Интервью с писателем и литературоведом Михалом Русинеком (Michał Rusinek).
Newsweek Polska: Вы подслушиваете мужчин?
Михал Русинек: Разумеется! Но то, что я хочу рассказать, связано не с подслушиванием. Несколько лет назад я издал книгу «Недотепы, или что советуют нам руководства». Одну из ее глав я посвятил сборникам советов, как стать настоящим мужчиной. Некоторые я нашел в сети, некоторые — в книжных магазинах. Любопытно, что хотя они входят в списки бестселлеров, продавцы прячут их на самых дальних полках, видимо, потому, что покупка подобного руководства — это для мужчин деликатное дело. Такой шаг может намекать, что покупатель не ощущает себя настоящим мужчиной, что ему нужна помощь в этой области.
Всего я прочел полтора десятка таких руководств, как продающихся в виде отдельных книг, так и выходящих в качестве приложений к печатным изданиям. Все они, вне зависимости от того, кто их напечатал, католическое издательство или ежемесячный журнал для настоящих самцов, оказались сексистскими, мачистскими и по своей сути антифеминистическими, объективизирующими женщин. «Шлепок по заднице посторонней женщины — это домогательства, а шлепок по заднице своей женщины — это комплемент». Такие там встречаются фразы. Автор советует еще, как свести роль партнерши или жены к нескольким функциям. Один из советов звучит так: «Если ты едешь с женщиной на машине, за рулем всегда должен находиться ты сам. Единственная ситуация, в которой женщина может везти тебя, это когда ты пьян». Когда я писал эту главу о крутых парнях из руководств для мужчин, меня не раз разбирал смех, но в целом мне было вовсе не смешно.
— Что подобный язык говорит нам о мужчинах?
— Они, как и авторы подобных книг, хотят видеть себя в роли завоевателей. В действительности, это люди с огромным количеством комплексов. Они знают, что у них есть недостатки, но не стараются от них избавиться, а хотят лишь прикрыть их, изображая кого-то, кем на самом деле не являются.
Некоторые мужчины любят рассказывать, как они влюбились в женщину и так долго ее добивались, что в итоге она сдалась. Получается, что женщина — трофей, а вступление в отношения с ней требует какого-то долгого переговорного процесса, как на рынке. Он приносит деньги, иногда славу, она, в качестве приданого, красоту и одобряемые черты характера. Существует даже такое в какой-то мере уничижительное определение, как «трофейная» жена. Это миловидная молодая женщина (зачастую сделавшая якобы украшающую ее пластическую операцию), которая выходит замуж за немолодого состоятельного мужчину. Еще больше шансов получить подобный трофей имеют молодые, известные, богатые мужчины (чаще всего спортсмены). Руководства для настоящих мачо рассказывают не о том, как выработать в себе качества, которые нравятся женщинам, а о том, как изображать, будто ими обладаешь.
Основной страх, сопровождающий мужчин, это не страх оказаться разоблаченным, позволить женщине понять, что ты вовсе не молод и не богат. Основной страх связан с тем, что в нас может скрываться нечто немужское, возможно, даже гомосексуальное. Эти качества ни в коем случае нельзя показывать. Согласно руководствам, руки двух «крепких орешков» могут соприкоснуться в двух ситуациях: при приветствии или если один висит над пропастью, а второй держит его, спасая от падения.
— Зачем нужен весь этот камуфляж?
— Мужчины боятся, что кто-то увидит их чувствительность. Язык, которым они пользуются, это дымовая завеса, призванная скрыть все, что считается немужественным. У меня есть знакомый — невероятно тонко чувствующий творческий человек, который прячет свои эмоции за грубостью. Возможно, он решил, что так ему будет проще оградить свои чувства. Его искусство от этого выигрывает, но социальные отношения страдают.
— Грубые выражения, звучащие из уст мужчин, мало кого возмущают, другое дело, если их использует женщина. Почему ему позволено, а ей нет?
— Мы живем в патриархальном обществе, в котором четко прописаны социальные роли. Обратите внимание, что происходит, когда публикуются записи частных разговоров политиков. Мужчина, директор банка, а позднее премьер-министр, использует обсценную лексику, а его коллеги по партии говорят, что это просто «мужской язык». Так же реагирует и общественность, считающая, что мужчина может иногда ввернуть в разговор крепкое словцо. Женщина — нет. Именно поэтому такую сильную реакцию вызвало использование непечатных выражений на «Женской забастовке». Властные круги (впрочем, не только они) были потрясены не только самими протестами, но и тем, что женщины присвоили «мужской язык».
Лет 15 назад я покупал подержанный ноутбук у одной интеллектуалки, истинной дамы. Когда мы уладили наше дело, она предложила подвезти меня на вокзал на своей машине. Мы поехали, какой-то автомобиль нас подрезал, и тогда дама воскликнула: «Ах ты ***!». Я остолбенел, а она объяснила: «Прошу прощения, но когда я за рулем, во мне просыпается мужчина».
— То есть мужской язык — это брань. Что-то еще?
— Из руководств следует, что это также особое отношение к телесной сфере. Тело — нечто грязное, мужское тело должно таким и оставаться, а забота о нем — проявление женственности. Славомир Мрожек (Sławomir Mrożek) некогда писал: «Определение "женственный" можно, в сущности, назвать лестным. Оно означает, что данный индивидуум часто моется, способен сопереживать, не любит убивать людей, горланить или лезть на рожон, чтобы доказать свою значимость». Это видно в том числе в языке.
Тело или идеализируется (изображение обнаженного тела может выступать аллегорией какой-то добродетели), или намеренно марается посредством грубости, или о нем не говорят вообще. Именно под влиянием патриархата моя бабушка никогда не произносила слова «трусы». Она называла их «неназываемые». Слово «трусы» казалось ей дословно связанным с телом, чем-то слишком интимным, сильным, чтобы его можно было произносить вслух. Прямые высказывания о телесном появляются в феминистической литературе.
— Или в песнях в жанре польского диско, которые вы анализировали в книге «Без тормозов».
— Тексты для них пишут в основном мужчины, которые, касаясь такой интимной тематики, как секс, близость, отношения, предлагают нам специфический язык для ее описания. Мы волей-неволей его принимаем, и это плохо, поскольку сближение в таких произведениях всегда носит насильственный характер, балансирует на грани изнасилования. Взять, например, песню «Будет жарко»: «Привет, красотка / Ты хорошо танцуешь / Хочешь выпить? / После коктейля — кое-что посильнее / Твой мир наполняется красками / Пойдем ко мне в машину / Попробуй его на вкус / Я слышу, что тебе хорошо / А потом для разнообразия я войду сзади». О сексе, в том числе менее традиционном, писались прекрасные и забавные песни, но здесь другой случай. Задумайтесь, какая низкая самооценка должна быть у мужчины, если он считает, что женщина решится на сближение с ним только в измененном состоянии сознания. В другой песне звучит такая фраза: «Ты очаровательная малолетка, удиви меня своим телом». Думаю, здесь к делу следовало бы привлечь прокуратуру и психолога.
Язык, которым пользуются влюбленные в произведениях жанра польского диско… Скажу честно, меня мало интересует личная жизнь исполнителей и авторов этих песен, но я занимался анализом их тестов, поскольку они воздействуют на миллионы людей. Разговаривают ли потом слушатели фразами из этих песен? Наверняка. А этот язык закрепляет вредные, связанные с насилием стереотипы.
— Вы говорили, что наш язык испортила эпоха Польской Народной Республики.
— В основе лежала верная идея равенства полов, однако, появились не гендерно-нейтральные формы наименования профессий, а унифицированная номенклатура, в которой большинство профессий получили названия исключительно в мужском роде. Например, врач был врачом вне зависимости от пола. Исключение представляли только типично женские профессии, вроде воспитательницы в детском саду. Это повлекло за собой последствия, которые мы видим до сих пор. От мужчины требуется, чтобы он занимался профессиональной деятельностью, а женщине предписывается заботиться о доме и детях. Более того, если у профессии есть только мужской вариант названия, женщинам до сих пор сложнее в ней преуспеть. Почему они реже становятся «президентшами» компаний? Потому что уже само слово «президентша» звучит странно и несерьезно.
— В 2014 году Анна Смигулец (Anna Śmigulec) выпустила книгу о языке «Уважуха4you». В ней она, в частности, задает профессору Анджею Марковскому (Andrzej Markowski), который занимает сейчас пост почетного председателя Совета по польскому языку, вопрос о женских формах названий профессий. «Создавать слова, конечно, можно, но зачастую они нас коробят или просто смешат. Когда они перестанут нас коробить и смешить, их можно будет начать использовать», — ответил он, добавив, что все эти «-иссы» в фонетическом плане вызывают у него неприятные ассоциации.
— Профессор Марковский демонстрирует важный механизм: внедрение в язык чего-то нового, но необходимого вначале вызывает недоумение и даже смех. Потом мы привыкаем. Нет ничего удивительного в том, что такие языковые новинки могут казаться многим людям (в особенности мужчинам и консерваторам) чем-то шокирующим, разрушающим их образ мира. Одна политическая деятельница, которая работает сейчас в Конституционном суде, подчеркивала, что она не депутатка, а депутат. Слово «депутатка» не должно уже вызывать особого удивления, это не нечто авангардное, но, по всей видимости, для нее оно звучит недостаточно консервативно. Эта дама очень последовательна: недавно в своем Твиттере она написала, что не хочет стать «европейским немцем» (речь шла о стремлении Германии навязать другим странам свои решения на площадке ЕС, — прим.пер.), а не «европейской немкой».
Феминитивы на наших глазах обретают в языке свое место, выдавливая реликты эпохи ПНР. До войны всем казалось естественным, что если женщина работает на какой-то должности, то должна существовать женская форма ее названия. Появляются в том числе новые слова, которых в довоенный период не было. Вначале использование таких форм выступает демонстрацией феминизма в журналистике, потом к ним начинают обращаться либеральные журналисты и журналистки, наконец эти слова проникают в следующий круг и входят в язык журналистики как таковой.
Я понимаю, насколько важна в языке традиция, но к ней следует относиться критически, время от времени наводить в ней порядок, ведь это только набор привычек. Когда язык перестает реагировать на действительность, когда его косные традиционные формы не поспевают за меняющимся миром, нужно реагировать и производить изменения. Меня радует, что поляки, хотя в целом они довольно консервативны, очень любят разговаривать о языке и вести споры на его тему. Пока мы о нем говорим, остаются шансы на то, что мы будем его улучшать.
