Рецензия на одноименную книгу (The Bloody White Baron) Джеймса Палмера (James Palmer)
_______________________________________
Те, кто и сегодня точит зуб на британскую колониальную империю, любят говорить, что ее владениями - по крайней мере, окраинными - управляли тупые фанатики: незадачливые, недалекие, выродившиеся отпрыски дворянских семей. Их более одаренные родичи, устроившиеся на респектабельные должности в Лондоне или английских графствах, покрывали своих никудышных братьев, а то и просто отрекались от них, когда новости об их бесчинствах достигали метрополии.
Может быть и так. И в какой-то степени то же самое можно сказать о французской, бельгийской или голландской империях. Но ни одна западноевропейская колониальная держава уж точно не породила фигуры, сравнимой с Романом-Николаем-Максимиллианом фон Унгерн-Штернбергом. Это был, как признает Джеймс Палмер на семидесятой странице своей биографической книги, 'аристократ-неудачник'. Впрочем, к счастью для читателей - хотя, увы, не для Монголии - этим дело не исчерпывалось: Унгерн был безумным крестоносцем, в чьей голове смешались идеи самодержавия, буддизма и антисемитизма - такое было возможно только в ту, беспрецедентную по своей жестокости эпоху. Он был жестоким убийцей, - по собственному признанию в Сибири расстреливал детей и женщин, 'чтобы не оставлять хвостов' - и мистиком, живым отрицанием идей Просвещения; ненавидевшим сами понятия 'разум' и 'цивилизация'.
Персонаж Палмера - немец по происхождению, связанный с Российской империей семейными поместьями в Эстонии - называл себя наследником Чингисхана. Да, Унгерн был неудачником, но ничтожеством его не назовешь: в 1920 г. он ненадолго освободил Монголию от китайского владычества, а его имя долго внушало ужас на огромных пространствах Азии. Кроме того, он пристрастился к опиуму, а в бой мчался на белой кобыле, облачившись в желтый шелковый халат.
Боже мой, должно быть подумали вы, да этот тип просто просится на страницы разухабистого популярного труда - так почему же 80 лет о нем ничего не писали? Ответ связан прежде всего со скудостью надежных источников; об этом Палмер говорит в начале своей книги. Главное достижение автора - он сумел создать из обрывочных легенд и 'моментальных снимков' (включая и редкие фотографии Унгерна в молодости) впечатляющий портрет главного персонажа. Другая причина долгого молчания в том, что Унгерн был законченным негодяем, и то же самое можно сказать о большинстве из тех, с кем вместе, и против кого он сражался. Подобно самой гражданской войне в России, служащей фоном для их биографий, деяния этих людей представляют интерес в лучшем случае как примеры нераскаянного злодейства.
К чести Палмера, он устоял перед искушением 'подсластить' сюжет, придав образу своего персонажа ложный героизм. В результате единственной 'героиней' его книги стала Центральная Азия. Гигантский 'холст' - от скалистых гор Забайкалья до бескрайних монгольских степей - на котором Унгерн решил запечатлеть свой замысел, исполнен невыразимой романтики для человека, влюбленного в открытые пространства, пусть даже под его 'кистью' эта земля превращается в 'сердце тьмы'.
Впервые мы видим Унгерна еще подростком-психопатом, исключенным из всех элитных школ, которые родители юного барона решили 'наказать' его присутствием. 'Думаю, он был не столько хулиганом в обычном смысле слова, - размышляет Палмер, - сколько. . . одним из тех учеников, которых боятся даже хулиганы, из тех кто нарушает неписанные правила мальчишеских драк, с кем никто не хочет сидеть за одной партой, кому никто не доверит свой компас или ножницы'.
Недолгое участие в Русско-японской войне впечатлило Унгерна куда больше, чем любые школьные правила, а мясорубка Первой мировой закалила его: барон сражался с такой самоубийственной отвагой, что, по мнению некоторых современников, уцелел лишь по одной причине - враги, ошеломленные такой храбростью, забывали нажать на курок. Русская революция разрушила его мир до основания, но Брест-Литовский договор, когда немцы оккупировали западные районы империи, пробудил его к действию - энергичному и беспощадному - на переднем крае борьбы с большевиками.
Таким 'передним краем' стала Транссибирская магистраль. Одно из самых завораживающих авторских отступлений в книге посвящено бронепоездам - этим сухопутным дредноутам, крейсировавшим по просторам Азии в годы гражданской войны. Одним из них Унгерн командовал в Забайкалье, сметая целые деревни орудийным огнем с блиндированных платформ - пока неумолимый натиск красных не загнал его в Монголию.
Там, в степях, где зимой температура падает до -40, в тысячах миль от любого места, которое он мог назвать домом, и людей, которых он мог бы считать друзьями, Унгерн дал волю демонам, бушевавшим в его душе. Он возглавил оборванное войско из нескольких тысяч сорвиголов, командуя ими с неописуемой жестокостью; подозреваемых в предательстве казнили, и тем, кого расстреливали на месте, еще везло - других разрывали на части, привязав к двум молодым деревцам, пригнутым к земле. В начале 1920 г. он выбил китайцев из древней монгольской столицы Урги, но долго удерживать город не смог. В 1921 г. все было кончено. Красноармейцы захватили Унгерна, и после суда он был казнен в Новосибирске.
Палмер написал серьезную книгу, - настолько, насколько это вообще возможно, имея дело со столь невероятной историей - не избегая кровавых подробностей и серьезных, трудных вопросов, неизбежно возникающих, когда речь заходит о таких фигурах, как Унгерн: о том, почему люди способны восхищаться чудовищами. В результате он вытащил одно из таких чудовищ из безвестности. Души его жертв, возможно, скажут, что Унгерн этого не заслужил, но читатели вряд ли останутся при том же мнении.
___________________________________
Красная Армия - школа для народа ("The New York Times", США)
Швеция вооружается, опасаясь российской агрессии в Заполярье ("The New York Times", США)
Свобода всего мира под угрозой, если только американский меч не восстановит баланс ("The New York Times", США)
Разговор с главным большевиком ("The New York Times", США)
Возможно, Россия пользуется особым покровительством богов ("The New York Times", США)
