В своей статье для «Радио Свобода/Свободная Европа» от 30 марта профессиональный обозреватель Брайан Уитмор описывает то, что он называет «российским захватом земель в Абхазии». Уитмор делает особый упор на появившиеся недавно сообщения о том, что абхазское руководство готово отдать России 160 квадратных километров земли в Гагрском районе Абхазии в рамках сделки по урегулированию пограничного спора. Эта информация вызвала серьезные дебаты внутри Абхазии. Уитмор рассказывает о том, что Абхазия после признания ее Россией в качестве независимого государства в 2008 году все больше зависит от Москвы в политической, экономической и военной областях, а также все больше подвергается «русификации», как выражается автор. Уитмор также вспоминает исторические события, связанные с мухаджирством, когда значительная часть абхазского населения была в массовом порядке переселена в Османскую империю после покорения Кавказа Россией в 1860-е годы. Тем самым он предпринимает попытку провести параллель между действиями Российской империи и сегодняшним влиянием России.
Уитмор прав, говоря о том, что рост зависимости Абхазии от России создает тревожные тенденции для будущего развития этой территории. Но в его анализе сегодняшних реалий в Абхазии и российско-абхазских отношений есть ряд серьезных недостатков. Во-первых, Уитмор не упоминает о том, что растущая зависимость Абхазии от России в значительной мере является следствием попыток Тбилиси и западных держав изолировать ее в экономическом, политическом и социальном плане после фактического отделения этой территории от Грузии в результате войны 1992-1993 годов. Например, Грузия и Запад все время осуждают решение России о предоставлении российского гражданства и о выдаче российских паспортов абхазскому населению. Но при этом они не предпринимают никаких попыток по обеспечению абхазов документами с «нейтральным статусом», а также не разрешают им выезжать за пределы республики по своим паспортам, в отличие от того, что было во время конфликтов на Балканах и на севере Кипра. А поскольку Грузия и Запад также с большим энтузиазмом препятствуют экономической деятельности в Абхазии, абхазам приходится обращаться к России как к одному из немногих надежных партнеров в области торговли и инвестиций. Вот лишь два последних примера грузинского и западного экономического давления на Абхазию. Финское правительство заставило предоставляющую услуги мобильной связи компанию Nokia отказаться от планов модернизации телекоммуникационного оборудования в этой республике. А Грузия ведет кампанию против намерений гигантской компании по продаже одежды Benetton открыть магазин в абхазской столице Сухуми.
По общему признанию, зависимость Абхазии от России в политической и военной сфере весьма значительна. Из России поступает около 70% государственного бюджета, в абхазских городах Очамчира и Гудаута размещены российские военные базы, а российские пограничники охраняют фактическую границу Абхазии с Грузией. Однако руководство Абхазии в своих политических позициях не зависит от России, в отличие от другой самопровозглашенной грузинской республики Южная Осетия. Его не назначает Кремль, как в российских республиках Северного Кавказа, таких как Чечня. Многие абхазы, особенно из числа тех, кто боролся за независимость от Грузии в 1992-1993 годах, считают, что республика вполне способна обеспечить собственную безопасность. Однако вполне очевидно, что российская военная помощь, включая охрану Россией абхазской границы с Грузией (это положение подлежит пересмотру каждые пять лет), дает властям значительную свободу действий в том, что касается безопасности республики. Что еще важнее, российские войска не патрулируют улицы абхазских городов и не принимают никакого прямого участия во внутренней политике республики, в связи с чем большинство абхазов не считает себя «оккупированными» Россией, как это преподносят Грузия и некоторые ее союзники.
Что касается языковой и культурной «русификации» Абхазии, о которой пишет Уитмор, то здесь важно подчеркнуть, что это процесс не сегодняшнего дня, и что начался он как минимум в начале советской эпохи. Абхазская интеллигенция давно уже пользуется тесными связями с российскими культурными сферами. Так, абхазский ответ Марку Твену Фазиль Искандер опубликовал большую часть своих работ на русском языке. В советский период многокультурный характер общества в Абхазии, а также более существенные возможности для социального продвижения, которые давало знание русского языка, предопределили языковой сдвиг среди этнических абхазов с отказом от абхазского языка в пользу русского. Во многих отношениях лингвистические события в Абхазии ничем по сути дела не отличаются от языковой ситуации в других номинально автономных республиках и прочих мелких образованиях на постсоветском пространстве. Обычно они обладали меньшей культурной автономией, чем те республики, которые составляли Советский Союз. Когда Абхазия отделилась от Грузии, большая часть этих культурных тенденций была перенесена из советской эпохи на почву социальной действительности сегодняшней Абхазии. В результате сейчас многие считают, что абхазский язык находится под угрозой исчезновения.
Абхазский язык считается малым языком, поскольку на нем во всем мире говорит менее полумиллиона человек. Кроме того, многие языковеды считают его одним из самых сложных и трудных для изучения языков в мире. Это обстоятельство, а также дефицит ресурсов и соответствующих учебных материалов по абхазскому языку затрудняют попытки его сохранения. И тем не менее, неправильно делать вывод о том, что усиливающееся преобладание русского языка в Абхазии, а также незнание местного языка не только неабхазским населением республики, но и самими абхазами в ближайшем будущем приведет к полному поглощению народов этой территории российской культурой. Как отмечал недавно известный эксперт по Кавказу Томас де Ваал (Thomas de Waal), народы этого региона демонстрировали в прошлом удивительную способность сохранять свою этническую и национальную самобытность в условиях попыток различных империй ассимилировать их. Поэтому вполне вероятно, что этническая и национальная самобытность абхазов сохранится и будет процветать вопреки усиливающемуся российскому влиянию. Более того, также вполне вероятно, что русский язык может стать одной из составляющих зарождающейся национально-гражданской идентичности в Абхазии, которая в будущем может дополнить или заменить собой этноязыковую идентичность, преобладающую сегодня среди различных этнических групп в республике. Первые проявления такой национально-гражданской идентичности уже можно обнаружить среди армянского населения Абхазии, которое разделило судьбу этнических абхазов и приняло участие в их национальном проекте во время войны 1992-1993 годов, в связи с чем приобрело значительный вес в Абхазии как в независимом государстве.
И наконец, тех, кто надеется, что возникающие сегодня разногласия и напряженность между Россией и Абхазией приведут к сближению между Грузией и Абхазией, наверняка ждет разочарование. Если нынешнюю «русификацию» Абхазии можно считать добровольной, то «грузификация», имевшая место в советскую эпоху и особенно в период 1936-1953 годов, была насильственной; поэтому абхазы до сих пор считают то время наиболее мучительной главой в своей истории. Далее, события, связанные с мухаджирством, о которых так настойчиво говорит Уитмор, произошли более полутора веков назад, а раны от конфликта Абхазии с Грузией менее чем двадцатилетней давности только-только начали затягиваться. Да, многие абхазы недовольны мощным влиянием России в их республике, особенно отношением некоторых россиян с их неоимперским менталитетом, до сих пор считающих Абхазию неким подобием российской сатрапии. Но Россия не выдвигает притязания на Абхазию и не считает ее частью своей территории, как это делает Грузия. Россия, в отличие от Грузии, не отрицает уникальность Абхазии, и даже существование отдельной абхазской идентичности и истории. И в этом, по мнению абхазов, кроются важнейшие препятствия на пути грузино-абхазского сближения и примирения.