Москва, 7 ноября 2004 года. Обвиняемый начинает свой день с того, что занимает место в небольшой металлической клетке. Прокурор в синей униформе садится напротив него в зале для заседаний и обвиняет его в уголовных преступлениях, направленных на подрыв российского государства. Иногда изображение обвиняемого демонстрируют по телевидению на всю огромную Россию.
Послание ясно: лицезрите виновного.
Этот неизменный спектакль, усиленный каждодневным повторением на протяжении более 4 месяцев, превратился в стойкий символ уголовного дела Россия против Михаила Ходорковского, бизнесмена с миллиардным состоянием, суд над которым, кажется, будет идти бесконечно.
Двадцать пятого октября исполнился год со дня ареста г-на Ходорковского и начала неутомимого силового давления государства на него и на нефтяную компанию "ЮКОС", которую он основал.
Г-ну Ходорковскому предъявлены обвинения в присвоении чужого имущества, мошенничестве и уклонении от уплаты налогов; компания "ЮКОС" страдает от судебного решения о взыскании с нее недоимок по налогам, что может привести к ее банкротству и к перераспределению ее активов в ходе организованной под контролем государства распродажи.
Несмотря на все вопросы, которые поставили эти судебные дела в отношении того, куда движется постсоветская Россия - об угрозах правам собственности, независимости судебной системы, правам обвиняемого и о централизации власти - эти дела напоминают о некоторых аналогиях из российской истории.
Аналитики политических проблем говорят, что президент Владимир Путин, который, как считается, стоит за уголовным преследованием г-на Ходорковского, твердо встал на путь своих имперских и советских предшественников, используя податливую судебную систему для принуждения своих противников к повиновению.
Одним из результатов этого является давно продолжающаяся современная версия московского показательного суда - еще одна затеянная российским режимом демонстрация силы государства и воли его лидера с помощью процедур, которые выглядят похожими на законные.
"В России существует своеобразная генетическая память, - сказал Леонид Доброхотов, советник Коммунистической партии России и критик г-на Путина. - Политические фигуры всегда повторяют то, что делалось прежде , даже тогда, когда они не понимают, почему они это делают".
Следуя этой логике и принимая во внимание весомость российской истории, г-н Ходорковский вполне мог избежать того, чтобы попасть в клетку.
Какого бы рода бизнесменом он ни был - везучим игроком, безжалостным аферистом, помазанным государством инсайдером, который зашел слишком далеко, или смесью всего сразу - к тому моменту, когда он накопил свои миллиарды и начал говорить о политическом плюрализме, он стал человеком, который бросил вызов государству. А этот статус вызывает стойкий российский рефлекс: суд, исход которого очевиден задолго до его начала.
Подобные суды давно уже являются составной частью российской гражданской жизни, поскольку использовались как царями, так и советскими лидерами. Г-н Путин использует отдельные части старого сценария, преследуя аналогичные цели.
Д-р Ричард Уортман (Richard Wortman), профессор истории в Колумбийском университете, специализирующийся на имперской России, сказал, что дело против г-на Ходорковского напоминает "применение судебной системы для клеймения революционеров" царским режимом.
В одном из наиболее известных дел такого рода социальный реформатор Николай Чернышевский был в 1862 году арестован по подозрению в революционной деятельности после целого ряда эффектных пожаров в Москве. Его сослали в Сибирь, где он провел почти 20 лет. Так никогда и не было доказано, что он совершил что-то противозаконное.
Это дело было всего лишь намеком на то, что ожидало россиян в 20-м веке, когда процесс манипулирования судебной системой в политических целях достиг своего злонамеренного совершенства при Сталине.
После пыток и запугивания сталинской тайной полицией даже наиболее стойкие из большевиков публично признавались в участии в террористических заговорах, которых не существовало. А после их расстреливали.
Показательные суды над наиболее известными жертвами - обвиненными в планировании убийства Сергея Кирова, члена Политбюро и руководителя Ленинградской партийной организации, который был убит в 1934 году - стали началом того, что впоследствии получило наименование Великого террора. Холодящий кровь спектакль того, как партийная судебная система с несмущающейся уверенностью всякий раз движется к сфабрикованному исходу, наложил на социализм в советском стиле зловещее клеймо. Убийство г-на Кирова позднее приписали приказам Сталина, что придало суду еще более мрачный оттенок.
Никакой серьезный критик сегодня не сравнивает Путина со Сталиным, который злоупотреблял властью и использовал страх в масштабах совершенно иного порядка величины. Однако в головокружительном падении г-на Ходорковского некоторые все же усматривают отдельные вплетения советских приемов.
"Путин сражается со своими политическими оппонентами не с помощью политических методов, но путем использования своих карательных органов", - сказал г-н Доброхотов.
Г-н Путин, разумеется, куда более избирателен, чем его предшественники, и хотя его мотивы для наказания г-на Ходорковского, вполне возможно, являются смесью политической необходимости и личной ненависти, он умело использует человека в клетке также как политический символ, как замену для несоответствия между бедняками России и ее сказочными богатеями.
Здесь эта тема является очень важной, и г-н Путин использует ее для того, чтобы позиционировать себя как лидера, который стремится исправить некоторые из ошибок, совершенных в ущерб населению в темный период постсоветской приватизации в России, когда обогатился г-н Ходорковский.
Эта стратегия, кажется, дает эффект на краткосрочную перспективу. Во время опроса 1500 россиян в конце июня выяснилось, что люди солидаризируются скорее с позицией государства, чем с компанией "ЮКОС" (в соотношении более чем 4:1).
И все-таки, если история чему-то учит, именно использование российской судебной системы для политических демонстраций иногда является опасным. Политические суды, в конечном итоге, ударили по царям, отметил д-р Уортман, отчасти потому, что обвиняемый зачастую брал верх над обвинителем.
Г-н Чернышевский в своей тюремной камере написал политический трактат в форме романа "Что делать?", который стал манифестом будущих революционеров (в их числе Ленина) и помог привлечь к борьбе многих людей. И даже после многолетней ссылки, когда правительство предложило ему помилование, г-н Чернышевский отказался стать покорным.
"Мне кажется, что я был сослан исключительно потому, что моя голова устроена иначе, чем голова начальника полиции, - якобы сказал он, если верить книге "The Bolsheviks" (Большевики) покойного гарвардского историка Адама Улама (Adam B. Ulam). - Как могу я просить помиловать меня за это?"
Доктор Майкл Макфол (Michael McFaul), профессор истории Стэнфордского университета, сказал, что г-н Путин, который после ареста г-на Ходорковского совсем не торопился делать какие-либо шаги, плохо сыграл своими сильными картами, создав неопределенность на финансовых рынках и продемонстрировав признаки нерешительности, которые инвесторы нашли тревожными. "Это было самое неудачное ведение дел такого рода, какое только можно себе представить", - сказал д-р Макфол.
Критики этих судебных дел говорят, что, если слушания подорвут веру инвесторов в Россию на длительную перспективу, отпугнув самое богатое топливо капитализма - деньги в смеси с идеями - тогда г-н Ходорковский, как г-н Чернышевский и те невинные, которых обвинили в убийстве Сергея Кирова, могут приобрести неожиданный смысл: человека, унижение которого государством гарантирует, что государство, в конечном счете, само себя ослабляет.
