Тайная полиция всегда представляет собой зеркало страны, которой она служит, а зачастую, если вспомнить, например, какой популярностью пользовались сталинский и гитлеровский режимы, сам народ этой страны несет ответственность за то, что делает тайная полиция от его имени.
На этой неделе тайная полиция вновь попала в заголовки новостей, причем в таком контексте, что в голове невольно возникают вопросы о природе репрессий - и о нас самих. Россия отметила 90-летний юбилей 'дуайена' тайной полиции Юрия Андропова, 'будапештского мясника' 1956 г., при Брежневе много лет занимавшего пост председателя КГБ, а затем, уже в старческом возрасте, возглавившего СССР, назвав его именем одну из школ и учредив ряд стипендий имени Андропова в учебных заведениях тайной полиции.
Анна Фандер (Anna Funder) получила премию Сэмюэла Джонсона (Samuel Johnson Prize) за 'Штазиланд' ('Stasiland') - книгу о гегемонии 'Штази' в ГДР. А сейчас выясняется, что тюрьма Абу Граиб стала 'уликой' против нашей тайной полиции, а не охранки Саддама.
Все мы на Западе знаем, что наши спецслужбы, при всей коварной невинности их названий, совершенно не похожи на КГБ или 'Штази', где служили развращенные садисты, равнодушные к человеческим страданиям бюрократы с руками по локоть в крови. Мы гордились своей уверенностью, что у нас репрессий вроде советских или нацистских быть не может, ведь англичане (и американцы) на такое просто неспособны.
Но, собирая материалы для своей книги о сталинском 'дворе', находя любовные письма большевистских вельмож и трогательные записки от детей рядом с приказами о казнях и пытках, я утратил эту уверенность.
Большинство из них были просто карьеристами, попавшими под влияние понятий, считавшихся нормой для их эпохи. Думая о беспощадных сотрудниках крупных корпораций, готовых сделать все, что ни прикажет фирма, я пришел к убеждению, что и британцы с американцами вполне способны делать 'черную работу', как выражался Сталин. Не думаю, что в нашей стране может быть установлен тоталитарный режим, но если бы это случилось, тайная полиция не испытывала бы 'кадрового голода'. В конце концов, при тоталитаризме все хулиганы работают на государство.
Даже в тоталитарных государствах дело всегда обстояло не так просто. Туристов, приезжающих в Россию, чрезвычайно волнует мысль, что они, возможно, являются объектом слежки со стороны КГБ, а особое возбуждение они испытывают, если узнают, что их экскурсовод или водитель как-то связан с этой организацией. Похоже, они просто не понимают, насколько вездесущим был КГБ. Почти каждый был как-то с ним связан - а точнее, как показывает блестящая книга Энтони Глиса (Anthony Glees) 'Досье 'Штази'' ('Stasi Files') - практически каждый, от английских ученых, приезжающих читать лекции в политехнический институт, до знаменитых диссидентов, либо являлся объектом шпионажа, либо сам шпионил за другими, а обычно - делал и то, и другое. 21 декабря 1937 г., в двадцатую годовщину создания советской тайной полиции, один из сталинских приближенных - Анастас Микоян - произнес знаменитую фразу: 'Каждый гражданин СССР должен быть сотрудником НКВД'.
Сотрудников тайной полиции - щеголявших в высоких сапогах, галифе, кожаных куртках, с маузерами в кобурах - воспринимали как элиту из элит. Эти 'шикарные ребята' не скрывали своей приверженности пыткам и беспощадной жестокости: как-то раз, когда убийца Ежов появился в кабинете у Сталина, Хрущев заметил, что рукава его гимнастерки чем-то забрызганы. 'Да, - хвастливо заявил Ежов. - Это кровь врага'.
Они узаконили пытки в качестве 'социалистических методов ведения допроса'. Каганович, один из сталинских 'грандов', даже объяснял позднее: без пыток нельзя было обойтись, ведь эти старые большевики - такие крепкие фанатики. Как же еще их допрашивать?
Но это были не просто примитивные бандиты - в тайную полицию вербовали самых талантливых и образованных. Они, как пишет Надежда Мандельштам, вдова поэта Осипа Мандельштама, 'отличались утонченным вкусом и питали слабость к литературе. Чекисты были авангардом 'новых людей''.
Андропов стал кумиром для сотрудников КГБ путинского поколения именно за свою образованность и реформизм. Эпоха массовых казней ушла в прошлое. Но он же планировал и репрессии против советских евреев и диссидентов. На первый взгляд это кажется гротескным противоречием, но умный глава тайной полиции всегда первым понимает, что тоталитарный режим нежизнеспособен. Андропов был слишком стар и болен, чтобы самому осуществить реформы в Советской России, но он продвигал наверх Горбачева. Те же самые реформы после смерти Сталина пытался провести талантливый негодяй Берия - и был казнен за попытку ликвидации коммунистического строя.
Обычно мы преклоняемся перед спецслужбами лишь во время войны, в том числе Холодной. Так, в годы второй мировой войны нашими героями были сотрудники SAS [Special Air Service - британский спецназ (буквальное название: Специальная служба ВВС) - прим. перев], SOE [Special Operations Executive - Управление специальных операций Великобритании в годы второй мировой войны - прим. перев.] и американского OSS [Office of Strategic Services - Управление стратегических служб - прим. перев.] (предтечи ЦРУ). В годы Холодной войны мы зачитывались романами Дейтона, Флеминга, Ле Карре: мы знали, что обезглавленные трупы, которые периодически находили в берлинских каналах - это немые свидетели справедливой борьбы против коммунизма, которая ведется от нашего имени. Но после 1991 г. мы задались вопросом: может быть, спецслужбы нам больше не нужны?
Затем наступило 11 сентября: наша тайная полиция оказалась совершенно не готова к войне 'нового типа' - против фанатичных студентов - смертников, живущих в общежитиях наших собственных городов, и тайных организаций террористов, обученных в афганских лагерях, но отлично умеющих и пользоваться интернетом.
Чтобы вести эту сюрреалистическую войну, чтобы противостоять этим фанатикам, мы сами должны стать жесткими. За обеденным столом люди, обеспокоенные безопасностью своих детей, говорили: надеемся, наши спецслужбы действуют по-настоящему жестко.
Когда появились фотографии американцев, издевающихся над иракскими заключенными, я испытал тошноту. Дело не только в самих картинах пыток, боли, злобе, но в вульгарной развращенности тех, кто фотографировал, и тех, кто позировал для фото - во всем этом была такая циничная беспечность, пренебрежение к дисциплине, ужасающая жестокость. Но мы всегда молчаливо соглашались с тем, что ради нашего блага пытки допустимы, одновременно презирая применявшие их режимы - такие, как сталинский.
Однако следует понимать: есть огромная разница между использованием пыток против террористов, готовящих нападения на нас и убийства наших детей, и их применением по политическим причинам против невинных граждан собственной страны. Мы настолько приросли к телеэкрану, что скоро вести войну вообще станет невозможно - ведь зрители просто не смогут смириться с реальностью крови и смерти, даже если речь идет о справедливой войне. Если мы хотим избежать повторения 11 сентября, нам не избежать допросов подозреваемых в причастности к 'Аль Каиде'. Просто мы не святые, и никогда ими не были, кем бы мы сами себя ни считали.
Саймон Сибэг Монтефиоре - автор книги 'Сталин: при дворе 'красного царя'' ('Stalin: the Court of the Red Tsar').
