Sunday, December 24, 2006; Page B04
'Narod bezmolvstvuet.' На всем протяжении российской истории патологическое молчание народа, которое обессмертил Пушкин в последней строке 'Бориса Годунова' - от страха ли, от голода, от истощения или безверия - не раз и не два способствовало свершению самых крупных трагедий страны. В последние двадцать лет мало кто сделал больше для того, чтобы разрушить этот порочный круг молчания, чем дуайен российской социологии Юрий Левада, месяц назад умерший в Москве в возрасте 76 лет от сердечного приступа. Его смерть - не просто невозместимая потеря для друзей и коллег: она знаменует собой конец замечательной эры российской интеллигенции - эры революционной мечты о свободе и неустанной работы, направленной на то, чтобы сделать эту мечту реальностью.
Левада, философ по образованию, начал свой путь в практической социологии в начале 60-х годов, когда в результате хрущевской антисталинской 'оттепели' снова начали развиваться науки, ранее считавшиеся 'буржуазными' - социология, генетика, кибернетика и теория относительности Эйнштейна. Хотя тогда во всем Советском Союзе ни в одном университете не было социологического факультета, Леваде позволили читать в Московском государственном университете курс, сразу ставший страшно популярным, и даже написать книгу "Лекции по социологии." После советского вторжения в Чехословакию всякая либерализация закончилась; Леваду публично ошельмовали и уволили из университета. Вскоре под чистку попало еще двести социологов по всему Советскому Союзу.
Возрождением социологии стала горбачевская перестройка. В 1985 году в Москве был образован Центр изучения общественного мнения; Левада вскоре стал его фактическим главой. Первого февраля 1989 года в еженедельной 'Литературной газете', имевшей во времена Горбачева 4 миллиона подписчиков, был опубликован длинный список вопросов, составленный Левадой и его коллегами, под заголовком 'Как вы думаете?' Уже через десять дней в газету пришло 200 тысяч писем. Один читатель писал: 'Мне уже восемьдесят лет, а моего мнения еще никто ни разу не спрашивал'. На 34 вопроса о жизни и о стране с 414 вариантами ответов аккуратно отвечали целыми семьями и даже целыми 'рабочими коллективами'. Через год, когда были опубликованы полные результаты исследования, заголовок полностью отражал дух всего этого предприятия: 'Est' mnenie!'
Картина жизни в Советском Союзе, нарисованная читателями, оказалась совершенно не той, на какой были воспитаны все поколения, выросшие после революции 1917 года. Это была картина тяжело больного общества и нищей страны, утонувшей в лишениях, милитаризованной и разрываемой а части некомпетентной и хищной бюрократией. Большинство читателей заявили, что страна погрязла в коррупции, алкоголизме и воровстве. Только треть написала, что их доход 'скромен, но достаточен'. Каждый четвертый вынужден был довольствоваться самым необходимым, а еще четверть респондентов 'еле сводили концы с концами' и вынуждены были постоянно занимать деньги у друзей и родственников. О необходимости сокращения оборонных расходов заявили почти три четверти опрошенных.
Токвиль (Tocqueville) писал о Великой французской революции: 'вся политическая мысль' нации вдруг стала 'работой мыслителей', ставших новой 'солью земли'. После опроса в 'Литературной газете' узкое сообщество российских социологов участвовало в формировании постсоветской повестки дня наравне с журналистами и политологами-обозревателями. Социологи превратились в сейсмологов от политики: они улавливали быстрые движения тектонических плит, отражавших системы ценностей и отношений, и бросали свои данные к ногам пораженного народа, с трудом справлявшегося с их восприятием после десятков лет вынужденного молчания. 'Впервые в истории мы имеем возможность изучать социальную революцию изнутри, - восторженно говорил Левада в 1989 году. - Ведь ни во время Французской революции, ни во время Войны США за независимость ни социологии, ни социологов еще не было. . . И это очень интересно'.
В апреле 1990 года Левада объявил, что 60 процентов граждан Советского Союза считают, что 'Коммунистическая партия повела страну по неверному пути'. Прошло полгода, и центр зафиксировал явление, которое тогдашний его директор, советник Горбачева Татьяна Заславская назвала 'кризисом социалистической идеологии': 'моральный кодекс', благодаря которому держался режим, разваливался на глазах, а никакой 'обновленной социалистической идеи' ему на замену придумано не было. 'Социалистический выбор' поддерживало всего десять-двадцать процентов советского населения, причем это были в основном пожилые люди. Более молодые уже ни во что не верили. Еще через год с небольшим Советского Союза не стало.
В начале 90-х годов, с появлением демократической политики, Левада стал первым российским социологом, проводившим так называемые 'продольные' исследования общественного мнения, то есть такие, в которых одни и те же вопросы задаются людям в течение больших промежутков времени. С 1989 по 2004 год было проведено четыре таких 'волны'. В каждой из них, в числе прочих, повторялся один и тот же вопрос: остановить или продолжать рыночные реформы? И российский народ показал мудрость и смелость: ответов 'продолжать' было всегда больше, чем 'остановить', причем люди наиболее активно высказывались в поддержку перемен в период с марта 1992 по март 1994 года, когда экономика переживала самые трудные времена, а инфляция достигала десятков процентов в месяц.
Левада с коллегами точно отследили причину популярности Путина - желание народа обрести более сильную, более эффективную и более честную власть - такую, которая обеспечила бы порядок, помогала бы старикам и бедным и более справедливо распределяла общественный доход. В то же время, эти опросы показывали, что народ никогда не давал власти индульгенцию на авторитаризм и империализм.
Опросы, проведенные Левадой, показали, что большинство - по крайней мере, относительное большинство - граждан страны не согласны с решением Кремля упразднить прямые выборы губернаторов регионов (сегодня их назначают из Москвы) и перекрыть путь в Думу независимым кандидатам, избираемым не от партий. Также народ недоволен тем, что армия продолжает оставаться призывной (за создание полностью контрактных вооруженных сил высказывается две трети населения). Народ упорно не принимал оптимистические заявления власти о том, что в Чечню приходит мир и выразил отвращение некомпетентностью, которую проявила власть в сентябре 2004 года, когда боевики захватили заложников в Беслане.
Возмездие наступило незамедлительно. В сентябре 2003 года Министерство государственного имущества выдворило Леваду из помещения и отобрало у него и центр, и все оборудование. Большая часть команды, однако, уволилась и пошла за своим бывшим директором, основавшим частную фирму 'Центр Юрия Левады', которой он и заведовал до самой своей смерти.
Юрия уже нет, как нет и многих других, кто активно способствовал распаду советской однопартийной диктатуры тем, что подвигал людей задавать вопросы и обсуждать догмы. Ушел из жизни ведущий советский журналист, трубадур гласности Александр Бовин. Нет Александра Яковлева, бывшего члена Политбюро, близкого к Горбачеву, стараниями которого ключевыми аспектами перестройки стали демократизация и открытость. Еще одна тяжелая потеря - блестящий обозреватель-экономист Василий Селюнин, чьи остроумные статьи в конце 80-х и начале 90-х годов поражали всю страну глубиной и точностью описания хаоса и беспорядка государственной экономики. Это были лучшие из тех, кого могла предложить русская интеллигенция. Они красноречиво и страстно задавали себе и другим самые трудные вопросы, стоявшие перед страной: Кто мы? Как нам жить? Как на земле, выжженной десятилетиями тирании, построить свободное и процветающее общество?
На их место пришли другие люди - мастера грязных, серых, хищны и все более жестоких игр 'управляемой демократии'. Сегодня политическая деятельность сменилась политиканством; всех интересует только одно: как бы ухватить побольше власти и как бы ее удержать. Как и в советское время, хозяева Кремля презирают народные массы, считая их глиной, из которой с помощью примитивной монополии на пропаганду можно лепить все что угодно.
В такой России Левада становился слишком неудобной фигурой. 'Политика, законы и ценности заменены административными решениями и инструкциями', - заявил Левада год назад на конференции в Вашингтоне. президент - не политик, а 'главный функционер'. Вместо политики, по его словам, в России теперь бал правят 'политические технологии'. Мы с Юрием часто задавались вопросом, как изучать социальные корни политики, когда подавляется инакомыслие, а результаты выборов вызывают подозрения?
Этот вопрос представляет отнюдь не только академический интерес. Где тот 'порядок', который обещал стране Путин в обмен на реконсолидацию политической и экономической власти? Разве всепожирающая коррупция государственной власти - это порядок? Разве череда нераскрытых заказных убийств лидеров журналистики и инакомыслия, среди которых оказался даже заместитель председателя центрального банка - это порядок? А взлет количества преступлений, связанных с наркотиками? А приток в казну миллиардов нефтедолларов при полном развале системы здравоохранения ('скорая помощь' ехала до офиса Левады сорок минут, хотя он всего в километре от Кремля)? А вопиющее бессилие вооруженных сил, а неспособность власти утихомирить все менее управляемый Северный Кавказ? Когда наконец средний класс снова возьмет в руки свое право на самостоятельную политику - столь же разнообразную, сколь разнообразна и сама Россия - ведь управляемая демократия свою часть общественного договора как не выполняла, так и не выполняет? Когда люди поймут, что в долгосрочной перспективе порядка без закона просто не бывает?
На эти вопросы Юрий всегда отвечал: 'Не знаю'. Около лета 2005 года его опросы стали показывать, что в, казалось бы, нерушимой стене народной поддержки, за которой прятался Кремль, стали появляться трещины: абсолютное большинство 'недовольно тем, что происходит в стране', относительное - считает, что Россия 'на неправильном пути'. Две трети опрошенных подтверждают, что России необходима демократия, многие высказываются против концентрации всей полноты государственной власти в руках президента.
Я не раз спрашивал его, что делать социологам, пока общественные настроения не станут общественными действиями - ведь только тогда исследование российской политики сможет снова обрести смысл? В ответ Юрий только улыбался и пожимал плечами. Но несколько месяцев назад, когда он, провожая меня, вышел из офиса - ему было уже явно больно двигаться, у него отекли ступни, и он с трудом удерживал на ногах свое массивное тело, - его голос был таким же молодым и сильным, как раньше: 'Zhdu knig! Bol'shikh i umnykh knig ot vas!"
Для меня это были последние слова Юрия. Все, что я могу сделать, когда его уже нет - написать свою очередную книгу так, чтобы она во всем совпадала с тем, как он видел мир.
Но для себя Юрий выбрал иной курс. В 2004 году он давал одно интервью и сказал: 'В самом начале нашей работы [в конце 80-х годов] нам казалось, что наше общество быстро отвыкает от единогласия, однообразия и бездумной поддержки руководства. Но в 1999-2000 годах стало ясно, что это не так. Люди меняются очень медленно, они до сих пор не просто мечтают об идолах, но и думают, что видят их на самом деле'. Его спросили: 'Вас это разочаровывает?' 'К тому времени я был уже не молод и на собственной шкуре почувствовал всякое, - ответил он. - Нет, не могу сказать, что мы были страшно разочарованы, хотя, конечно, расстроились. Мне приходилось убеждать коллег в том, что наша работа остается интересной и полезной, даже если результаты на сегодняшний день не самые приятные'.
Юрий даже умер не дома, а на рабочем месте. И я почему-то уверен, что в последние моменты жизни он либо работал над результатами проведенного исследования, либо готовил новое.
laron@aei.org
Леон Арон - директор исследовательской программы по России Американского института предпринимательства (American Enterprise Institute) и автор книги 'Революция России' ("Russia's Revolution"), которая выйдет в издательстве AEI Press.
