Через пять дней после свержения с поста президента Грузии Эдуард Шеварднадзе, сидя на черном кожаном диване, занимался любимым делом - беседовал с журналистами, расположившимися вокруг него полукругом и ловящими каждое его слово. На посту президента Грузии он пробыл 11 лет, но возглавил страну значительно раньше - еще в 1972 г., когда стал первым секретарем компартии республики. Даже те шесть эпохальных лет, что он провел в Москве, занимая пост министра иностранных дел СССР при Михаиле Горбачеве, Шеварднадзе оставался 'ангелом-хранителем' Грузии. Но теперь телефоны замолчали. Зато к нему косяками устремились журналисты, чтобы констатировать 'политическую смерть'. Как Шеварднадзе - из всех советских 'коммунистов с человеческим лицом' его известность уступала лишь славе самого Горбачева - воспринимает свое поражение? Его 'сбросил с престола' собственный протеже - тридцатипятилетний Михаил Саакашвили, сорвавший с плеч Шеварднадзе тогу 'демократа' и 'реформатора'.
В своем кабинете, где стены сплошь увешаны снимками представителей мировой элиты, Шеварднадзе - с совершенно измученным лицом - отвечал на вопросы. Поначалу его ответы были уклончивы. Звонил ли ему в эти дни кто-нибудь из старых товарищей, например Ганс-Дитрих Геншер (Hans-Dietrich Genscher) - бывший министр иностранных дел Германии - спросил один немецкий журналист. 'Должен вам сказать, я не отвечаю на их звонки. Они выразят мне сочувствие или скажут, чтобы я не раскисал. А это я и так знаю'.
И вот он сошел со сцены - зримое подтверждение старой поговорки о том, что любая политическая карьера заканчивается неудачей. Всемирная слава Шеварднадзе не спасла ни его самого, ни его родину. Через 11 лет после его возвращения в Грузию в 1992 г. страна по-прежнему была расколота на четыре части, и лишь над одной из них он обладал властью, да и то не полностью. Можно сказать, что независимая Грузия во многих отношениях подвергалась большему угнетению со стороны России, чем в советском прошлом, когда она была одной из зажиточных союзных республик. Кроме того, без ответа оставался ряд весьма серьезных вопросов, связанных с последним крупным проектом Шеварднадзе: поддержкой, которую он оказал строительству нефтепровода Баку-Тбилиси-Джейхан (БТД), призванному превратить Грузию в 'коридор' для поставок энергоносителей из Прикаспийского региона в Европу.
И все же личное поражение Шеварднадзе открыло головокружительные перспективы перед Грузией и ее соседями - а возможно и перед всей Европой. Если не считать трех крошечных, быстро 'вестернизирующихся' прибалтийских государств, из всех 15 республик бывшего СССР лишь в Грузии существует элита, которая уже полтора десятилетия рассматривает свою страну как часть Европы, а не постсоветского пространства.
Шеварднадзе всегда предпочитал иметь дело с западными лидерами - хотя они его и разочаровали. Грузия, больше чем любое другое постсоветское государство, хочет принадлежать к Западу: однако ее, куда больше, чем соседей, раздирают неурядицы - как внутреннего, так и внешнего порядка - способные на десятилетия отсрочить ее присоединение к Европе. Теперь же появился шанс, что эти невзгоды мало помалу удастся преодолеть. Однако в равной мере последняя надежда Грузии на спасение может превратиться в крушение мечты.
В ноябре прошлого года эту небольшую страну на восточном побережье Черного моря внезапно охватил всепоглощающий пожар 'уличной демократии', невиданный со времен революций 1989 г. Размах движения протеста стал полной неожиданностью даже для лидеров оппозиции: в результате тенденция к установлению авторитарных режимов в странах бывшего СССР в Грузии обратилась в свою противоположность, а Михаил Саакашвили стал самым молодым избранным главой государства в Европе.
У простых грузин просто лопнуло терпение. В сентябре прошлого года грузинский экономист Роман Гоциридзе в разговоре со мной охарактеризовал ситуацию в стране как 'хроническую стабильность'. В экономике царил застой, иностранных инвестиций нельзя было сыскать днем с огнем, а энергетика оставалась в таком ужасном состоянии, что простые люди никогда не знали, будет в их домах сегодня свет, или нет. В то же время народившийся класс сверхбогачей, тесно спаянный с государственной элитой, купался в вызывающей роскоши.
Интервьюируя советников Шеварднадзе незадолго до его свержения, я повсюду мог видеть многозначительные признаки: здесь - подписанную фотографию Збигнева Бжезинского, советника по национальной безопасности у Джимми Картера, там - тяжелое стеклянное пресс-папье с символикой Военно-воздушной академии американских ВВС, где-то еще - звездно-полосатый флаг. Эти люди просто хотели казаться 'святее папы римского': в своих проамериканских настроениях они доходили до крайности, и соответственно, проявляли столь же гипертрофированную враждебность по отношению к России. (Эта стратегия была весьма рискованной, ведь, как сказал мне в минуту откровенности один западный дипломат, 'Вашингтон не собирается посылать сюда кавалерию'.)
В то же время в американских политических структурах сформировалась другая группировка, включавшая и посла США в Тбилиси Ричарда Майлса (Richard Miles): ее отношение к администрации Шеварднадзе было куда прохладнее. Они докладывали в Вашингтон, что реформы буксуют, коррупция не знает границ, а предстоящие парламентские выборы оказались под угрозой срыва.
Именно эта группировка в июле прошлого года нанесла Шеварднадзе болезненный удар: в ходе 24-часового визита бывший госсекретарь США Джеймс Бейкер (James Baker), в прошлом его друг и партнер, заявил президенту - если он хочет гарантий поддержки со стороны США, ему следует вести себя гораздо демократичнее. Оппозиция почуяла кровь.
Грузия давно славится своими театральными и кинорежиссерами, и прошлогодняя 'революция роз' развивалась в лучших традициях великого грузинского символического театра. 22 ноября, когда Шеварднадзе попытался созвать заседание нового, уже дискредитированного парламента, бойкотируемого его противниками, в столицу начали стекаться десятки тысяч сторонников оппозиции. Кумиром оппозиционеров стал харизматический лидер Михаил Саакашвили - молодой адвокат, превратившийся в заступника угнетенных, бывший министр юстиции в правительстве Шеварднадзе.
Охлаждение между Вашингтоном и Шеварднадзе сразу же изменило правила игры: в ходе молниеносного раунда 'телефонной дипломатии' выяснилось, что ни одна из структур безопасности не намерена проливать кровь ради защиты его режима. Саакашвили знал, что делать. Вооруженный лишь символом - красной розой - он возглавил марш к зданию парламента: полиция и войска расступились перед протестующими. Когда демонстранты ворвались в зал заседаний, телохранители самым унизительным образом - как мешок с картошкой - выволокли Шеварднадзе из здания. После этого на сцене появился российский министр иностранных дел Игорь Иванов, чтобы обговорить условия эндшпиля. Впрочем, Шеварднадзе, в последний раз за долгую политическую карьеру, успел устроить всем очередной сюрприз. Заявив Иванову, что сложит с себя полномочия через полгода, он, после отъезда министра, решил подать в отставку немедленно, буквально ошеломив новых лидеров, на чьи плечи в одночасье легла вся ответственность за страну.
Шеварднадзе сравнивают с королем Лиром, которого предали собственные дети. Несомненно, он дожил до того момента, когда сам ход истории обратился против него, но в прощальных словах, которые он произнес в тот день, когда мы сидели у него в кабинете, было и что-то от стареющего Фальстафа. Когда мы откланивались, он с широкой улыбкой пошутил: 'Если хотите, оставайтесь!' Пожалуй, в этой шутке проявилось ощущение одиночества, но, может быть, и некоторое облегчение. Тяжелое бремя неисчислимых проблем Грузии наконец свалилось с его плеч.
Теперь перед Саакашвили стоят задачи, способные обескуражить даже лидера, имеющего в десять раз больше власти, чем он. Первое место среди этих проблем занимает экономика, которой, можно сказать, в обычном смысле просто не существует - настолько глубоко она погрузилась в преисподнюю контрабанды, уклонения от налогов и преступности. Два главных экспортных товара Грузии - металлолом и древесина - связаны скорее с 'уборкой мусора', чем производством. Третий по значению экспортный товар страны - это минеральная вода из курортного городка Боржоми - для СССР он был своего рода эквивалентом Бата или Баден-Бадена. В 1970х - 1980х гг. зеленые бутылки с боржомом стояли на каждом обеденном столе.
Считалась, что эта весело бурлящая вода помогает от желудочных заболеваний и проблем с пищеварением. Бутылка стоила 20 копеек - сущие гроши - и завод в Боржоми выпускал по 400 миллионов бутылок в год. Затем производство съежилось до одной двадцатой прежнего объема - туристы из России перестали приезжать в Грузию, а в санаториях разместились беженцы. На железнодорожной станции в Боржоми еще висит старое расписание с десятками маршрутов, откуда больше не приходят поезда.
Приехав в Боржоми, я обнаружил: преступность в Грузии настолько повсеместна, что здесь появилась - возможно, единственная в мире - 'водяная мафия'. Однажды вечером я оказался в деревне, где минеральная вода льется прямо из лопнувшей трубы, протянутой к источнику на горном склоне. Местные становятся в очередь с ведрами, чтобы потом перелить воду в бутылки, приклеить к ним фирменные этикетки 'Боржоми' и расфасовать по ящикам. Я своими глазами видел, как старенькая 'Волга' с незакрывающимся багажником, до отказа забитая ящиками с фальшивым боржомом, с натугой преодолевает путь до станции к шестичасовому поезду - 'водяному экспрессу' до Тбилиси - где бутылка стоит 20 центов. В этой торговле ежедневно принимают участие сотни людей - вот вам лишь один из примеров отчаянной нищеты, охватившей Грузию.
Однако Боржоми вновь приобрел международную известность вовсе не из-за минеральной воды. Вскоре через эти холмы потекут несоизмеримые потоки денег, исчисляемые не центами, а миллиардами долларов. Прямо над городом идут строительные работы в рамках крупнейшего из инфраструктурных проектов, осуществляемых сегодня в мире. Из-за нефтепровода 'Баку-Тбилиси-Джейхан', сооружение которого поддержал в свое время Шеварднадзе, Грузия приобрела сегодня для Вашингтона и Лондона стратегическое значение. По этой линии протяженностью в 1760 километров, которая берет начало в окрестностях азербайджанской столицы - Баку - и проходит по территории Азербайджана, Грузии и Турции, в турецкий средиземноморский порт Джейхан в конечном итоге будет поступать до миллиона баррелей нефти в сутки.
Строительство обойдется примерно в 3 миллиарда долларов.
Шеварднадзе вложил в этот проект гигантский политический капитал. Его экономическая ценность для Грузии относительно невелика - в виде платы за транзит она в лучшем случае будет получать до 50 миллионов долларов в год, а количество создаваемых рабочих мест не превысит нескольких сотен. Однако Шеварднадзе сделал ставку на огромное геостратегическое значение 'БТД', и его 'могильщик' Саакашвили с этой оценкой вполне согласен.
В деревне Цихизжвари, затерявшейся в горах, обступивших Боржоми, жители готовятся к событию поистине межпланетного масштаба - как в фильме 'Тесные контакты третьей категории' ('Close Encounters of the third Kind'). По грунтовым дорогам в гору с ревом взбираются грузовики, а внизу по долине движется состав, нагруженный длинными, черными, как вороново крыло, металлическими трубами. По раскисшей тропинке, через ручей и лес, покрытый ковром из сосновых шишек пятнадцатилетний паренек ведет меня к стройплощадке. Там два пня, расположенных ровно в 44 метрах друг от друга, замотаны белой изолентой. На ней видны надписи по-грузински, означающие 'ВР -1' и 'ВР -2'.
Крестьянин Николай Грамматопуло, щеголяющий в грязном сером ватнике, приглашает меня к себе на кухню. Его БТД интересует прежде всего потому, что благодаря этому проекту он смог купить двух коров и холодильник. В кухню периодически забредают куры, а жена Николая Анула подает мне угощение - кружку сливок от одной из этих двух коров. Со всех сторон нас окружает чисто грузинская нищета. В деревне 500 домов, говорят мне супруги Грамматопуло, но большинство из них пустуют.
Люди по-прежнему передвигаются верхом или в древних машинах, сохранившихся, подобно археологическим экспонатам, еще с советских времен. Вся молодежь - в том числе и четверо их детей - в поисках работы подалась в Грецию. 'Чем же вы питаетесь?' - спрашиваю я. 'Капустой и картошкой'. Так что, когда в деревне появились подрядчики 'British Petroleum' и предложили крестьянам сдать в аренду землю в обмен на денежную компенсацию, для них это стало просто манной небесной.
БТД повышает международный статус Грузии. Немногочисленные протестующие голоса принадлежат активистам из неправительственных организаций, обеспокоенных тем, что правительство по дешевке 'распродает' права, земли и экологическую безопасность страны, лишь бы 'наложить лапу' на этот гигантский стратегически важный кусок железа. Все делается в страшной спешке, утверждает экологист Манана Кочладзе. 'Сначала они приходят и говорят, что нефтепровод пройдет через эти земли, и лишь потом решают, как сделать его экологически безопасным', - говорит она.
Однако чуть ли не все остальные грузины, с которыми мне пришлось беседовать, от правительственных чиновников до простых крестьян, приветствуют строительство нефтепровода как весомое обещание западного присутствия в Грузии. Проект поможет залатать дыры в бюджете, возможно, позволит через два года соорудить необходимый стране газопровод, и привяжет Грузию к Западу зримыми узами в виде нефти и стали. В то же время, конечно, на плечи Грузии ложится ответственность, практически непосильная для слабого государства. Для многих сторонников новой 'холодной войны' в Вашингтоне геополитическая прелесть БТС заключается в том, что этот трубопровод не связан ни с Россией, ни с Ираном.
Но это же превращает его и в объект международных разногласий между Вашингтоном и Москвой. Сегодня для обучения грузинского спецназа в стране находятся несколько десятков американских военных инструкторов: в конечном итоге задачей этих подразделений может стать защита нефтепровода. А опасность может прийти и из других источников: если подземные участки трубопровода вряд ли станут мишенью для террористов, то о двух насосных станциях, расположенных над поверхностью земли, этого никак не скажешь.
Большинство простых грузин слишком бедны, чтобы беспокоиться о таких глобальных вопросах. Как говорит Грамматопуло, сопровождая эти слова хриплым смешком: 'Дают - бери, бьют - беги!'
Перед тем, как покинуть Тбилиси, я задавал грузинам из самых разных слоев общества (за пятнадцать лет разочарований у жителей этой страны выработалось острое, пусть и несколько суженное, политическое чутье) один и тот же вопрос: что они думают о новом президенте. 'Он не делает заметок, он ничего не записывает', - сказал один. 'Пока что Саакашвили делает две вещи: разъезжает по миру с визитами и проводит пресс-конференции. Иногда в это время к нему приходит новая идея, и он начинает говорить', - замечает другой.
И далее в том же духе: 'Либо он успокоится, как все остальные, либо где-то через год все в нем резко разочаруются'. 'Он - человек талантливый. Он закончил Колумбийский университет. Он знает семь языков. Кто может быть лучше, чем он?'
'Он, как пулеметчик, поливающий свинцом все вокруг. Пока все залегли. Но как только у него кончатся патроны, они пойдут в атаку'.
'Он - словно Бог, а бога нельзя оценивать или критиковать. Либо вы верите в него, либо ненавидите'.
У всех своих собеседников я обнаружил нечто общее. Даже те, кто высказывал беспокойство, что Саакашвили шарахается из стороны в сторону, и опасения, что его президентство закончится разочарованием - а такое мнение выражает большинство из тех, с кем я говорил - все же при этом улыбаются, восхищаясь его энергией и желая ему успеха. Все они называют его 'Мишей', словно речь идет о талантливом вундеркинде, только начинающем свою карьеру.
Тинатин Хидашели - адвокат, как и сам Саакашвили, а с новым премьером знакома уже много лет. Она столь же красноречива, как президент, но ее суждения отличаются большей проницательностью и обдуманностью. Она возглавляет группу под названием Ассоциация молодых юристов - одну из самых заметных неправительственных организаций, способствовавших возникновению в Грузии 'демократии снизу' и обеспечивших Революции роз интеллектуальную поддержку. Задаю ей вопрос: в чем, по ее мнению, заключается главная проблема нового режима? В ее ответе обретает четкие формулировки моя собственная неосознанная тревога. 'Слова президента, - говорит она. - Его выступления - слишком отвлеченные, популистские и противоречивые. Мы хотели бы поддержать нынешнее руководство, но не знаем, что именно мы поддерживаем; мы не знаем, в каком направлении движемся'.
В этот критический момент истории Грузии, когда за ней внимательно наблюдают другие постсоветские государства, у Хидашели находятся слова предостережения и для Запада. 'Запад слишком наивен. В первые годы при Шеварднадзе происходило то же самое. Мы были 'островком демократии', все бросались нам на помощь. . . В 1997-98 гг. в Страсбурге я пыталась убедить людей, что все обстоит не так, но мне никто не поверил - все думали, что я сошла с ума. Не хочу, чтобы нечто подобное произошло с Саакашвили. В последние годы Шеварднадзе я радовалась его ошибкам: они приближали конец. Но если Саакашвили потерпит неудачу, то это в первую очередь будет неудачей для всех нас, кто боролся во время революции, а во-вторых - для всей страны'.
