September 6, 2006; Page A20
Со времен Наполеона ни один мировой лидер не устраивал на Ближнем Востоке таких потрясений, как Джордж У. Буш. Вторжением в Ирак президент Буш привел в движение саму историю. Причем, осуществляя это вторжение без заранее разработанных планов управления страной после войны, он не подготовился к худшему, и худшее, естественно, случилось. Ирак стал плацдармом для укрепления тех самых радикальных сил, которые вторжение призвано было ослабить. Тем не менее, предположение, что история движется по прямой, достойно фаталиста, а не аналитика.
Укрепление шиитского сообщества нельзя считать непредвиденным результатом иракской войны. Свержение диктатора-суннита, правившего в Месопотамии, населенной в основном шиитами, привело бы к этому в любом случае, чем бы ни закончилось вторжение - созданием в стране стабильной демократии, диктатурой или хаосом. Люди забывают об одном: после 11 сентября история не ускорила бы свой ход без встряски, которая разрушила мертвящую самоуспокоенность суннитских полицейских государств арабского мира, в которых и выросли первые всходы терроризма.
В тот момент надежды на перемены в регионе связывались с Ираном. По уровню образованности населения он занимает одно из первых мест в мусульманском мире, причем многие иранские граждане были настроены проамерикански и стыдились собственного правящего режима. В конце 2001 г., когда у власти в стране находился президент Мохаммад Хатами (Mohammed Khatami), имевший репутацию реформатора, казалось, что постепенные политические перемены в Тегеране возможны без всякой военной операции, особенно если в приграничных государствах - Афганистане и Ираке - к власти придут относительно стабильные и относительно проамериканские правительства.
Однако судьба идей, в особенности смелых, полностью зависит от качества их воплощения. В Иране действительно произошли политические перемены - к худшему. Махмуд Ахмадинежад (Mahmoud Ahmadinejad) стал президентом Исламской Республики в июне 2005 г., вскоре после 'кедровой революции' в Ливане, вывода из этой страны сирийских войск и исторических выборов в Ираке, когда миллионы граждан, придя к урнам для голосования, сказали 'нет' тирании. 'Запущенный' г-ном Бушем динамичный процесс привел к тому, что даже проваленная оккупация Ирака обернулась позитивными событиями, - пусть и поверхностного характера - на которые иранские радикалы не могли не среагировать. Преимущества, которыми обладал Иран, заключались в следующем: хотя выборы в Ираке состоялись, в стране по-прежнему отсутствовала власть, заслуживающая называться властью, а вывод сирийских войск из Ливана никак не отменял того факта, что в стране существует весьма многочисленная и милитаризованная шиитская община.
Первоначальные заявления Лиги арабских государств, правительств Египта, Иордании и Саудовской Аравии, в которых вина за вспышку насилия в Ливане возлагалась на "Хезболлу", а не на Израиль, стали наглядным свидетельством того, что рост опасений перед растущим влиянием шиитов действительно вывел эти государства из состояния самоуспокоенности. Впрочем, из-за того, что военная операция Израиля затянулась и проходила неудачно, эти настроения в арабском мире продержались недолго.
Однако, несмотря на укрепление позиций Ирана, считать его региональным гегемоном нельзя: если раньше он видел себя лидером исламского радикализма в мировом масштабе, то сегодня все свелось к сектантству, не имеющему сторонников за пределами шиитского сообщества. В Ираке Иран играет роль 'третьего радующегося'. Однако взаимодействие с более плюралистически настроенными арабами-шиитами на юге Ирака не может не отразиться и на политическом процессе в самом Иране. Сегодня мы рвем на себе волосы, глядя, что творится в Ираке. Однако, если там начнется полномасштабная гражданская война, Тегерану тоже мало не покажется.
* * *
Теперь посмотрим, что было бы, если бы на иранских выборах победил не г-н Ахмадинежад, а бывший президент Ирана Хашеми Рафсанджани (Hashemi Rafsanjani), известный своей дипломатичностью. Работы в рамках иранской ядерной программы, для осуществления которой Рафсанджани приложил столько усилий, продолжались бы, но без особого шума, театральных поз и угроз уничтожить Израиль; Иран по-прежнему вооружал бы 'Хезболлу', не допуская, правда, похищения израильских солдат. А поскольку г-н Рафсанджани успокаивал бы европейских союзников Америки приятными, но ни к чему не обязывающими заявлениями, Иран мог бы без помех укреплять свое влияние - тревогу били бы лишь США и Израиль.
Однако страх перед усилившимся Ираном, да еще во главе с непредсказуемым 'возмутителем спокойствия', пробудил суннитские государства от летаргического сна, заставив их осознать потенциальную ценность США в качестве потенциального противовеса угрозе посерьезнее израильской. Тем временем сам 'возмутитель спокойствия', настроивший против себя арабов-суннитов и европейские государства как никто другой за всю послереволюционную историю Ирана, своими действиями уже вызывает определенное недовольство и внутри страны.
Здесь давайте сделаем паузу, и подсчитаем, какой ценой обошлось миру окончание 'холодной войны'. На Балканах, Кавказе и в Центральной Азии вспыхнули гражданские войны. Результатом распада Югославии стали 200000 погибших и миллион беженцев. Жертвами межэтнических конфликтов в южных регионах бывшего СССР стали еще 150000 человек, а полутора миллионам пришлось покинуть родные места; в Грузии, Абхазии, Нагорном Карабахе пролились реки крови. В одном Таджикистане погибло 50000 человек. Россия оказалась на грани хаоса. В этой стране - в результате горбачевской либерализации и развала советского полицейского государства - резко увеличилась преступность; число людей, ставших жертвами убийств, возросло на 100000 человек - именно такую цифру мы получим, если возьмем общее количество убийств в 1990-х гг. и вычтем из него аналогичные данные за 1980-е. Применив тот же метод в отношении ЮАР, мы выясним, что после демонтажа системы апартеида количество людей, погибших от рук убийц, увеличилось, вероятно, на 100 с лишним тысяч, а рост числа изнасилований даже превосходит эту цифру.
Что же касается цены вторжения в Ирак, то стоит напомнить, что в результате режима санкций, действовавшего до начала войны, от недоедания умерло как минимум 500000 иракских детей. Нельзя забывать и о погибших от рук саддамовского репрессивного режима, широко применявшего пытки. Впрочем, приняв решение о демонтаже существующего правительства Ирака, администрация Буша, несомненно, обязана была разработать детальные планы на послевоенный период - с акцентом на самый пессимистический вариант развития событий.
Однако с учетом наихудшего варианта развития событий планировалась лишь сама военная операция. Проблема с Ахмедом Чалаби (Ahmed Chalabi) заключалась не в самой поддержке, которую мы оказывали этому проамерикански настроенному светскому иракскому деятелю, принадлежащему к шиитской общине - среди политиков, всплывших позднее на поверхность в Багдаде, попадались куда более скользкие типы - а в том, что мы доверяли его суждениям о том, как нас должны встретить в Ираке и с чем мы там столкнемся (или не столкнемся). В этом мы проявили безответственность - опять же не потому, что г-н Чалаби во всем ошибался, а потому, что он исходил из оптимистических предположений. А оптимизм - негодная основа для разработки военных планов.
Считать, что события в Ираке пошли бы по тому же пути независимо от характера нашей стратегии и качества планирования, значило бы впадать в фатализм. Это, однако, не означает, что существующие на месте условия не влияют на исход событий. Недавнее прошлое Европы должно послужить нам предостережением относительно того, что может произойти на Ближнем Востоке: достаточно вспомнить о вспышке насилия после падения авторитарных режимов в СССР и Югославии - стран с полиэтническим и многоконфессиональным населением, которое к тому же жило в бедности по вине мафиозного социалистического государства. В странах, расположенных ближе к Центральной Европе, благодаря наследию Прусской и Австро-Венгерской империй, переход к демократии проходил куда легче, чем в государствах, некогда находившихся под властью Оттоманской Турции. При этом, если балканские провинции по уровню развития занимали одно из первых мест в Османской империи, то арабские земли - 'расширенная' Сирия и Месопотамия - составляли ее самый отсталый регион.
До начала 20 века государств, занимающих сегодня пространство от Средиземного моря до Персии, по сути не было. Палестина, Ливан, Сирия, Ирак представляли собой лишь весьма расплывчатые географические понятия. Если говорить об Иордании, то в те времена даже такого слова не существовало. Если стереть с карты линии государственных границ, мы увидим мозаичную картину - отдельные зоны, населенные шиитами и суннитами, с этими границами не совпадающие. Что касается самих государств, то в Ливане и Ираке центральная власть фактически отсутствует. В Сирии у власти находится тиранический режим, однако в основе своей он нестабилен; в Иордании правящая династия проводит вполне разумную политику, но и она подвергается все большему подспудному давлению. Если какой-то район Ближнего Востока и можно приравнять к бывшей Югославии, то это пространство от Ливана до Ирана. Сегодня мы наблюдаем распад системы государств, почти столетие просуществовавшей на руинах развалившейся Османской империи.
Взять хотя бы Сирию - страну, где одновременно властвует диктатура 'брежневского типа', бурно развивается интернет, возрождается ислам, спорадически проходят кампании репрессий, нефтяные запасы быстро истощаются, а реальная традиция государственности, в отличие от Египта или Ирана, отсутствует. Будущее Сирии как государства проблематично. Обширное пространство между Антиливанскими горами и иранским горным массивом Загрос, на котором расположились Дамаск и Багдад, Алеппо и Мосул, Хомс и Фалуджа, в будущем превратится в плохо регулируемый 'перекресток' идей и идеологий, место столкновения либерализма и терроризма, торговли и преступности, где разные народы - турки, курды, персы, арабы (сунниты и шииты) - будут взаимодействовать и влиять друг на друга с интенсивностью, невиданной с конца 19 века. По сравнению с падением полицейских государств времен 'холодной войны' в бывшей отсталой 'глубинке' Османской империи посткоммунистический переход в странах Восточной Европы покажется легкой прогулкой.
С учетом межэтнических и межконфессиональных разногласий, существующих в Сирии, любая демократия в этой стране ввергнет ее в хаос. В то же время, ливанское, палестинское и иракское правительства имеют одну общую черту - полную неэффективность. Впрочем, недееспособностью в регионе отличается не только демократия, но и авторитаризм. Иран выглядит столь могучим отчасти потому, что суннитские арабские государства вроде Египта и Саудовской Аравии находятся сегодня на различных этапах переходного периода - тамошние диктаторские режимы быстро утрачивают силы.
Учитывая подобный кризис руководства в суннитском сообществе, можно лишь гадать, какой необыкновенной популярностью у простых арабов пользовался бы сегодня Саддам Хусейн - в условиях роста нефтяных цен, гигантских доходов от мошеннических схем в рамках программы 'Нефть в обмен на продовольствие', никчемного режима 'запретных для полетов зон', и интриг Пекина и Европы, призванных восстановить его легитимность в международном сообществе в обмен на нефтяные концессии. Таким образом, превращение Саддама в 'Насера номер два' - вполне вероятный альтернативный вариант истории Ирака.
Теперь, вместо Саддама, дирижирующего неисчислимыми, онемевшими от восторга суннитскими массами, мы получим серию хаотичных 'мексиканских сценариев' (смену жесткой однопартийной государственной системы на куда менее упорядоченную многопартийную), но без мексиканской институциональной системы, которая, пусть и находится на довольно низком уровне развития, все же опережает те, что существуют в большинстве стран Ближнего Востока. Утверждение, что действия Джорджа Буша стали одной из величайших движущих сил свободы в регионе, с точки зрения истории звучит весьма расплывчато. Кроме того, оно уводит в сторону от более трудного вопроса: можно ли считать эти действия продуманными? Учитывая, что при принятии любых решений осмотрительность - высшая доблесть, предварительный ответ на него будет отрицательным.
* * *
В будущем году, возможно, начнется резкое сокращение американского контингента в Ираке - со 140000 до примерно 40000 солдат: только так можно несколько смягчить нехватку живой силы в других районах дислокации американской армии. Если бы численность американских войск, наоборот, была увеличена по сравнению с нынешними 140000, и к тому же предпринимались бы решительные действия по разгрому шиитских вооруженных формирований, это, возможно, позволило бы переломить ситуацию в стране. Однако, помимо нескольких аналитических журналов, энтузиазма эта идея ни у кого не вызывает. Политический расчет выглядит до боли однозначным: никакого увеличения контингента в Ираке плюс вывод большей части войск еще до начала предвыборной кампании 2008 г. Если в Багдаде в ближайшее время не произойдет зримых изменений к лучшему, Республиканская партия неизбежно продиктует эти условия Белому дому.
В нескольких ключевых пунктах страны останутся части американских морских пехотинцев, спецназ и подразделения ВВС: их задача - наносить удары по формированиям международных террористов, обеспечивать противовес Ирану и Сирии, и попытаться не допустить полномасштабной войны между тремя - уже почти самостоятельными в институциональном плане - регионами Ирака. Генерал Джордж Кейси (George Casey), утверждая, что через год-полтора иракская армия будет полностью готова к самостоятельным действиям, не учитывает того факта, что в стране отсутствуют гражданские институты, которые она могла бы представлять. Боеспособность этих солдат - одно дело, а давление социальной среды, которому они подвергаются - совсем другое. Возможно, бушевской администрации следует отказаться от построения демократии в Ираке в пользу установления хоть какой-то центральной власти в стране. Посмотрите на карту региона в эпоху позднего Средневековья: на ней нет четких разделительных линий - только размытые зоны персидского влияния, охватывающие Курдистан, Месопотамию и другие области.
Хаос, вызванный тем, что г-н Буш сломал систему государств, сложившуюся в регионе после крушения Османской империи, по масштабам несопоставим с последствиями падения Берлинской стены для бывшего СССР и его стран-сателлитов. Но способен ли президент США избежать новых жертв и потрясений? Сможет он не допустить иранской гегемонии при одновременном ослаблении и без того не слишком уверенного контроля над ситуацией в Ираке?
Возможно, ему следует теснее сотрудничать с саудовской королевской династией, президентом Египта Хосни Мубараком и королем Иордании Абдуллой. Эти режимы, ослабленные нашими действиями после 11 сентября, испуганные некомпетентностью, которую проявили израильтяне, защищая свои интересы в Ливане, и сегодня выглядят более 'просвещенными', чем народы, которыми они правят. Они опасаются Ирана гораздо больше, чем европейцы. Какое бы решение мы ни приняли в связи с попытками Тегерана обзавестись ядерным оружием, для его реализации нам понадобится помощь максимального количества союзников. Вот что происходит со смелыми идеями при их неумелом воплощении в жизнь
Г-н Каплан - корреспондент Atlantic Monthly и почетный внештатный преподаватель Академии ВМС США.
____________________________________________________________
Рамсфелдовские 'игры с нацистами' ("The New York Times", США)
Солдаты гибнут, а 'большой бизнес' процветает ("The Boston Globe", США)
