В 1989 году население восстало и разрушило Берлинскую стену. Когда люди сносили памятники коммунистическим лидерам в городах Восточной Европы и собирались на центральных площадях, мировые лидеры провозгласили победу свободы. Между тем экономисты из Гарварда и эксперты Международного валютного фонда (МВФ) вмешались с комплексом мер, состоящим из приватизации и сокращения вмешательства государства в экономику, который известен как «шоковая терапия». Практически за одну ночь цены на продукты и коммунальные услуги взлетели до небес. В бывшей Германской Демократической Республике безработица достигла 40%; в России инфляция достигла 2500%. ВВП резко снизился, банки рухнули, люди потеряли свои сбережения из-за разрастающихся финансовых пирамид.
Организаторы смены режима считали, что такие проблемы — разумная цена за стабильные демократические правительства, которые возникнут в условиях свободного рынка. Но джинсы «Леви» и сигареты «Мальборо лайтс» мало что сделали для смягчения урона, нанесенного быстрой либерализацией. Почти 30 лет спустя многие из этих стран откатываются назад, в объятья новых авторитарных лидеров. Ученые обсуждали причины. Почему Венгрия приняла нелиберального лидера так скоро после отказа от коммунизма? Почему Польша, олицетворение либерализации экономики, переживает сокращение своего бюджета? Ответ, по крайней мере частично, заключается в том, что американцы не подумали, как реформы «шоковой терапии» могут способствовать неравенству, что, в свою очередь, может подорвать социальное доверие, а оно необходимо для поддержания и укрепления нового либерального государственного устройства.
Нестабильность как результат перестройки экономики страны несет менее заметные последствия, чем военное вмешательство, но может быть такой же травмирующей, подвергая людей тяжелым психологическим испытаниям, повышая показатель смертности целых поколений и создавая социальные условия, при которых к власти приходят новые автократические лидеры.
В России периода 1991-1994 годов ожидаемая продолжительность жизни сократилась на пять лет. В результате преобразований того времени умерли как минимум миллион человек. В Германии исследователи пришли к выводу, что рост смертности напрямую связан с социальными потрясениями, которые восточные немцы называют «Сменой». Психосоциальный стресс и дефицит микроэлементов оставили неизгладимый след на поколении детей. Младенцы, рожденные в начале переходного периода, были в среднем на сантиметр меньше, чем те, кто родился до или после них, — такова разница в росте, которую можно найти в зоне военных действий.
Нищета, которую всегда трудно переносить, усложнялась на фоне резкой разницы в средствах. Внезапное возникновение в Восточной Европе огромного неравенства в ранее относительно равном обществе поражало, шокировало, возмущало и в конечном итоге отчуждало обычных граждан. Людям, борющимся за выживание, пришлось иметь дело с чрезмерным богатством нового класса хищных олигархов, скупающих роскошные автомобили и строящих роскошные особняки в стиле, получившем название «мафиозное барокко». Этим людям также пришлось столкнуться с недавней памятью о сравнительной безопасности при государственном социализме.
К концу десятилетия западные корпорации с удовольствием осваивали новые рынки для своих товаров и услуг, НАТО расширилась на восток, а Соединенные Штаты получили доступ к новым стратегическим военным базам на Балканах. «Шоковая терапия» во многих американских университетах по-прежнему преподносится как история успеха.
Но миллионы жителей Восточной Европы никогда не забывали, как их жизнь была разрушена этой политикой, а некоторые даже ностальгировали по стабильности и предсказуемости старых коммунистических режимов. Два года назад исследовательский центр «Пью» (Pew Research Center) выявил, что менее половины граждан в двенадцати странах бывшего Советского блока предпочли демократию другим формам правления, причем особенно шокирующие результаты были обнаружены в России (где только 31% предпочел демократию), в Молдове (26%) и Сербии (25%). Почти половина россиян и молдаван считают, что «в некоторых обстоятельствах предпочтительнее недемократическое правительство».
Никто не выступает за возвращение к репрессивным режимам, павшим в Восточной Европе, но мы должны признать, что к власти часто приходят сильные мира сего, обещая исправить социальную и экономическую несправедливость. Страдающие люди неизбежно обращаются к лидерам, которые обещают им освобождение. (Нейробиологи предполагают, что мы чувствуем социальную боль в тех же частях мозга, что и физическую; кажется, разум воспринимает их обе дестабилизирующими). Пока американский рецепт смены режима приводит к крайнему неравенству, граждане будут иметь тенденцию добровольно выбирать автократов, обещающих процветание для каждого.
Сегодня США снова работают над тем, чтобы свергнуть президента социалистической страны. На этот раз в Венесуэле. Политика Николаса Мадуро действительно была катастрофичной для многих венесуэльцев, но если Дональд Трамп преуспеет в этом вопросе, то он, как Буш и Клинтон до него, вскоре будет ответственным за создание горстки богатых нефтью олигархов в стране, лидеры которой когда-то обещали справедливое распределение богатства. Какой бы прогресс Венесуэла ни произвела в ближайшие несколько лет в пользу демократии, ощутимое неравенство может в конечном итоге подорвать ее.
Поскольку демократы борются с внутренним неравенством, нам также необходима внешняя политика, которая связывала бы поощрение демократии с целенаправленными усилиями по предотвращению резкого неравенства в доходах. Даже если это означает ограничение приватизации и экономической либерализации. Сглаживание неравенства является самым важным компонентом рецепта стабильных демократий — как старых, так и новых.
Кристен Годси — этнограф, профессор российских и восточноевропейских исследований Пенсильванского университета, автор вышедшей недавно книги «Социалистические страны, второй пол» (Second World, Second Sex).
