Интервью с профессором Альвидасом Никжентайтисом (Alvydas Nikžentaitis) — директором Института истории Литвы, руководителем и одним из создателей Центра истории Пруссии и Западной Литвы при Клайпедском университете.
Gazeta Wyborcza: В 1918 году Вильно был для поляков одним из важнейших и одним из самых польских городов, городом Мицкевича, Словацкого, Острых ворот и участников Январского восстания. Все политические силы сходились на том, то он должен войти в состав возрожденной Польской Республики. А чем он был для литовцев?
Альвидас Никжентайтис: Лучше всего это сформулировал Томас Венцлова (Tomas Venclova), сказавший, что Вильно для литовцев имеет такое же значение, что Иерусалим для евреев. Сравнение очень верное, ведь евреи в Иерусалиме долго были меньшинством, как литовцы в Вильнюсе.
— В 1918 году все они считали, что Вильно должен стать столицей возрожденной Литвы?
— Определенно, да. Значение этого города было связано с его историей: с 1323 по 1795 год он был столицей Великого княжества Литовского.
— После Первой мировой войны народы, которые претендовали на ту или иную территорию, чаще всего выдвигали аргументы двух типов: демографические и исторические, нередко проявляя в этом непоследовательность. Поляки, например, доказывали чехам, что в случае западной части Тешинской Силезии в первую очередь следует принимать во внимание не историю, а национальный состав населения, а насчет Гданьска говорили немцам нечто противоположное. В Вильно демографический аргумент работал в пользу поляков. Согласно переписи 1916 года, их там было 53%, евреев — 41%, а литовцев — всего 2%. Раз поляки обладали большинством, они имели больше прав на Вильно?
— Литовские историки дают два ответа: правы были обе стороны или не была права ни одна. Поляки любят ссылаться на данные об использовании языков. На рубеже XX века литовский, действительно, в Вильно не преобладал, он уступал польскому и идишу. Однако язык — это одно, а национальное самосознание — другое. Современные народы в тот момент находились на этапе формирования. Когда после Первой мировой войны возникала Литва, в Каунасе вели агитацию, призывая вступать в ряды создающейся армии. Сначала использовали литовский язык, но это не нашло отзыва, больше людей удалось привлечь лишь тогда, когда призывы повторили на польском. Не стоит забывать, что еще в 1920-е годы Каунас был преимущественно польскоязычным городом, литовский значительно укрепил свои позиции только в 1930-х.
Обсуждать эти темы сложно, поскольку мы зачастую мерим ситуацию того времени современными мерками. Когда я беседую с польскими историками, мне приходится постоянно им повторять: «Вы даже еще не ответили себе на вопрос, когда появился современный польский народ!». Этого не понимал в том числе Юзеф Пилсудский. Он думал, что придет со своими Легионами на земли, находившиеся ранее под управлением Российской империи, и народ там встретит его, как освободителя. Этого, однако, не произошло. Люди еще не мыслили национальными категориями. Польский и литовский народ, литовский язык тогда еще формировались. Мы часто приписываем человека к той или иной национальной группе на основании того, каким языком он пользуется в быту, а это неверно.
— Существовал ли какой-то оптимальный способ урегулирования польско-литовского спора?
— Пожалуй, нет. Если бы поляки и литовцы пришли тогда к согласию, современный литовский народ никогда бы не появился. Может, было бы лучше, если бы он не родился? Не знаю, но такой была цена компромисса. Это еще одно ошибочное представление: считается, что спор касался исключительно двух групп, литовцев и поляков. Между тем существовала еще и третья: краёвцы. Они пользовались польским языком и имели польское национальное самосознание, но их политическое самосознание было литовским, они хотели создания независимой Литвы, существующей в тесном союзе с Речью Посполитой.
— Характерно в этом контексте выглядит судьба братьев Нарутовичей. Габриэль (Gabriel Narutowicz) стал польским президентом, а Станислав (Stanisław Narutowicz) — представителем краевцев и литовским политиком, подписавшим Акт независимости Литвы.
— Краевцем можно также назвать Пилсудского, но такие, как он, были в меньшинстве, компромисс оказался невозможным. Большинство политиков, например, Роман Дмовский (Roman Dmowski) отказывались даже о нем слышать. Если взглянуть на ситуацию с перспективы прошедшего времени, можно сказать, что альтернативы яростному польско-литовскому спору не существовало.
— Появилась также концепция, за которую высказывались Лига наций или Михал Рёмер (Michał Römer). Она предполагала разделение Литвы на три кантона по национальному признаку и заключение ей союза с Польшей. Чем плох был такой вариант?
— Литва отметала любые соглашения такого рода. Дело было в том, что в начале XX века главным врагом в глазах литовских элит были не русские, а поляки. Литовцы не хотели состоять в каком-либо альянсе с Польшей.
— Конец мечтам о польско-литовском союзе положил мятеж Желиговского (Lucjan Żeligowski) в 1920 году.
— Ранее в том же году произошло два ключевых события. Сначала в июле был подписан литовско-советский договор. Советская сторона передавала по нему литовцам Сувалкскую область и Виленский край вместе с Вильно, а взамен те, в частности, позволили наступающим на поляков советским войскам двигаться по своей территории. Договор выглядел для литовской стороны очень выгодным, но большевики старались, на самом деле, выиграть время. Они планировали советизацию Литвы, на месте находилось уже несколько сотен коммунистов, ждавших сигнала к началу переворота. Вторым событием была Варшавская битва.
— Она спасла независимость Литвы, а с ней также Латвии, Эстонии и Финляндии.
— И позволила устроить «мятеж Желиговского». От мятежа в нем было только название, все наблюдатели, в том числе союзники, понимали, что на самом деле Желиговский выполнял приказ Пилсудского.
— Это происходило до заключения Рижского договора, который закрепил границы в нашей части Европы.
— Рижский договор, который стал провалом Пилсудского, перечеркнул его надежды на создание восточноевропейской федерации. Желиговский, взяв с собой преимущественно уроженцев Виленского края, использовал популярный тогда метод решения территориальных споров. Тремя годами позднее литовцы подобным образом инициировали восстание местного населения в Клайпеде, добились успеха и получили контроль над этим регионом до марта 1939 года.
— Сложно сравнивать сегодняшние события с теми, что происходили сто лет назад, но я рискну это сделать: видите ли вы аналогии между аннексией Крыма и аннексией Виленского края? В обоих случаях попирались международные нормы, но одновременно исполнялась воля местного населения.
— Это все равно, что сравнивать яблоко с лимоном. В начале XX века еще не было традиции преодоления таких споров, международный порядок начинал формироваться, завершалась эпоха империй, наступала эпоха национальных государств. Парижский договор о воспрещении войны, Хельсинкский акт о нерушимости границ и десятки других документов появились позже. Нарушение международного права Польшей в 1920 году и Россией в 2014 — это не одно и то же. Первая действовала так, как многие другие государства в то время, а вторая несколько лет назад попрала нормы, которыми мы руководствовались в последние как минимум 50 лет.
— В начале операции Желиговский колебался. Он заявил Пилсудскому, что не пользуется достаточным авторитетом среди солдат. Маршал приказал принять командование генералу Владиславу Сикорскому (Władysław Sikorski), но тем временем Желиговский передумал и выдвинулся, а в начале октября, несмотря на протесты союзников, занял Вильно. Его подразделения продолжали наступление дальше, в район Каунаса. Поляки хотели подчинить себе всю Литовскую Республику?
— В Польше сталкивались разные мнения. Часть политических элит, действительно, хотела присоединения всей Литвы, но Пилсудский отказался от этой идеи. Его последней попыткой склонить литовцев к переговорам о какой-то форме федерации был «мятеж Желиговского». Изначально Варшава не аннексировала Виленский край, а создала парагосударство — Срединную Литву. Пилсудский хотел продолжать переговорный процесс, верил в польско-литовский союз. Он не был польским националистом и стремился, по мере возможности, избежать конфликта с литовцами.
— Когда Желиговский шел на Вильно, Пилсудский приказал ему не восстанавливать против себя литовское население. Появилась Срединная Литва, которая просуществовала два года. Ее никто не признал, даже Польша. Чем было это образование?
— Вы подталкиваете меня к проведению аналогий с современностью, так что поиграю в публициста и скажу, что это была такая Донецкая Народная Республика. Она выполняла ту же функцию, что ДНР выполняет для Путина: Пилсудский старался заставить литовцев согласиться на его условия.
— Герб Срединной Литвы, которая даже выпускала собственные марки, сочетал польскую и литовскую символику: на нем был изображен орел и всадник с мечом и щитом. В начале 1922 года местный сейм проголосовал за присоединение к Польше. Варшава не думала о том, чтобы сохранить независимую Срединную Литву в качестве буферного государства?
— Мне ничего об этом не известно. Вы спрашиваете о планах, а тогда в польских действиях было много спонтанности. В начале 1920-х ни у кого не было долгосрочных стратегий на пять или десять лет.
— Как выглядели польско-литовские отношения после 1920 года?
— План Пилсудского провалился, литовцы не согласились ни на какой союз. Началась польско-литовская холодная война. Мы не поддерживали дипломатических отношений вплоть до польского ультиматума 1938 года. Границы были закрыты, из Каунаса в Варшаву приходилась ехать через другие страны. Прерывались контакты жителей приграничья, ослабевали семейные связи. Это была Берлинская стена того времени, одна из самых охраняемых европейских границ, причем не только физическая, но и ментальная. Между тем на протяжении предыдущих столетий эта территория оставалась единым культурным пространством.
Литва не признала аннексии Вильно. Конституция гласила, что он остается ее настоящей столицей, хотя временно такую роль в межвоенный период играл Каунас. У литовцев сформировался антипольский синдром.
— Как он зарождался?
— В межвоенный период литовцы изображали Вильно не просто литовским с исторической точки зрения городом, но и местом, где царила литовская стихия. В воспоминаниях многочисленных литовцев, которые приехали туда в 1939 году (СССР передал его Литве после захвата Восточной Польши), звучит удивление, почему там так много поляков. Они думали, что это настоящий литовский город.
В то же время появлялись новые исторические мифы, направленные в первую очередь против поляков. Центральный касался великого князя литовского Витовта. Никому не воздвигали столько памятников, как ему, пышно отмечалась 500-я годовщина его кончины. В чем заключался миф? В межвоенной Литве было мало светских государственных праздников, но одним из них сделали годовщину сорвавшегося возведения Витовта на престол в качестве короля Литвы. Литовцы были уверены, что поляки в лице Ягайло украли у него корону и обрекли на союз с Речью Посполитой.
— А что с хорошими эпизодами совместной истории, например, Грюнвальдской битвой?
— В контексте этого события в первую очередь ставился вопрос, кто командовал совместной армией и стал автором успеха: Ягайло или Витовт? Первого в межвоенный период считали предателем литовского народа. Это был один из элементов антипольского комплекса, который существует до сих пор. Избавиться от него сложно, ведь на протяжении пяти-шести поколений поляков называли бандитами и террористами, и только на протяжении двух акцент стали делать на том, что они — хорошие соседи.
— Одновременно литовцы говорят, что поляки регулярно всаживали им нож в спину: когда страна обретала независимость после Первой мировой войны, появился Желиговский; когда она возвращала ее себе спустя 70 лет, местные поляки старались создать национальную автономию, напоминавшую Приднестровье, а сейчас есть агрессивная партия «Избирательная акция поляков Литвы».
— Да, эффекты «мятежа Желиговского» видны до сих пор. Однажды я обсуждал в профессорском кругу вопрос, следует ли позволить полякам записывать в документах имена и фамилии с использованием знаков, отсутствующих в литовском языке. Часть моих коллег заявила, что этого нельзя делать ни в коем случае, поскольку поляки хотят оторвать Вильнюс от Литвы и присоединить его к Польше.
Хотя, следует отметить, что такие мнения звучат все реже. Меняется даже отношение к Пилсудскому, он перестает выступать главным врагом литовцев. Празднование 150-й годовщины со дня рождения маршала в Вильнюсе показало, что для них это уже не такая болезненная тема, как раньше. Я скажу вам так: польско-литовские демоны прошлого возвращаются каждый раз, когда отношения между нашими государствами обостряются.
