Мы выезжаем на машине из Хабаровска, города на реке Амур, недалеко от Китая, запах которого чувствуется в воздухе: три часа пути по бездорожью и вот, наконец, въезд в Биробиджан, о чем свидетельствует большой указатель, но не на кириллице, а на иврите.
Мы находимся в Автономной Еврейской Республике, которая отстоит от Москвы на восемь тысяч километров и семь часовых поясов, - в другом времени, другом месте, невероятном, но реальном. Здесь утопия еврейского поселения конкретизировалась в 30-х годах среди болот, комаров, где зимой тридцать-сорок градусов ниже нуля.
Позже все это оказалось обманом, но сейчас миф возрождается, по крайней мере, так говорят и так надеются потомки первых еврейских колонистов, которые осели на этом краю света, как если бы это была их Земля Обетованная. Обещанная Лениным и Сталиным российским евреям, 5 миллионам в 1917 году, которые нуждались в Родине, - утверждал Ленин, - для того чтобы восстановить равенство и сделать из этих людей, которые в царской России не имели права возделывать землю, пролетариев и крестьян. Они тоже должны были стать новыми людьми, как и все остальные.
Это не было обманом, в начале XX века было рассмотрено несколько вариантов для образования еврейских поселений, таких, как Уганда, Аргентина. Слова, невнятные обещания, в то время как большевики переходили от слов к делу. И не было никаких депортаций, все были полны энтузиазма, даже Альберт Эйнштейн поверил в это, в США были собраны сотни тысяч долларов для поддержания сибирского и, конечно, коммунистического поселения новых евреев-большевиков, полных иллюзий, верящих в то, что можно было сделать плодородными бесплодные земли и вырубить леса, по которым бродили амурские тигры. Сейчас от этих тигров осталось одно лишь чучело в маленьком районном музее на улице Ленина в центре города: но, внимание, указатель улицы Ленина написан на кириллице, а не на иврите.
Рассказывает Борис Рак, потомок одного из первых поселенцев, которые переехали сюда в 1928, в начале 30-х годов сюда приезжали евреи даже из США, Канады, Бразилии, тысячи человек, которые не выдержали здесь и года, и, собрав чемоданы, вернулись домой. 'Им было куда возвращаться, а моему деду - нет, он был упрямцем и коммунистом, для него коммунизм означал освобождение, Сталин подарил ему родину.'
И действительно, в 1934 Биробиджан был провозглашен Еврейским Автономным Округом, и таким образом евреи обрели родину на 14 лет раньше образования государства Израиль, событие, которое в международной прессе назвали 'самым значительным в истории еврейского народа'. А потом начались проблемы, антисемитские чистки 1937 года, война, голод, репрессии после войны, и из Биробиджана люди стали уезжать в другие регионы России, а после перестройки - и в Израиль.
Таким образом, очень мало евреев осталось на своей сибирской родине, такой красивой в эти последние дни лета, освещенных бледным солнцем, которое просвечивает сквозь листья деревьев, растущих на широком городском бульваре близ железнодорожной станции, где недавно сделали ремонт - это одна из станций Транссибирской магистрали, где не останавливаются поезда дальнего следования. Глядя на прохожих, пытаешься понять кто из них еврей, а кто нет. Конечно, ими не являются сотни китайцев, которые торгуют в своих палатках. Но поручиться нельзя, это могут быть китайские евреи.
В соседнем Харбине существует древнее еврейское поселение и первого августа в Биробиджан приезжает делегация Академии Наук Хейлуана, которая выделила 12 тысяч долларов Ассоциации Фрейда от еврейской общины Харбина, от китайцев, в общем. Деньги пойдут школе 52 города Биробиджан, где еврейские дети изучают идиш, язык евреев Восточной Европы, а недавно стали изучать и иврит, древний язык, возродившийся в Израиле. Мне рассказывает об этом президент Ассоциации Фрейда, Лев Тойтман, который каждый год организует в сентябре Международный фестиваль еврейской культуры. В этом году фестиваль будет пышнее, чем обычно, так как Биробиджану исполняется 70 лет. 'В целом, все не так уж и плохо. Мы старались выжить, даже если многие из нас оказались в Гулаге. Мы продолжали говорить на идише, выпускать наши газеты на идише, чувствовать себя дома.
Сейчас мы собираем фонды для окончания строительства синагоги, которое уже близится к концу, не хватает только крыши. Представляете, президент Путин выделил нам 110 тысяч долларов, и нам бы очень хотелось, чтобы он приехал на инаугурацию'. Позволяю себе заметить: 'Может быть, даже вместе с Шароном'. Лев Тойтман, совершенно серьезно отвечает, что он этого не исключает. В любом случае в Биробиджане есть кое-кто, кто может представить себе Шарона в Сибири. . .
Я встречаюсь с Борисом Кауфманом, выдающимся представителем поселенцев, по крайней мере, так мне о нем говорят. Ему 53 года, но он кажется мне стариком, возможно из-за белой и длинной бороды и массивности: комната на первом этаже полу заброшенного дома заменяет сейчас синагогу. А он исполняет обязанности раввина, а возможно, им и является, хотя сейчас в Биробиджане есть раввин - молодой ортодоксальный еврей, который приехал из Израиля.
Кауфман предлагает мне прикрыть голову, показывает мне книги Торы, рассказывает, что его родители эмигрировали в Израиль, но что он не собирается следовать их примеру. Ему и здесь хорошо. Я спрашиваю, сколько евреев проживает в первом поселении. 'Нас максимум 160 тысяч, но многие возвращаются из Израиля. В прошлом году вернулось 150 семей. И новый раввин только недавно сюда переехал', говорит он, вздыхая, и неясно, доволен он этим или нет. 'Он привез сюда жену и пятерых детей, может быть, боялся за их жизнь там, среди терактов и камикадзе. .' .
Я встречаюсь с новым раввином Мордехаем Шайнером и в том, что он еврей, нет никаких сомнений: густая черная борода, длинные пейсы, длинное пальто, шляпа. Живет он на втором этаже типичного советского дома. Он приглашает меня в столовую - кухня заполнена бельем, которое сушится повсюду на веревках. Четверо маленьких детей играют и, спотыкаясь о стулья, перепрыгивают через многочисленные коробки. Раввин предлагает мне выпить и комментирует: 'Это не кошерное, здесь вообще нет ничего кошерного: Но это не важно, я не пью, я здесь по идеологическим соображениям'.
Он говорит на смеси русского английского и иврита. Я с трудом его понимаю. 'Здесь есть евреи, которые не знают ничего, я должен научить их всему и тому, что придет Мессия. Я раввин'. Вы решили приехать сюда, чтобы обеспечить безопасность своим детям? 'Нет, в Израиле есть зло и здесь оно тоже есть, оно есть повсюду. Но когда придет Мессия, я буду в Иерусалиме'. Он говорит это жестко, но когда смотрит на своих детей, его взгляд смягчается.
Он показывает мне книги Торы, которые хранит в коробке под столом. На пороге появляется жена, очень молодая, ей недавно исполнилось 24 года, на голове у нее платок. Я делаю комплименты в адрес ее четверых прекрасных детей, а она отвечает, что их пятеро и ведет меня в спальню: двуспальная кровать, четыре кроватки и люлька, в которой попискивает восьмимесячная малышка. На комоде я замечаю парик Эстер - пышные светлые волосы с рыжеватым оттенком. Прощаюсь. Мордехай провожает меня до дороги. 'Мессия придет', повторяет он. Я киваю, но ничего не понимаю. Или почти ничего.
Вечером я ужинаю с Виталием Спектором, потомком семьи колонистов, приехавших сюда из Украины в 1930. Он производит кошерную водку, 20 тысяч бутылок в год, на этикетке - звезда Давида и канделябр, он планирует экспортировать эту водку в Америку и даже в Израиль. Он объясняет мне, что раввин Мордехай из 'любавичских евреев', 'мессианец'. Я начинаю что-то понимать. В любом случае я полагаю, что кошерная водка может очень пригодиться Мордехаю долгими биробиджанскими зимами, на первой еврейской родине. В Сибири.
