в итоге проигрывает войну, терпя поражение на Западе».
Сохранение большевистского режима также означает, что он будет проводить политику «выжженной земли», создавая на захваченных территориях непреодолимые трудности для врага, и продолжит партизанскую войну, а тайные российские структуры, оставленные в оккупированной зоне, будут разрушать коммуникации и подрывать производство. Деятельность украинских колхозов практически полностью основана на использовании тракторов, соответственно, чтобы кампания окупилась, немцам будет нужно отбить у русских нефтяные месторождения. Существуют данные о возможности морского десанта на Кавказе — с помощью барж, построенных или собранных в низовьях Дуная, и при поддержке воздушного десанта, как в ходе Критской операции. Даже при том условии, что у Британии будет право свободного прохода через Иран, пока не ясно, сколько сил командующий войсками в Индии генерал Уэйвелл сможет отвлечь с сингапурского и восточноафриканского направлений для защиты нефтяных скважин Кавказа.
Если режим большевиков будет вынужден отступить на Урал, насколько самодостаточна будет Урало-байкальская зона? С 1932 года русские активно переносили производство на восток, ближе к новым источникам сырья. Это сильно улучшило положение России по сравнению с 1914 годом, в котором от трети до двух третей ключевых предприятий располагались на западном крае страны. Урало-Кузнецкий комбинат (железо и уголь), пока не может сравниться по объемам продукции с южной частью России, однако в дальнейшем, вероятно, станет экономическим центром тяжести советской промышленной системы. Транспортные затруднения удалось частично преодолеть благодаря множеству новых железнодорожных веток и второй колее Транссибирской магистрали. Смогут ли Урал и территории между ним и Тихим океаном выдержать осаду одновременно с востока и с запада, сейчас сказать трудно. Если режим покинет Москву, наиболее вероятно, что столицей станет Свердловск, цитадель российской внутренней оборонной зоны.
Для выживания большевистского режима в данных обстоятельствах также необходимо, чтобы армейские и флотские комиссары сумели противостоять попыткам Германии распространять пораженчество и сепаратизм. Не стоит также забывать, что большевики успешно использовали в 1918 году против Германии тактику «бурения изнутри» — и могут снова к ней вернуться.
Однако если произойдет обратное, и Красная армия будет в этом году либо уничтожена, либо окружена и разоружена, либо выведена из игры транспортным коллапсом, перебоями со снабжением или общим экономическим истощением, большевистский режим может рухнуть. В таком случае под нацистским давлением Советский Союз распадется на свои национальные компоненты — по крайней мере, на какое-то время. Этот вариант Америке тоже следует иметь в виду.
Можно не сомневаться, что нацисты именно на него и рассчитывали, вновь идя на риск войны на два фронта. Они надеются установить на пространстве от Финляндии до Кавказа марионеточные режимы. Основным фокусом влияния Германии в этом случае станет западнославянский блок, о котором говорилось выше. Контроль над этими режимами должен будет позволить нацистам пользоваться российскими ресурсами и рабочей силой. Опираясь на такую базу, они смогут угрожать Британии на Ближнем Востоке и в Индии.
III. Американские политические альтернативы
Для Соединенных Штатов новая обстановка на мировом фронте все сильно усложняет с политической точки зрения. Становится непонятно, где враги, а где друзья. Финляндия, давно считавшаяся авангардом свободного мира, и Британия воюют на разных сторонах. Франция, из горна которой пламя свободы распространилось по Европе, стала под давлением поражения и по решению правительства в Виши помогать Гитлеру в создании его «нового порядка». В этот период, когда вчерашние противники становятся сегодняшними союзниками, а давние товарищи по многим битвам — потенциальными завтрашними врагами, нам необходимо продумать долгосрочную политику, учитывающую как британско-американскую решимость выиграть войну, так и потребность в конструктивном плане на будущее после окончания военных действий. Для этого нам следует рассмотреть роль России — как на войне, так и в мирное время.
Если режим большевиков выживет, вероятность чего мы рассматривали выше, и если Соединенные Штаты вступят в войну на стороне Британии, разделим ли мы с Британией те обязательства, которые у нее могут иметься в отношении России? Хотя, безусловно, нужно всеми силами поддерживать Восточный фронт, пока Красная армия продолжает сражаться, существует риск того, что часть поставляемых ей американцами ресурсов может попасть в руки к немцам. Кроме того, многие в Америке не доверяют большевикам и — при всем восхищении героизмом Красной армии — опасаются, что американская помощь может способствовать сохранению большевизма в России и даже в дальнейшем послужить делу мировой революции. По их мнению, военные поставки русским и американское финансирование советских закупок возможны только при условии роспуска всех подразделений Коминтерна в Америке и отказа Москвы от идеи мировой революции.
Второй вопрос связан с Дальним Востоком. Если после оккупации Индокитая, обезопасившей ее с юга, Япония разорвет заключенный 13 апреля 1941 года с Россией Пакт о нейтралитете и попытается захватить Приморье, Камчатку или Внешнюю Монголию, следует ли Соединенным Штатам вмешаться, чтобы сохранить маршрут для поставок помощи в Россию? Требует ли борьба с режимом Гитлера, чтобы мы оказали большевикам военную поддержку на Дальнем Востоке — если вспомнить уроки наших действий в этом регионе в 1918-1920 годах?
Наконец, третий вопрос — это вопрос о мире. В 1934 году большевистский режим ненадолго стал терпимее после успешного завершения Первой пятилетки, однако из-за угрозы со стороны Германии он снова ожесточился. Есть ли у нас основания считать, что после разгрома нацистов он опять смягчится и превратится в полноценную экономическую демократию, полностью соблюдающую свою конституцию 1936 года? Смогут ли демократии разделить между собой бремя установления мира с исправившимися большевиками — тем более, что последние будут нуждаться в Западе для возрождения своей экономики? Такой мир потребует, как я пытался показать выше, установления равновесия в Восточной Европе. Для этого необходимо будет создать сильные буферные государства, чтобы предотвратить как прямой контакт между германской и российской зонами контроля, так и раскол региона на множество мелких националистических режимов, излишне вольно обращающихся с собственными экономиками. Может ли Америка принять участие в войне — хотя бы даже только в роли арсенала демократии — и при этом не пытаться исправить исторический дисбаланс, существование которого сделало после прихода нацистов к власти войну практически неизбежной?
Если режим большевиков рухнет, возникнет другой вопрос. Следует ли нам позволить процессу распада Советского Союза на множество слабых государств под властью неустойчивых местных лидеров течь своим чередом, не пытаясь спасти старый национальный режим или создать новый? Утвердительно ответят на этот вопрос, в первую очередь, те, кто считает приемлемым для Британии и Америки исходом войны «компромисс», по условиям которого Украина и Кавказ станут частью нацистского Lebensraum.
Разумеется, возможно также, что после коллапса большевиков в России возникнет «национальный» режим вишистского типа, подчиняющийся Германии. Следует ли нам в этом случае пытаться не допустить попадание под его контроль Транссибирской магистрали? Должны ли мы будем, в рамках той же политики поддерживать любые силы, которые выступят противниками нацистов на Дальнем Востоке — например, Китай или даже Японию?
С другой стороны, если новый режим будет сугубо русским и националистическим, организованным остатками Красной армии на основе военного социализма и конституции 1936 года, не следует ли Америке оказать ему военную и экономическую поддержку? Появление русского национального государства со смягченным социалистическим характером, не заинтересованного в мировой революции или слишком слабого, чтобы ее добиваться, — это выход, который мы могли бы чистосердечно поддержать как локальный вариант экономической демократии.
В сущности, наша позиция по российскому вопросу должна быть основана на итогах «Атлантической встречи» Рузвельта и Черчилля. В ходе нее лидеры решили в рамках «военного» плана оказать материальную поддержку России. Их «мирный» план был сформулирован в виде «Восьми пунктов», часть которых напрямую затрагивает проблемы Восточной Европы. Г-н Рузвельт и г-н Черчилль заявили, что:
«2. Они [США и Британия] не согласятся ни на какие территориальные изменения, не находящиеся в согласии со свободно выраженным желанием заинтересованных народов.
3. Они уважают право всех народов избирать себе форму правления, при которой они хотят жить; они стремятся к восстановлению суверенных прав и самоуправления тех народов, которые были лишены этого насильственным путем.
6…. они надеются на установление мира… при котором все люди во всех странах могли бы жить всю свою жизнь, не зная ни страха, ни нужды».
Второй и третий пункт фактически повторяют доктрину самоопределения и согласия управляемых, которую президент Вильсон сформулировал 11 февраля 1918 года в своей речи о четырех принципах. В шестом пункте перечисляются две из четырех свобод, провозглашенных президентом Рузвельтом. Выражение «все люди во всех странах» относится не только к угнетенным народам Европы, но и к русским, и к немцам.
Следует помнить, что в 1918 году Вильсон сказал, что то, как поведут себя победители с русским народом, станет для них пробным камнем. Тогда в итоге победители поместили Россию за санитарный кордон. Теперь нам снова предстоит та же проверка. Как вести себя с русскими, которые страдали дольше и тяжелей, чем любая другая великая нация кроме китайцев. Своими гомерическими усилиями по «строительству социализма» и столь же гомерическим сопротивлением нацистским агрессорам русские сполна заслужили право пользоваться четырьмя свободами президента Рузвельта. С русским национальным государством, опирающимся на модифицированный большевизм, но развивающимся в направлении подлинной экономической демократии, как это в принципе и предполагали большевики в 1936 году, Британия и Америка могли бы, на мой взгляд, полноценно сотрудничать. В этом случае британско-большевистский альянс, поддерживаемый Америкой, окажется не просто вынужденным шагом, связанным с необходимостью противостоять нацистам, но первым этапом возвращения России в сообщество христианских наций. Разрабатывая нашу политику, мы должны избегать любых мер, которые могут помешать достижению этого приемлемого результата.
IV. Выводы
На многие из поднятых здесь вопросов невозможно будет ответить, пока не станет известен исход войны между нацистами и большевиками. Тем не менее, все очевиднее, что Соединенным Штатам следует сформулировать разные варианты своей политики для разных возможных вариантов развития событий. Решения по текущим вопросам должны приниматься в рамках избранной политики и в целом следовать в общем русле.
Впрочем, даже сейчас, несмотря на невероятную запутанность обстановки, уже можно сделать некоторые общие выводы. Во-первых, кошмар нацистско-большевистской коалиции закончился. Во-вторых, русский большевизм опасен для мира в целом только в союзе с германским нацизмом — то есть при объединении двух крыльев мировой революции. В-третьих, когда Германия и Россия не граничат, они обычно дружелюбно друг к другу относятся и между ними сохраняется мир, зато, оказавшись рядом, они скатываются к войне. В-четвертых, из горнила войны может выйти русское национальное государство, которое не будет выступать за мировую революцию, даже если сохранит большевистское руководство.
С исторической точки зрения, сейчас на Восточном фронте решается вопрос о том, сохранится ли в 20 веке держава московитов, возникшая в 15 веке из небольшого княжества. Если она выживет, миру рано или поздно придется создавать надежную буферную зону между германской и российской державами. Если мы не найдем конструктивного решения для проблемы «Чертова пояса», он так и останется колыбелью войн и могилой любых усилий по мирному урегулированию. Государственная мудрость Соединенных Штатов, самой экономически мощной державы в мире, безусловно, потребуется, чтобы помочь и Германии, и России занять достойные места в сообществе наций.
