Наш разговор с российским писателем Владимиром Сорокиным, который входит в оппозицию Кремлю, нарушает звонок его друга еще со времен андеграунда – писателя Виктора Ерофеева. «Он сказал, что Путин на свой день рождения организует встречу с писателями, его позвали. Он отказался», - сказал Сорокин. Он и сам бы постарался избежать встречи с российским премьером.
- Несколько лет назад пропутиновская молодежь в Москве кидала ваши книги в огромный унитаз. А теперь вам дышится легче?
- Ну, сегодня уже никто не рвет мои книги (смеется). Я могу работать свободно, но я всегда говорю «пока», потому что в России никто не знает, что будет завтра. В этой стране трудно делать прогнозы. В последнее время здесь сильно воняет старым советским смрадом.
- Истерика вокруг вашего либретто оперы "Дети Розенталя", премьера которого прошла в Большой театре, некоторым напомнила цензуру в 30-х годах прошлого века. Что так разозлило этих молодых людей?
- Речь шла о политическом приказе. Движение было организовано из Кремля. Это было прекрасное представление, когда рвали мои книги. Каждая книга была надрезала электропилой, чтобы рвать было легче. Я их называю напудренными бойцами. Кремль использовал их, потому что он не хотел, чтобы мое имя появилось в таком учреждении, как Большой театр. В России это что-то вроде церкви, где можно разве что молиться. Однако опера шла несколько лет, а самая последняя новость заключается в том, что автор этой оперы сегодня музыкальный руководитель Большого театра.
- То есть в России есть места, где можно действовать независимо от воли Кремля?
- Да, к счастью, есть. Но я всегда говорю: «Пока».
- Василий Якеменко, который вроде бы говорил, что не отдохнет до тех пор, пока вы не попадете за решетку, сегодня лидер молодежного прокремлевского движения «Наши»…
- Карьера Якеменко показывает, какие люди сегодня нужны российской власти. Какой ментальный и этический уровень она ищет. Аморальных людей.
- Советник Кремля Владислав Сурков говорит, что то, что мы видим в России, - это суверенная демократия.
- Демократия не может быть суверенной (смеется). Именно так пишет Булгаков в «Мастере и Маргарите». Все бывает свежим только один раз. Если осетр свеж во второй раз, это значит, что он испорчен. То же самое и с демократией (смеется).
- Вы написали, что в России все, от таксиста до политика, - литературные герои. Не находится ли русский писатель в более выгодном положении, поскольку ему в общем даже не надо выдумывать своих героев?
- Быть писателем в России легко. Быть хорошим писателем – сложно. Хороших мало. У нас огромная литературная традиция, имидж писателя все еще большое клеймо, от писателя ждут слишком многого. Особенно тогда, когда приходит политическая зима.
- В вашем романе «Сердца четырех» большую роль играет насилие. Вы считаете Россию страной насилия?
- Я написал его в 1991 году, когда пал Советский Союз. Но и сегодня в нашей стране много самого разного насилия. Если посмотреть на ХХ век, можно сказать, что Россия была страной насилия.
- Вам лучше писалось в Советском Союзе, или сегодня?
- Это провокационный вопрос. Мне всегда хорошо писалось. У меня был период, когда я не писал восемь лет. Как раз после романа «Сердца четырех».
- Вы окончили Московский институт нефти и газа. Вам там действительно нравилось?
- Нет. Я жил в Советском Союзе, и мне нравилось рисование. Но я знал, что без протекции у меня нет шансов изучать изобразительное искусство. Я не хотел идти в армию, и я выбрал институт, который был рядом с домом. Кроме того, в институте мы автоматически получали воинское звание, уже тогда эта отрасль была важна.
- После института вы немного работали в журнале «Смена», но оттуда вас уволили, потому что вы не хотели вступить в комсомол. Было трудно сопротивляться?
- Я долго старался этого избежать. Они были такими идиотами, они говорили: «Мы молодежная газета, ты должен быть комсомольцем». Брежнев был уже старым, все уже смеялись над ним, и я не хотел иметь с коммунистами ничего общего. Вот я и закончил.
- И вы попали в русский андеграунд. Какое это было время?
- Это было незабываемое время. Культурный кислород в этом затхлом советском пространстве. Я оказался в такой среде, где поэты читали запрещенные стихи, слушали запрещенную музыку, конечно, много пили и любили женщин. Это была веселая жизнь.
- Как вы попали в круг людей искусства?
Этот полная мистика. Я занимался сюрреализмом и делал зарисовки. У нас в семье была зубной врач, которая занималась и с графиком Эриком Булатовым. Она увидела мои рисунки и сказала: «А ты не хочешь, чтобы я показала их одному человеку, который рисует похожие странные вещи?». Я сказал "ОК". Булатов очень тепло меня принял. Он уже тогда был очень известен, мы начали периодически видеться, и я, молодой человек, попал в андеграунд. Однажды я попробовал что-то написать, уже даже не знаю почему, и перестал рисовать. Когда меня похвалили, я понял, что писать – это моя свободная жизнь.
- Вы тогда и познакомились с Виктором Ерофеевым?
- До этого я о нем уже много слышал. За литературный альманах «Метрополь» его выгнали из Союза писателей, однажды я был на его чтениях, я был совершенно восхищен. «Это очень свободный писатель», - сказал я, и мы стали друзьями.
- В вашем блоге вы за него недавно вступились, когда его критиковали в Московском государственном университете. Почему?
- Меня разозлило то, что накинулись на его «Энциклопедию русской души». То, что самый известный университет в стране о своем выпускнике говорит, что он написал русофобскую книгу, хорошо раскрывает атмосферу в этой стране. Мне это напоминает эру Сталина.
- В России мало говорят о коммунизме. Почему в Москве все еще опасно даже просто назвать бар «антисоветским»?
- К власти пришли темные силы. Если Путин заявил, что распад СССР – это геополитическая катастрофа, значит, он все еще живет там. Чему тогда удивляться.
- Если политики не могут громко сказать, кем был Сталин, что тогда знает российская молодежь?
- У нас власть за 70 лет создала такую биомассу, которая не мыслит самостоятельно, которая всегда только поддакивает: «Да». В 90-е годы у нас наступила демократия, говорили о том, что Россия будет цивилизованной европейской страной. Но оказалось, что годы тоталитаризма были слишком сильны. Человек homo sovieticus не вымер, он просто мутировал. Менталитет остался советским, но человек уже хорошо знает, что такое качество. Он хочет иметь «Мерседес» и ездить отдыхать в Испанию или Италию. Но у нас очень здоровая и критическая молодежь, которая принципиально не смотри телевизор. Информацию они получают через Интернет. В телевидении у нас все еще брежневская эра.
- В вашей самой известной книге «День опричника» Россия отгорожена от Запада высокой стеной. Когда смотришь российское телевидение, кажется, что Запад действительно самый большой враг России. Почему?
- Политика последних лет снова вернула старый образ. Так же, как и тогда, сейчас мы окружены врагами.
- Чехия и Словакия через месяц будут отмечать двадцатую годовщину так называемой «бархатной» революции. Самым большим изменением стало то, что политики, которых уличили в сотрудничестве с чешскими спецслужбами, должны были уйти из высокой политики. В России сегодня это, кажется, наоборот, преимущество?
- У нас что-то такое невозможно. Если бы Гарри Поттер взял волшебную палочку и сказал «абракадабра», и все кагэбэшники бы исчезли, Кремль, министерства и центр Москвы превратились бы в пустыню.
