Существуют две причины, по которым создание общей внешней политики ЕС идет труднее, чем могло бы - это Жак Ширак и Герхард Шредер. Особенно это касается отношений с Америкой, Россией и Китаем.
Хотя лидеры Франции и Германии справедливо выступали против американского вторжения в Ирак, их общее поведение затруднило создание таких отношений с Вашингтоном, которые бы не носили характера ни непримиримого соперничества, ни рабской покорности. Особой иронией выглядит противопоставление американской исключительности ее французского варианта.
Если речь идет об отношениях с Россией, то похоже, что Шредер как канцлер Германии взял на себя инициативу, покоренный совершенным знанием немецкого языка Владимиром Путиным - напомним, что он его освоил, готовясь к работе разведчиком в Германии - и энергетическими ресурсами России. Интересы и особая восприимчивость Польши, Украины и стран Балтии были проигнорированы.
Да, Европе нужны российские энергоресурсы, и России нужно продавать свои нефть и газ западным соседям. Практически ничего больше предложить Европейскому Союзу она не может. Также Москва стремится превратить страны по периметру своих границ в сферу влияния. Рады ли Франция и Германия тому, что это происходит, скажем, в Закавказье, Молдове и среднеазиатских республиках?
Европейские лидеры говорят об общности ценностей с Россией. Неплохо было бы начать защищать эти ценности в самой России, где отходят от свободы слова, демократии и власти закона.
Но наибольший ущерб был, по-видимому, нанесен отношениям с Китаем. В отличие от многих американских стратегов, европейцы не считают возвышение Китая угрозой. Во-первых, это оборот колеса истории. Китай представлял собой крупнейшую в мире экономику на протяжении восемнадцати из последних двадцати веков. Во-вторых, по уровню доходов на душу населения Китай вряд ли сравнится с США и Европой, демографические тенденции дают основания предполагать, что Китай состарится прежде, чем разбогатеет до уровня США и Европы. В-третьих, процветающий и стабильный Китай - лучший вариант для всех нас, чем Китай бедный и разделенный. Он покупает наши товары и производит товары для нас гораздо дешевле, чем если бы мы производили их сами. В-четвертых, расходы Китая на оборону в восемь раз меньше американских. США тратят на вооружения столько же, сколько и весь остальной мир.
Рост национализма в Китае мог бы стать тревожным, если бы он вышел из-под контроля, как это произошло в Японии в 1930-е годы. Но все же европейцы в общем правы считая, что Китай, несмотря на плачевную ситуацию с правами человека, стал бы угрозой лишь в том случае, если бы там начался упадок.
Стратегия Европы основана на этом понимании. Мы пытались включить Китай в систему ответственного глобального лидерства - не в последнюю очередь, в области экономического управления, основанного на определенных правилах. Именно поэтому ЕС приложил столько усилий по включению Китая во Всемирную Торговую Организацию и обсуждал с Пекином, что делать в условиях окончания текстильного протекционизма богатых стран. И именно поэтому мы настаивали на оживленном диалоге с Пекином по вопросам прав человека.
Эта стратегия баланса была опрокинута двумя событиями. Во-первых, чудовищно некомпетентно поступили с эмбарго ЕС на поставки вооружений в Китай, наложенным после расстрела демонстрации на площади Тяньаньмэнь в 1989 году. Ранее позиция ЕС была четкой - судьба эмбарго неофициально привязывалась к ситуации с правами человека в Китае, прежде всего, к ратификации и подписанию Пакта ООН о гражданских и политических правах. Но господа Ширак и Шредер сумели найти обходные пути: один - желая ублажить Председателя Ху Цзинтао (Hu Juintao) во время его первого государственного визита в Париж, а второй - неразумно уверовав в то, что китайцы ведут бизнес не так, как все остальные, и будут покупать немецкое железнодорожное оборудование, если Берлин станет плясать под дудочку Пекина.
Затем свое слово сказала Америка, небезосновательно заявив, что по вопросу такой смены политики стоило бы проконсультироваться с ней. Более того, европейская оборонная промышленность сильно зависит от американского ноу-хау и поставок американцам. Поэтому через несколько месяцев Европе пришлось вернуться в исходную позицию, предварительно потеряв доверие Вашингтона и авторитет в глазах Пекина.
Во-вторых, под давлением Франции (и вопреки интересам эффективной текстильной промышленности Германии) Европа минувшим летом вернулась к политике протекционизма, перекрыв доступ дешевому китайскому экспорту. Я не виню комиссара ЕС по торговле Питера Манделсона (Peter Mandelson): на него оказывалось мощное давление со стороны стран-членов ЕС (23 из них проголосовали за предложенный им план ныне дискредитированной процедуры). Премьер-министр Франции Доминик де Вильпен (Dominique de Villepin) назвал соглашение великим моментом для Европы.
На самом деле, это был жалкий момент для Европы. Мы сказали китайцам, что выступаем за регулирование экономического поведения коммерческими правилами до тех пор, пока они нас устраивают. Если правила становятся неудобными - в этом конкретном случае, ударяя по тем, кто не сумел реструктуризировать свой бизнес, мы можем в одностороннем порядке отказаться от их соблюдения. Так Европе пришлось унизиться, выслушав лекцию тоталитарного режима о свободной торговле.
Теперь нам нужно собраться и постараться воссоздать последовательную и прочную стратегию. Нужно молиться о том, чтобы дипломатия в стиле лидеров Франции и Германии не стала образцом для Европы. Какое-то время назад казалось что Китай больше верит в роль Европы как серьезного игрока на мировой арене, чем мы сами. Сложно поверить в то, что это по-прежнему так.
Автор был комиссаром ЕС по внешним связям до ноября 2004 г.; его новая книга 'Not Quite the Diplomat: Home Truths about World Affairs' выйдет на этой неделе в свет в издательстве Allen Lane.
