За сутки открытое письмо священников в защиту заключенных по «московскому делу» подписали больше ста клириков Русской православной церкви. Часть из них — известные настоятели московских, санкт-петербургских и зарубежных приходов, но большинство — из регионов. География впечатляет, учитывая, что дело московское, — Волгоград, Ростов Великий, Томск, Минусинск, Великий Новгород, Нижний Новгород, Тверь, Саратов, Тюмень, Иркутск, Костромская, Рязанская, Орловская области и так далее.
Еще больше впечатляет, что эти сто священников подняли другие цеховые корпорации. Уже вслед за ними свои открытые письма написали учителя, врачи, сотрудники НКО, книжники, ИТ-специалисты. Всего собраны тысячи подписей. Выступили не за своих, а за всех.
Тезисы письма краткие и конкретные: пользуясь правом печалования и обращаясь к сотрудникам силовых структур, многие из которых крещены в православии, священники призывают пересмотреть судебные решения по «московскому делу» и впредь выносить справедливые приговоры. Из пострадавших по именам перечислены двое — Константин Котов и Алексей Миняйло, но речь идет обо всех.
«Мы выражаем обеспокоенность тем, что вынесенные приговоры в большей степени похожи на запугивание граждан России, чем на справедливое решение в отношении подсудимых. Апостол Павел связывает страх с рабским состоянием человека: „Вы не приняли духа рабства, чтобы опять жить в страхе‟ (Рим. 8.15), а апостол Иоанн писал: „В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение; боящийся не совершенен в любви‟ (1 Ин. 4.18). На запугивании нельзя построить общество свободных, любящих друг друга людей», — говорится в письме. Стиль разительно отличается от привычного велеречивого канцелярита официальных церковных заявлений.
Личное предстояние
Это письмо — редкий случай, когда определение «беспрецедентный» не будет преувеличением. Во-первых, такого коллективного, не согласованного с церковными властями действия духовенство Русской православной церкви не совершало никогда в истории. Сотня священников, солидарно и неанонимно выступивших с публичным заявлением без разрешения священноначалия и каких-либо гарантий — почти невероятное событие, которое тем не менее произошло.
Конечно, большую роль сыграла возможность мобилизации через соцсети: первые священники, подписавшие письмо, знакомы друг с другом по Фейсбуку и подписи собирали в личке. Но соцсетям уже больше десяти лет, православные общаются в интернете с его появления, а такое письмо написано впервые.
Клирики РПЦ — одна из наименее защищенных социальных групп в современной России. Они полностью зависят от церковного руководства, правящего архиерея и его сотрудников. Они бесправны и не могут просто «сменить работу» и уйти к другому начальнику. Им нечего противопоставить наказаниям и унижениям, психологическому насилию. Взывать к какому-либо правосудию внутри церковной системы абсурдно и даже опасно: каноническое право не кодифицировано, не развивается, применяется избирательно и только на словах, специалистов по нему практически нет, реального судопроизводства не существует, председатель епархиального суда обычно — правящий архиерей, кто ж на него подаст?
Поэтому любое публичное высказывание может привести к непредсказуемым последствиям, а в заложниках — семьи. Для священника решение поставить подпись под независимым высказыванием с критикой судебной и исполнительной власти и требованием от государства справедливости — акт большого мужества, то самое личное предстояние перед Богом, о котором они говорят в проповедях.
Во-вторых, повод: впервые священники встали на защиту своих прихожан, а не наоборот. К делу Константина Котова приобщен плакат с цитатой протоиерея Александра Меня «Милосердие — то, к чему мы призываем».
Алексей Миняйло, который почти два месяца ждет суда в СИЗО, — прихожанин московского храма Пресвятой Троицы в Хохлах, его хорошо знают в православном и благотворительном сообществе. Арест Миняйло вызвал такую же оторопь, как арест Ивана Голунова у журналистов: наш Леша?!
Почти сказочное событие, притча: один маленький человек, буквально и бескомпромиссно следующий евангельским словам «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя», сам того не ожидая, становится причиной изменения мира. За него не могут не выйти, а выйдя — не измениться.
Клевета на печаловников
Восемь лет назад, в 2011 году, протоиерей Алексий Уминский, один из подписавших письмо, опубликовал текст под названием «Немолчащая Церковь». Он размышлял о том, что Церкви следовало бы заступаться за людей перед государством, ставить неудобные вопросы. Этот текст, вышедший в разгар митингов «За честные выборы», долго обсуждали в церковных кругах: одни поддерживали, другие призывали к линчеванию «либералов в рясах».
Для товарищеского суда над отцом Алексием в Синодальном информационном отделе даже собрали целую секцию на Рождественских чтениях — главном ежегодном съезде церковной общественности. С тех пор Церковь так и молчала. Сам отец Алексий, впрочем, продолжал говорить. Например, он не раз высказывался в защиту Юрия Дмитриева.
Спустя восемь лет оказалось, что было ошибкой ожидать какого-то системного «немолчания», изменений в официальной риторике или, совсем уж наивно, дистанцирования от государства. Зато можно явить силу горизонтальных связей и показать, что Церковь — это не вертикаль власти, не административный аппарат, не «институция» или «структура», не епископат, Синод и Высшее церковное управление, а живое человеческое сообщество. Сами члены этого сообщества, священники и миряне, об этом почти забыли, и вдруг эта низовая соборность проявилась. Причем проявилась по традиционному христианскому поводу — печалования о невинно осужденных, заступничества за заключенных, милосердия, которое выше справедливости.
Патриархия выставила чиновников-мирян комментировать это письмо. Если прочесть официальный комментарий, который дал заместитель председателя Отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Вахтанг Кипшидзе, кажется, что в России де-факто существует министерство по делам религии, управляющее РПЦ, причем она сама превентивно его сформировала.
Начальственно-снисходительный тон по отношению к священникам как к неразумным детям, обороты вроде «им должно быть известно», указания на то, чем духовенству следовало и не следовало заниматься. Чиновники среднего звена управляют духовенством, и не поймешь — это изнутри или уже извне? Право печалования Кипшидзе предлагает реализовывать централизованно — «по линии отдела» — и непублично.
«В России, как и в любой стране, в том числе и в тех государствах, в которых живут подписавшие данное заявление священники, есть несправедливо осужденные, но когда из них всех выбираются несколько подсудимых, наиболее известных по СМИ, — это политика, а не печалование», — сказал Кипшидзе. И попал пальцем в небо.
Один из подписавших письмо — священник Андрей Кордочкин из Мадрида, больше десяти лет постоянно помогает заключенным в Испании, включая мигрантов из России, Украины, Молдавии, о чем много рассказывал.
Еще один из тех, кто оставил свою подпись под письмом, — протоиерей Александр Степанов из Петербурга, с 1989 года занимается тюремным служением в СИЗО Горелово Колпинской колонии для несовершеннолетних и в других местах, о чем тоже неоднократно рассказывал.
Протоиерей Алексий Уминский не раз ездил в колонию к Михаилу Ходорковскому, что тоже публичная информация. Упрекать этих людей в политической избирательности при выборе, за кого заступиться, — значит клеветать на них.
Все держится на страхе?
Пока в соцсетях обсуждали, можно ли считать официальным комментарием РПЦ высказывание сотрудника отдела по работе со СМИ, а количество подписей под письмом росло на глазах, несмотря на окрик Кипшидзе, ситуация стала меняться. Актеры несколько часов пикетировали администрацию президента, появились письма учителей и врачей, Павлу Устинову сменили адвоката на Кучерену, Айдара Губайдуллина, якобы кинувшего в полицейского пластиковой бутылкой, отпустили под подписку. Поэтому формулировки официального комментария отдела, который появился только вечером 18 сентября, были на всякий случай гораздо более мягкие, чем высказывания Кипшидзе.
Патриархия считает, что нельзя делать вывод о виновности или невиновности, не изучив профессионально материалы дела, и поручила разобраться правозащитному центру Всемирного Русского народного собора, чтобы «в случае необходимости оказать квалифицированную помощь». Примечательно, что руководитель этого правозащитного центра Роман Силантьев не имеет юридического образования, не говоря уже о научной степени, сфера его интересов — российское исламское сообщество. Имена других сотрудников центра нигде не фигурируют. Обычно центр занимается «защитой русских людей» под покровительством своего зампредседателя Константина Малофеева. Силантьев уже тоже высказался по поводу поручения: предложил священникам, которые подписали письмо и лично знают фигурантов «московского дела», «дать им характеристику в письменном виде». Риторика церковных чиновников пародийно бюрократична на фоне простого и осмысленного текста письма духовенства.
А священники, подписавшие письмо, тем временем давали комментарии разным СМИ: «Я устал от несвободы», «Каждый из нас, по слову Иосифа Бродского, мог бы сказать: только с горем я чувствую солидарность», «Мы не ставили перед собой целью собрать как можно больше подписей. Цель — само высказывание и посыл».
Архимандрит Савва (Мажуко) из Гомеля написал у себя в Фейсбуке, что ему весь день задают вопрос: «Не боитесь ли вы?» И он ответил: «Во всей этой истории это самое главное! Разве вы не слышите, как нас унижает этот вопрос? И спрашивающего, и отвечающего! Значит, все держится на страхе? Значит, не уважается человеческое достоинство и, в частности, достоинство священника?»
И это действительно главный ответ на вопрос, зачем было нужно письмо, поможет ли оно, изменит ли что-то, повлияет ли на судьбу осужденных. Никто сейчас не знает, что и как на нее повлияет. Результат этого письма — само письмо. Оно стало важным фактом жизненного опыта тех, кто его подписал. Оно уже событие биографии Алексея Миняйло, которому наверняка найдут способ сообщить в СИЗО, сколько священников подняли голос в его защиту, а он знает цену этого голоса. И какими бы ни были последствия, это письмо уже вписано в историю Церкви.
