- Не считаете ли вы, что отрыв от материнской культуры, то есть от России, сказывается на идентичности русских за ее пределами? Они уже сейчас изъясняются косноязычно, хотя и помнят о своих корнях, так же как о них о них помнят потомки белой эмиграции, но процесс ассимиляции неизбежен…
- Естественно. Это факт – прискорбный, но факт. Хотя во времена телевидения, радио и Интернета, свободы передвижения отрыв от материковой культуры и разрыв идентичности неизмеримо меньше, чем во времена белой эмиграции. Но качественный уровень коммуникации неизмеримо ниже.
«Язык падонкафф» Интернета, слава Богу, сходит на нет – уже неинтересно. Но часто язык российских масс-медиа не менее чудовищен, чем «язык падонкафф». Только то была затянувшаяся шутка, а это – вовсе не шутка, а жестокая действительность. Когда читаешь распечатки российских авторских программ «с собеседниками» - это мрак. Корявое построение фразы, словесный мусор, нелепые междометия, грамматические несогласования и логические нестыковки – это не то, что может помочь сохранению русского языка в нашем зарубежье. И желанию оставаться русскими.
А у белой эмиграции был Бунин, Куприн, Набоков, на худой конец – Мережковский. Была настоящая культура, вывезенная в крови – не только в памяти. И то мало помогло. Хотя язык русской прессы в Риге или Берлине – это действительно русский язык по большей части. Но кто нынче читает прессу?
Проблема сохранения идентичности – это в первую очередь проблема конкурентоспособности самоидентификации. Если быть русским – это круто, это вселяет уверенность, это вдохновляет, - стремящихся к сохранению идентичности будут миллионы. Если образ русского ассоциируется с бессильной и бесформенной политикой исторической родины, с Россией как государством всесильных чиновников и олигархов, явно и демонстративно прожигающих Богом данные природные дары страны на пятиэтажных яхтах и в Куршевеле, с технической, организационной и технологической отсталостью, с разгромом науки и ее унижением, с тошнотной вездесущей российской попсой и стаями глумливых юмористов, со второсортными телесериалами сплошь о разборках, ворах и бандитах – тогда люди потихоньку делают выбор в пользу иной самоидентификации – со странами и цивилизациями, которые диктуют свою волю другим и защищают свои интересы и своих людей не слезными жалобами и причитаниями насчет общечеловеческих ценностей, а посредством санкций и эмбарго – для начала. А потом и прочими подручными инструментами. Никто не любит быть обиженным и униженным. Мазохизм – не основа для массовой самоидентификации.
- А какая ваша самоидентификация?
- Русский. Такая же, как самоидентификация моей жены, моей матери и двух моих дочерей.
- Что для Вас Россия?
- Как и для многих, но не для всех моих европейских русских сверстников и для части молодежи – это пространство родного языка и культуры без ограничений. То, что называется «историческая Родина» - Родина истории семьи, предков – моих и моей жены, пространство родственных и дружеских связей – по моей линии – от Урала до Красноярска и Алтая, по линии жены – от Питера до Смоленска и Поволжья. Память детства – ежегодные затяжные поездки летом, когда объезжали всю родню – начиная с Ижевска и кончая Новосибирском и Томском. Сибирская кедровая тайга, взгорья Южного Урала, Кама, резные наличники и коньки крыш старого деревянного Томска, дома, сложенные из полуметровых лиственничных бревен – в три этажа с мезонинами…
Чувство принадлежности к истории рода и народа. Облако, похожее на Колизей, стоящее над бескрайней Ишимской степью – поезд идет весь день, а облако все стоит. Это чувство неизмеримо сильнее слов «цивилизация», «культура», «архетип», «государство» - как верно сказал Умберто Эко в «Имени розы» - слова – только знаки знаков.
- Вы часто высказываетесь о «европейских русских», не могли бы вы пояснить, что означает «европейский русский»?
- С чисто географической точки зрения – это русский человек, живущий в Европейском Союзе.
Хороший пример – журналист Константин Ранкс. Родился он, насколько я знаю, в Риге, потом жил и работал в Финляндии в Испании, потом снова в Риге, а сейчас опять в Финляндии. Совершенно нелепо назвать его журналистом латвийским, финским или испанским. Он именно европейский русский журналист. При том, что его предки, насколько я знаю – балтийские немцы.
Среди русских латвийцев по происхождению сейчас таких людей очень много – похоже, десятки тысяч. Более точные данные появятся в конце года, после объявления итогов переписи населения Латвии. Тогда станет более-менее ясно, сколько наших отправилось на просторы Европы – вероятно, навсегда. Пока вместе с латышами достоверно – около 300 000 человек, что намного ниже реальной цифры. Не всегда у этих людей в паспорте стоит запись «русский» в графе «национальность» - у кого вообще эта запись есть, это делается по особому пожеланию человека. У меня и всех моих родных есть.
Сейчас в странах ЕС основной контингент по-настоящему европейских русских – это программисты, журналисты, музыканты, и студенты, которые учатся по программе «Эразмус». Это означает, что один семестр они учатся в университетах Швеции, второй – в университетах Испании, далее их домом может быть Франция, Дания, Шотландия. Эти люди чувствуют себя дома и в Риге, и в Брюсселе, и в Дублине. Некоторые, как я, чувствуют себя дома еще и в Томске, Питере и Смоленске – как и в Барселоне или Венеции.
Еще один срез европейских русских – более оседлое население Германии, Испании, Латвии, Эстонии... Это люди массовых профессий, чаще подолгу живущие в одной стране, хотя все реже на одном месте. Если в Риге или Лондоне найти работу или другой источник дохода возможно почти всегда, в провинции это трудно уже давно, и становится все труднее. Многие из этих людей, живущих в ЕС вне стран Балтии – иммигранты из России, Украины, Казахстана. У них психология существенно отличается от балтийских русских – часто они так и не осваиваются в странах пребывания по-настоящему. Зато их много – миллиона три в одной Германии. В основном это российские и казахстанские немцы по происхождению. Именно они украсили просторы Германии многочисленными магазинами с названиями «Гастроном», «Булочная» и «Бакалея», ностальгическими ресторанчиками и кафе «Дача», «Днепр», «У Ерофеича». Они не русские с точки зрения этнографии и антропологии - а скорее лицензированные немцы. Однако их родной язык – русский. Они становятся кто издателями, а кто читателями и слушателями русских журналов и радиостанций. Они же – основные посетители русских клубов. Так что, возможно, их можно точнее определить как, скажем, «европейских русских немцев».
- Верно ли то, что россияне абсолютно не понимают проблем русскоговорящих Латвии, считая, что русские обижены из-за того, что до сих пор есть 300 тысяч неграждан, а русский язык не имеет даже статуса официального? Возможно, российские СМИ перегружены информацией об обиженных русскоговорящих, и надо писать и о том, что латыши и русские вовсе не враги?
- Честно говоря, не понимаю вопроса. Что россияне не понимают наших проблем, это верно, если говорить о многих простых россиянах – они часто примеряют все на себя, и это понятно – чужая жизнь, чужие проблемы. В вопиющей форме это проявляется среди редких россиян, которые иммигрируют в Латвию – таких очень мало, но они есть. Нет более гнусных ассимилянтов, чем эти иммигранты. На основании того, что они тоже русские, они поучают нас – коренных латвийцев, что нужно знать свое место, вести себя смирно, «мы тут приезжие». На это есть один ответ – «Вы тут действительно приезжие, вот и проезжайте дальше, желательно к чертовой матери, куда подальше в Германию. И сидите там тихо. И не учите нас, как нам жить у себя дома». Хотя это специфическая публика, не делающая погоды.
Я не берусь судить за российские СМИ, что им нужно и что не нужно. На мой взгляд, лучшее, что могут делать СМИ – это обеспечивать всестороннюю, правдивую и компетентную информацию. А поскольку абсолютно нейтральная информация невозможна в силу неизбежности отбора фактов, еще хорошо бы прямо выражать позицию каждого СМИ или автора, и не обманывать публику видимостью полной непредвзятости и объективности материала. Нет ничего более лживого, чем пресса, изображающая полную непредвзятость. Много раз убеждался. Действительно непредвзятым может быть телефонный справочник, но не пресса. Недаром Читатель «Гардиан» не ждет от газеты ласкового отношения к консервативным политикам и взглядам, а «Таймс» не будет прославлять гомосексуальные ценности или национализацию авиакомпаний. Все это знают, и воспринимают тексты с поправкой на позицию издания. Это и есть честная издательская политика.
А то, «что латыши и русские не враги» - это про что, собственно? Мы не враги, раз уживаемся на одной земле без особых эксцессов, как в Северной Ирландии. Или в Чечне. Но и не друзья. Целые этносы не могут быть друзьями, только конкретные люди. Мы просто земляки – так уж вышло. И даже соотечественники. Но это не повод для восторга. Просто такова жизнь.
- В системе ценностей какой цивилизации Вы сами живете?
- В системе глобального постмодернизма, то есть полного произвола в выборе ценностей. Это, во-первых, просто, как говорил Зощенко, медицинский факт – поскольку постмодернизм – это единственная несомненная реальность Европы, в которой я физически нахожусь. И не только Европы.
А во-вторых, я был постмодернистом в студенчестве, когда и слова-то такого не было – в 70-е годы прошлого века. Как учили классики марксизма-ленинизма, есть стихийные материалисты, стихийные мистики, стихийные коммунисты, а я вот - стихийный постмодернист.
Поскольку никаких нормативных ценностей в постмодернизме нет и быть не может, ведь там царит полный произвол, для себя лично я выбрал ценности русской цивилизации – цивилизации православной в своей основе, но не только. Это цивилизация в большой степени синкретическая.
В полном соответствии с ценностями либерализма и приоритета свободы личности я выбираю, что хочу. Мое восприятие русской цивилизации как явления синкретического разделяли Освальд Шпенглер, Вальтер Шубарт и Лев Гумилев, разделяют Сэмюэл Хантингтон и Збигнев Бжезинский – кто с уважением и даже мистическим трепетом, как Шпенглер, кто с надеждой, как Шубарт, кто с неприязнью, как Бжезинский, а кто просто констатировал факт, как Хантингтон.
К русской цивилизации, евразийской по звучанию, принадлежали Владимир Креститель, Александр Пушкин, Михаил Лермонтов, Ломоносов и Столыпин, Бердяев и Вернадский… Одним словом все, кого знают вне России как русскую творческую и политическую элиту, как великих полководцев и первооткрывателей.
Это если говорить о ценностях. А если о реалиях, то я, как и все европейцы, живу в ситуации, а не в системе ценностей, глобализирующейся и фрагментирующейся Европы – умирающей Европы. Это Европа либералистская и антилиберальная одновременно. Это опять же просто факт, и ценности здесь ни при чем. Зачем мне чужие ценности, если у меня свои есть? Хотя приемы и методы принимаю, если они эффективны – со вполне постмодернистским безразличием к непротиворечивости. Как утверждали древние, а вслед за ними Гегель, противоречие есть источник развития.
- Что есть русский национализм для европейского русского? Где проходит тонкая грань между национализмом и неонацизмом?
- Политологически между национализмом и любой формой нацизма лежит отнюдь не «тонкая грань», а целое поле - сначала агрессивный национализм, а затем шовинизм.
Однако, вот два простых сравнения: первое – нормальный национализм родственен приверженности своей семье и своим родным. Любой человек любит свою мать, своего отца, свою семью гораздо больше, чем чужих родственников – просто потому, что они свои. Точно так же националист испытывает чувство приверженности своему народу и своему языку, не притязая на превосходство над другими народами и языками. Эта проблема просто не волнует его – никто же не сравнивает свою мать с чужой.
А вот если человек утверждает, что его мать, его семья, его народ, его язык лучше, выше и достойнее прочих – это шаг к шовинизму. Пока только шаг - остается призвать в арбитры демона государственной власти, чтобы шовинизм вылупился из яйца дракона. Еще шаг – заявление, что все другие не просто не равны, они не просто другие - они хуже, не просто хуже - они порочны, причем от рождения и безнадежно. Еще шаг – отречение от личности, готовность отказаться от собственного «Я», упоение самозабвением ради абстракции «нации» и «национальной власти» - часто из лучших побуждений. Примеров в истории не счесть. Но, как в легенде об ученике мага, вызвать демона гораздо легче, чем от него избавиться. Чтобы покончить с гниением парламентаризма и продажностью политиканов, с олигархией и моральным разложением, чтобы навести простой и каждому понятный порядок ради блага «нации», все стройно становятся в ряды, отменяется разложение и растление вместе с его источниками – многопартийностью, парламентом и проклятой демократией. Все становится просто, понятно и красиво – один народ, одна партия, один вождь, по-немецки – фюрер. А если народов, языков, вождей – больше, чем один, вопрос легко решаем. Отрезать все лишнее и нет проблем. Вот так рождается нацизм – из тяги к простоте, упорядоченности и понятности каждому. Гитлер обещал немцам порядок. И они проголосовали за этот новый порядок – против мучений свободы и бремени личной ответственности.
И вторая аналогия. С национализмом, как с любым чувством и даже с любой философией – как с алкоголем. Выпьете тридцать граммов коньяку – взбодритесь. Пятьдесят и до ста – развеселитесь. Двести – кого–то и на буйство и скандал потянет. А пол-литра того же коньяку – и многие опростятся до скотского состояния. Все дело в дозе и чувстве меры. Или в отсутствии этого чувства.
- Г-н Айгар Фрейманис высказывался в интервью нашему изданию о том, что евродепутат Жданок так много говорит о «европейских русских», что стала недостижимой величиной для своего избирателя, неким экспортным товаром, каким была Вайра Вике Фрейберга. Русские, живущие в Латвии, не считают себя европейцами, считает г-н Фрейманис.
- Что считают и чего не считают латвийские русские, это я точно знаю лучше, чем господин Фрейманис. Ну не любит господин Фрейманис Татьяну Жданок, а вот эти самые русские переизбрали ее во второй раз в Европарламент – с приростом голосов в Риге на 40%. В соответствии с терминологией господина Фрейманиса, с энтузиазмом экспортировали Татьяну Жданок в Брюссель и в европейскую политику. Это вопрос в том числе технологий.
Те русские, которые живут все еще в Латвии, не очень чувствуют себя европейцами, это верно. Те, кто вполне прочувствовал, здесь уже не живут – они и живут в Европе – в основном в Англии, Испании, Швеции, а с 1 мая – в Германии. Те, кто еще остался, естественно, понимают – здесь не совсем Европа, и европейцем тут быть трудновато.
- На съезде партии «ЗаПЧЕЛ» звучала фраза о единстве народов Латвии. Значит ли это, что партия станет многонациональной и в нее войдут и латыши и поляки и украинцы, чтобы одна партия стала отражением целой страны?
- Действительно, не может быть никакого единства при вопиющей разнице в правах и возможностях – не может быть единства избранных с отверженными. Только речь шла не о «народах» Латвии, а о «народе» Латвии, включающем потенциально всех латвийцев независимо от их родного языка и этнического происхождения.
Насчет многонациональности партии ЗаПЧЕЛ – еще многонациональнее нам быть трудно. В партии состоят и латыши, и украинцы, и поляки, и евреи, и армяне. На акциях Штаба защиты русских школ под транспарантами «русские школы - наш Сталинград» скандировали «Русские не сдаются» сотни ребят с латышскими фамилиями – из смешанных семей. Они тоже ощущали себя русскими. И правильно делали. Как и школьники двух еврейских школ Риги с русским языком обучения – сам им выдавал майки, бейсболки, значки и транспаранты с этим девизом.
Однако любая партия представляет интересы только части общества – потому она и называется «партия» - «часть» по-латыни. Мы представляем специфические интересы тех, кто хочет быть русским, хочет иметь право на коллективную идентичность, а не только быть «вообще человеком». Тех, для кого важен родной язык – конкретно русский язык. Мы не собираемся, не можем, и не будем представлять всех сразу и никого конкретно – это профиль «Центра Согласия». И мы не претендуем на политическую монополию - только в конкуренции разнонаправленных интересов возможно равновесие сил. Но равновесие силы и бессилия невозможно.
- Многие считают, что партия «ЗаПЧЕЛ» только кусает объединение «Центр Согласия» вместо того, чтобы делать общее дело вместе. Кроме того партия даже не пытается объединить все мелкие русские партии? Означает ли это, что в русской общине идет внутренний раскол? Или это объяснимо тем, что остальные партии «русские», а партия «ЗаПЧЕЛ» проевропейская и потому контакта быть не может?
- Это уже становится забавно. Какое общее дело мы можем делать с партией, которая только что проявила свое отношение и к русскому языку, и к русским избирателям? Вместе голосовать в Сейме за увеличение языковых штрафов и ужесточение норм знания и применения латышского языка в частном бизнесе и в русских школах?
Вот, по сути, все обязательства Центра Согласия по отношению к русским избирателям, изложенные в программе ЦС, в третьем разделе:
«Проводить политику согласия, цель которой – межэтническое доверие, а основа которой – убедительное выражение уважения к интересам, ценностям и историческому опыту всех этнических групп». Поистине замечательная формулировка обязательств партии перед избирателями – обещание «убедительного выражения уважения» достойно пера Ильфа и Петрова. Прямая аналогия с эпизодом из книги Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль» – об оплате звоном монет за возможность пообедать запахом супа. В чем тут предмет сотрудничества? В «согласии на убедительное выражение уважения»?
И какие же у нас все остальные партии русские? Вот «ЦС» ясно сказал устами Нила Ушакова в газете «Латвияс Авизе» пару лет назад, с выноской в заголовок интервью: «Мы – не русская партия». Прямо и честно. Может быть, очередное порождение изобретательности Юрия Журавлева – была «Дзимтене», теперь что-то социал-демократически-всеобщечеловеческое? Смогу ответить, когда узнаю, что это за русские партии.
- Не кажется ли вам, что при таком раскладе в Латвии уже наступает «эстонский вариант»? Центристы близки к власти, горстка радикалов и европейские партии?
- Возможно, наступает. Собственно, это и было целью российских внешнеполитических структур и российских информационных каналов, работающих на Латвию. Только в Эстонии нет, и не было реальных русских партий, тем более – европейских русских партий. Там были небольшие группы коллег, единомышленников, сподвижников по нескольким общим проблемам. И еще – все русские политические группы в Эстонии, трудно назвать их партиями, полностью ориентировались на мнение «из России». Это не назовешь «европейская русская партия». Так что еще не вечер – у нас в Латвии.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Те русские, которые живут все еще в Латвии, не очень чувствуют себя европейцами, это верно. Те, кто вполне прочувствовал, здесь уже не живут – они и живут в Европе – в основном в Англии, Испании, Швеции, а с 1 мая – в Германии. Те, кто еще остался, естественно, понимают – здесь не совсем Европа, и европейцем тут быть трудновато.
