Российское представительство при Евросоюзе соперничает с посольством США в Багдаде за звание крупнейшей дипломатической миссии в мире. Это сравнение отражает важность существующих взаимоотношений - а также имеющихся проблем. Европа не такая враждебная территория для русских, как Ирак для американцев, но двусторонние отношения в последнее время становятся все более напряженными. Симптоматично в этом плане и то, что обычно рутинный двусторонний саммит на этой неделе был омрачен угрозой Польши пустить эту встречу под откос из-за спора по поводу экспорта мяса.
Данная перепалка отражает неопределенность позиций сторон. Номинально существуют тесные связи. Как утверждал на этой неделе президент Владимир Путин в своей статье, которая была опубликована в ряде европейских газет, "наши отношения становятся зрелыми и хорошо структурированными". На практике же Евросоюз опасается, что Россия сползает к диктатуре. Отчасти эта антипатия усиливается из-за того, что многие бывшие советские сателлиты являются сегодня членами ЕС. Отчасти это вызвано уходом или снижением политического веса лучших друзей Путина в Европе: Герхарда Шредера в Германии, Сильвио Берлускони в Италии и Жака Ширака во Франции. А тем временем Россия разрывается между своим стремлением считаться, как говорит Путин, "естественной частью европейской семьи" и своей гордостью тем, что она является независимой сверхдержавой, быстро растущим евразийским гигантом и тем, что Достоевский называл "идеей величия".
Поскольку это Евросоюз, то данная неопределенность проявляется не в спорах по конкретным проблемам, а в бюрократическом вопросе: "Следует ли нам вести переговоры по новому соглашению о партнерстве и сотрудничестве?" ЕС любит договоренности подобного рода, которые касаются буквально всего - от стратегических интересов до каких-то никому не нужных тарифов. Он заключил подобные договоры с большинством своих соседей. Соглашение с Россией обсуждалось с начала 90-х, и было подписано в 1997 году. Изначально срок его действия составлял 10 лет. Именно поэтому на предстоящем саммите предполагалось начать официальные переговоры о подписании нового документа. Благодаря полякам, теперь этого не произойдет.
Россия все еще настроена решительно. Она подписывала ныне действующее соглашение о партнерстве в то время, когда кремлевские руководители, ответственные за принятие решений, говорили об "общеевропейском доме", и обе стороны думали, что общие ценности и европейские нормы могут стать основой их взаимоотношений. Но русские с этим больше не согласны. Путин постоянно твердит о специфической форме демократии в России. На этой неделе он повторил, что "бесполезно и ошибочно пытаться навязать друг другу искусственные "стандарты"". Подобно американскому комедийному актеру Родни Дейнджерфилду (Rodney Dangerfield) он как бы твердит с обидой: "Меня тут не уважают".
Многие европейцы также хотят заключения нового соглашения, мотивируя это тем, что оно поможет преодолеть нынешние трудности в отношениях с Россией. Однако поляки с этим не согласны. Они не верят русским; они считают, что жесткость это единственный понятный им язык. Кроме того, поляки не хотят, чтобы Евросоюз подписывал договор, который нанесет удар европейской поддержке прав человека и демократии. К недовольству партнеров, Польша на этой неделе по-прежнему не давала своего официального разрешения на проведение переговоров по новому соглашению о партнерстве.
Мысль о том, что не стоит вообще беспокоиться о заключении нового договора, отнюдь не абсурдна, особенно теперь, когда Россия достигла договоренности со своими основными партнерами (в число которых не входят Молдавия и Грузия) о вступлении во Всемирную Торговую Организацию. Членство в ВТО обеспечит ей вхождение в международную торговую систему, причем без какой-то особой помощи со стороны Евросоюза. У России и Америки нет какого-то комплексного всестороннего соглашения, лишь ряд конкретных договоров, относящихся к сфере безопасности. Многие вопросы, по которым сотрудничают Россия и ЕС, не требуют заключения всеобъемлющего соглашения либо (как в случае с вопросами безопасности) просто не могут быть в него включены.
Переговоры о новом всеобъемлющем договоре были бы очень длительными и крайне трудными, поскольку они неизбежно вывели бы на поверхность тлеющие разногласия по поводу общих ценностей, а также могли бы привести к возникновению противоречий внутри Европы в вопросе о том, как относиться к России. Переговоры эти могли уйти в сторону от обсуждения полезных практических вопросов, таких как новый визовый режим или попытка убедить Россию, что в ее собственных интересах отказаться от монополии на газопроводы. Да и завершиться они могли бы плачевно - ведь такой договор должен быть ратифицирован каждым государством-членом Евросоюза, а процесс ратификации в ЕС всегда чреват собственными бедами.
Преимущества неразберихи
С другой стороны, есть мощные аргументы в пользу сохранения всего этого двустороннего соглашения. Россия расценит отказ от него как враждебный акт. Большинство европейцев не хочет, чтобы соглашение о партнерстве развалилось. У них остается пока надежда, что когда-нибудь благодаря этому соглашению им удастся завлечь русских в сладкую западню коллективного суверенитета и законов ЕС. Они боятся за поставки газа. И они думают, что если прохладные отношения вполне подходят для Америки и России, европейцам и русским нужна более содержательная и подробная законодательная основа для дальнейшего движения вперед, поскольку у обеих сторон гораздо больше общих повседневных дел (например, 55% российского экспорта идет в страны Евросоюза).
Ответ заключается в том, что России и ЕС следует хоть как-то довести дело до конца, по крайней мере, до ухода с президентского поста Путина в 2008 году. А это говорит в пользу продления соглашения о партнерстве, а не заключения нового договора. Такой путь нетруден. На самом деле, это произойдет автоматически, если одна из сторон не выйдет из соглашения. В этом случае придется отказать Путину в его требовании о том, что "сначала мы должны решить, чего мы хотим друг от друга в ближайшие несколько десятилетий", и отдать предпочтение более скромным предметным переговорам по разным тематикам. Это значит, что стороны сохранят статус-кво, хотя им это и не по душе. В то же время, такой вариант отражает чувства сторон в отношении друг друга. Как говорит бывший представитель ЕС в России Майкл Эмерсон (Michael Emerson), это будет "благоразумное и учтивое отношение к существующей неопределенности".
