На прошлой неделе Владимир Путин попал в заголовки всех новостей, обрушившись на правительство Буша за 'почти ничем не сдерживаемое, гипертрофированное применение силы', в результате которого в нашем мире 'никто не чувствует себя в безопасности'. Если бы такое говорил кандидат в президенты от демократов — ничего особенного, обычная предвыборная речь. Но поскольку такие вещи говорил президент России, эксперты поневоле начали поговаривать о новой 'холодной войне'.
Я был в том зале в Мюнхене и слушал речь Путина, и должен сказать, что услышал в ней скорее не враждебность, а обиду и негодование. Да, он был горд, колюч и дерзок — и готов играть всеми козырями, которые дала ему Россия, но его внутренний голос был слышен практически так же ясно, как и его речь: мы позволили вам разрушить Берлинскую стену, мы распустили Советский Союз, мы разорвали Варшавский договор — и все это в обмен на обещание, что вы не воспользуетесь нашей слабостью. А что получили в ответ? Ничего. В ответ вы окружили нас натовским оружием.
Как бы ни было противно американцам слушать то, что говорит Путин, он говорит от лица множества людей в России, которым тоже есть от чего гневаться. Его поколение выросло в стране, претендовавшей на статус 'сверхдержавы', и они не любят, когда их просто стараются не замечать. Путин — бывший офицер КГБ и обладатель черного пояса по дзюдо, каковые качества он полностью проявил в борьбе за интересы своей страны, и ее гражданам это, судя по всему, нравится — по последним опросам, его рейтинг его популярности намного выше 70 процентов.
Вчера я встретился с одним из его помощников в здании, где некогда размещалась штаб-квартира советской Коммунистической партии.
— Мы хотим работать вместе с вами, но, пожалуйста, раскройте вы глаза, — сказал он мне. — Мы никогда не примиримся с тем, что США — это единственная держава в мире.
Итак, Россия вернулась — вот главное, что следует читать между строк грубой речи Путина. Страна, после распада Советского Союза долго пребывавшая на грани разрухи, теперь вновь встала на ноги, у нее достаточно уверенности и стабильности, чтобы снова выстрелить словом в старого соперника.
— Мы ведь вылезли буквально ниоткуда, — сказал мне мой собеседник.
Недавно главный идеолог Кремля Владислав Сурков для объяснения феномена Путина сравнил нынешнего президента России с президентом Франклином Делано Рузвельтом (Franklin Delano Roosevelt), которому в свое время также пришлось выводить страну из экономической катастрофы и восстанавливать национальную гордость американцев. Подобно Рузвельту, заявил Сурков, Путин "максимально использует потенциал президентской власти ради преодоления кризиса".
Эта моя поездка в Россию стала первой с 1990 года, и я поразился, насколько та страна, которую я видел тогда, изменилась — и осталась такой же, как прежде. На дороге из аэропорта на последней точке, куда смогли продвинуться немцы во время Второй мировой войны, стоит все тот же знакомый монумент — память о Красной Армии, яростно сопротивлявшейся иностранному вторжению. А рядом с этим памятником стоит комплекс 'Мега Молл' с огромным магазином IKEA — иностранное вторжение, которое некому было остановить.
На Красной площади до сих пор стоит символ советской власти — мавзолей Ленина. Но напротив него вместо того мрачного и ободранного ГУМа, который я помню — сверкающие витрины и последние моды от Vuitton и Dior.
В России не изменилось одно: ее отношения с Западом остались такими же нервными, как прежде. Мои друзья рассказали мне, что их страна чувствует, что ее не любят, ее не ценят, что в политическом отношении ее считают ковриком у двери, о который страны Запада могут, когда хотят, вытирать ноги. Именно эта обида и это негодование прорвались наружу во время выступления Путина в Мюнхене.
По российским меркам нынешнее время действительно можно считать 'золотым веком'. Путин сам недавно с гордостью говорил о достижениях страны: доходы граждан за 2006 год выросли в среднем на 10 процентов по сравнению с предыдущим годом; экономика выросла на 6,7 процента; инфляция — впервые за много лет — удержалась на планке ниже десяти процентов; золотовалютные резервы России составили 303 миллиарда долларов, и по этому показателю она вышла на третье место в мире; 'стабилизационный фонд', куда откладываются доходы от торговли энергоносителями, вырос до 100 миллиардов. И все это после 1998 года, когда до прихода Путина к власти еще оставались годы, а страна была фактически разорена.
Сейчас ее время, время новой России. Америка — уже не та 'однополярная' сверхдержава, о которой говорит Путин. Она ослаблена войной в Ираке, и ей очень нужны союзники. Если Путин проявит мудрость, то ему может достаться главная роль в разрешении иранского ядерного кризиса — чем он, кстати, восстановит немалую часть потерянного Россией дипломатического влияния. Другой путь — продолжать говорить о том, что его страну никто не ценит; и тем самым оставить старого соперника еще некоторое время барахтаться в иракской трясине.
С чем выступил Путин в Мюнхене — с 'приглашением к диалогу', как сказал мне советник, с которым мы беседовали, или с предупредительным выстрелом со стороны новой, уверенной в себе России, которая не прочь позлорадствовать над проблемами Америки? Если Путин хочет играть серьезную роль в стабилизации мира, каким он стал после Ирака, то дверь открыта — нет нужды ее ломать. Но есть ли у него стратегия и политическая воля, чтобы полностью использовать момент своей силы?
Автор статьи совместно с обозревателем журнала Newsweek Фаридом Закарией (Fareed Zakaria) ведет обсуждение международных вопросов на портале PostGlobal (http://blog.washingtonpost.com/postglobal).
____________________________________________________________
Chutzpah в переводе на русский значит 'наглость' ("The Wall Street Journal", США)
Мировоззренческая концепция господина Путина ("The Washington Post", США)
