Лимински: Господин Эрлер, гром в России грянул незадолго до президентских выборов. Как Вы расцениваете происходящее? Все это всего лишь предвыборная борьба?
Гернот Эрлер (Gernot Erler): Я не стал бы драматизировать ситуацию. Это, скорее, попытка Путина немного оживить бесцветную, безальтернативную предвыборную борьбу, а также занять людей, поскольку все рассчитывают на то, что Путин будет 15-го марта переизбран с результатом, который интересен лишь своей величиной. Реальных соперников, у которых был бы какой-то шанс, у него нет. Он вынужден немного опасаться того, что слишком мало людей придет на избирательные участки, что здесь вообще слишком мало людей, мотивированных, чтобы поддерживать президента путем своего голосования. И тут некоторое волнение по поводу будущего правительства очень кстати, оно поможет несколько политизировать будни.
Лимински: Но ведь правительство это не игрушка. Это исполнительная власть страны, но и законодательная власть после выборов оказалась определенным образом в зависимости от Путина, а о независимости судебных органов беспокоиться начали еще до того, как произошла история с предпринимателем Ходорковским. Можно ли говорить, что в России существует разделение властей?
Эрлер: Формально, да, на самом деле этого разделения становится все меньше, поскольку по итогам выборов в Думу пропрезидентская партия 'Единая Россия' получила большинство в две трети голосов. Хуже то, что представители этого большинства в две трети голосов нашли себе не лучшее применение, заняв все важные посты в Думе, сделав в принципе все возможное для того, чтобы у оппозиции действительно не было никакого шанса. Иными словами, это нарушение принципа разделения властей, а также принципа предоставления шанса оппозиции. То, что сейчас сделал Путин, - это, разумеется, уничтожение остатков властного баланса, который еще сохранялся, поскольку практически уволенный им Касьянов был представителем определенной властной группировки, сложившейся в ельцинские времена и прозванной 'семьей'. Собственно, эта группировка была соперником людей из КГБ, которых все больше выделял Путин. И этот властный баланс теперь нарушен окончательно. Тем самым, наказан и Касьянов. Наказан за то, что в истории с Ходорковским, тем олигархом, который выступал против Путина, он подверг критике принятые меры и арест Ходорковского.
Лимински: Как Вы оцениваете позиции четвертой власти? Могут ли газеты, по-Вашему мнению, все еще свободно, без всякого риска писать о Путине и о его политических ходах?
Эрлер: Ответить на этот вопрос не так просто, так как в действительности существует только несколько независимых, а также критически настроенных газет. Впрочем, в любом уголке Российской Федерации ни одну из них действительно не достанешь. Но в случае с газетами, печатными средствами массовой информации все же еще сохраняются остатки свободы прессы, если это можно так называть. Ее уже давно нет в электронных средствах массовой информации, а они-то, собственно, и формируют общественное мнение в России. Это означает, что существует почти стопроцентный контроль над электронными средствами массовой информации, над телевидением. И это заставляет международных наблюдателей делать вывод, что фактической свободы печати в России не существует.
Лимински: Остается только экономика. Она должна получить развитие, государственные институты находятся под президентским контролем. Разве можно считать Путина своего рода российским Пиночетом (Pinochet)?
Эрлер: Нет, я бы ни в коем случае не стал прибегать к такому сравнению, так как имя Пиночета связано с насилием и кровопролитием. Так что было бы действительно несправедливо делать такое сравнение. Вопрос, скорее, заключается в том, является ли Путин тем человеком, который вполне осознанно сосредотачивает в своих руках такую полноту власти, которой не обладал никто со времени распада Советского Союза, с тем, чтобы затем с этих позиций продолжить развитие страны и реформирование. Это стало бы образчиком известного из истории России со времен Петра Великого обстоятельства: править этой громадной и распадающейся страной и, прежде всего, продвигать дела, в принципе, можно, только имея практически неограниченные полномочия. Это так сказать, оптимистический вариант, когда речь идет о том, чтобы в случае необходимости проводить преобразования под давлением, которое может оказывать президент с такими властными полномочиями. Плохой вариант - если речь идет о технологии власти, которая нарушает все законы властного баланса, демократии и не имеет, сказал бы я, исторического смысла.
Лимински: Путин у нас считается другом. Иногда его рассматривают в качестве несущей опоры воображаемой оси Париж-Берлин-Москва. Насколько предсказуемой является внешняя политика Путина или, если говорить иначе, а не придает ли ему определенную внешнеполитическую непредсказуемость его последняя демонстрация своей власти?
Эрлер: Как раз этого-то я и не вижу. То есть, все, что мы уже наблюдаем в данный момент во внутренней политике, не ведет к тому - как раз, если Россия друг, - что какой-то элемент непредсказуемости как-то скажется на политике Путина и Российской Федерации на международной арене. Такого нет. Это можно видеть не только по людям, отвечающим за данную область. В вопросах внешней политики существует широкое единогласие между правительством и президентом, а также среди российской общественности. Путину после событий 11-го сентября 2001 года в принципе удалось стать в результате своей действительно решительной поддержки в деле борьбы с терроризмом вровень с другими. Тем самым, ему удалось добиться равноправного положения с Америкой. Благодаря этому ему также удалось нейтрализовать большую проблему, связанную с Чечней. Критика со стороны Запада действий России в Чечне приутихла, поскольку он смог перевести эту тему в плоскость борьбы с международным терроризмом. И в последнее время такой подход признан практически всеми важными и крупными партнерами России. Это большие достижения, и Путин поступил бы неправильно, что-то меняя в этой политике, и я этого не ожидаю.
Лимински: Предсказуемость имеет значение также для немецких инвестиций в России. Вы можете представить, что немецкие компании теперь будут более осторожными или же, наоборот, они ценят авторитарную стабильность?
Эрлер: Был момент, связанный с историей вокруг Ходорковского, когда точно не знали, а останется ли нынешний партнер таковым завтра. Когда судопроизводство действует практически избирательно, устраняется, сказал бы я, важный предприниматель, и под обстрел берется его компания. Это случилось с концерном ЮКОС, и тут некоторые предприниматели стали задаваться вопросом, а не является ли это пересмотром отношений собственности, возникших в девяностые годы на этапе достаточно дикой приватизации, не ставится ли она под вопрос. Это стало бы для мировой экономики большой проблемой, так как оказался бы спорным статус многих партнеров. Но выходит так, что история с Ходорковским и ЮКОСом была единичным случаем. Повторения не было, хотя гнев президента по-настоящему преследует всех представителей этого концерна и всех акционеров. Но все смирились с тем, что это был единичный случай, и какой-то долгой неуверенности у немецких инвесторов и у партнеров российской экономики из других стран не было.
