Евразийский союз... В своей статье в «Известиях» Владимир Путин изложил идеи, которые витали, пожалуй, с момента распада Советского Союза. Сколько было разговоров, что СНГ — это временно? Пройдет год, два, три — и все вернется на круги своя. Но история не пишется заметками в блокнот. И никогда не возвращается в пройденном виде. Жизнь сложна. Да, путинские тезисы близки сердцам многих граждан и Белоруссии, и России, и Казахстана. Россия наконец сделала то, чего от нее больше всего ждали — в сущности, дала ответ на давнее предложение стать в центре глобального интеграционного проекта.
Насколько исчерпывающий этот ответ? Насколько он серьезен? Каковы последствия решения? Над этими вопросами в конференц–зале «СБ» размышляли главный редактор журнала «Белорусская думка» Вадим Гигин, заведующий кафедрой международных отношений Академии управления при президенте Сергей КИЗИМА, председатель совета директоров ОАО «Амкодор» Александр Шакутин и редактор отдела политики «СБ» Дмитрий КРЯТ.
Д.Крят: Согласитесь, коллеги, идея создания Евразийского союза созрела...
А.Шакутин: А помните, кто первый ее высказал?
С.Кизима: Мы говорим, что Александр Лукашенко. Казахстанцы — что Нурсултан Назарбаев. Четко сформулировал идею Владимир Путин.
А.Шакутин: Не забудем Солженицына. Именно этот писатель публично заявил, что новый союз неизбежен. Что рано или поздно в него первыми вступят Россия, Украина, Белоруссия и Казахстан. Поскольку этого требует экономическая и политическая необходимость.
Д.Крят: Однако история историей. Но есть нынешний факт. Россией впервые заявлено о решимости идею теснейшей евразийской интеграции реализовать. Но здесь невольно возникает двойственность оценок. Будь Путин уже сейчас президентом России, его заявление можно было бы воспринимать как стратегическую линию политики российского государства. Но она прозвучала после известия о том, что Путин будет выдвигаться на пост президента. Можно ли это воспринимать как заявленную стратегическую линию политики будущего президента? В случае его избрания, разумеется.
С.Кизима: Я думаю, нужно воспринимать это заявление самым серьезным образом. Ведь именно при президентстве Путина получили движение проекты создания ЕврАзЭС, Таможенного союза. Поэтому здесь я вижу логичное продолжение проводимой им линии. С другой стороны, эти заявления можно расценивать и как некую пробу возможностей найти альтернативу западноевропейскому вектору развития. Последние 4 года показали, что реальной перспективы долгосрочного сотрудничества с евроатлантическим сообществом у России нет. Один из показательных примеров — провал попытки установить безвизовый режим с Евросоюзом. Все закончилось обещанием чего–то неопределенного. Для России как великой державы стоять в прихожей Евросоюза, во многом живущего за счет российского сырья, и ждать 15 лет в ожидании даже такой политической мелочи унизительно.
Нечто подобное мы видим на примере Турции. Она уже столько лет является членом НАТО, и постоянные обещания вступления в Евросоюз, и постоянные отказы вызывают крайнее раздражение у турецкого руководства. Она чувствует себя униженной. И потому в последнее время мы видим активизацию ее политики в азиатском регионе, стремление к лидерству на Ближнем Востоке. Но Россия — это не Турция. Ее политические, экономические и военные возможности намного превышают турецкие. И потому этот проект выдвинут с очень далеким прицелом. Само название говорит об этом. Россия ясно показала, что в этом союзе она будет активно развивать восточное направление.
Да, проект Евразийского союза — часть предвыборной программы. Но практической программы. С расчетом, что в ближайшие 6 — 12 лет в него войдут некоторые страны Центральной Азии. И, возможно, не только они.
Д.Крят: Я в статье Путина увидел совершенно другой, причем очень прозрачный, намек. Когда он говорит о формировании гармоничного сообщества экономик от Лиссабона до Владивостока. От Атлантического до Тихого океана. Этакое чуть ли не прямое предложение Европе объединить усилия в создании мощного полюса, уравновешивающего мировое влияние США.
С.Кизима: Это не что иное, как реверанс в сторону политиков и экономистов либерального толка, которые ставят своей целью втянуть Россию, так сказать, в русло общеевропейской цивилизации. Если ты хочешь реализовать намеченные планы и ожидаешь встретить сопротивление прозападно настроенной европейской элиты — экспертов и аналитиков, естественно, ты должен сделать в своем программном документе реверанс в их сторону. Намекнуть им, что Евразийский союз — не замкнутая система. Что там открыты двери для возможных вариантов углубления экономического сотрудничества с Евросоюзом.
В.Гигин: По моему глубокому убеждению, Путин и члены его команды — люди достаточно европоцентричные. Мыслящие по–европейски.
А.Шакутин: Путин работал в Европе, знает ее, так сказать, изнутри.
В.Гигин: Не думаю, что Владимир Владимирович делал какие–то «реверансы». Ведь он не боится делать резкие заявления в адрес Запада, когда это нужно. Если бы его проект был лишь незначительной частью предвыборной программы, уверен, там были бы формулировки в адрес Запада более жесткие. Поскольку они популярны среди основной массы населения. Однако мышление российской элиты несколько иное. Основной рынок сбыта там, где есть деньги. Где люди готовы покупать продукцию. А деньги сегодня есть в Европе. Нужно только пробить стену из высоких ввозных тарифов. Их таможенную границу. Мы сегодня это делаем по молоку, по другим товарным позициям. И чем больше на нашем Едином экономическом пространстве будет производиться конкурентоспособной продукции, тем острее будет становиться эта проблема. Речь о рынке в 500 миллионов платежеспособного населения. Которое, в принципе, готово покупать нашу продукцию.
Читайте также: Лукашенко: Ай, да Путин, ай, да сукин сын
С.Кизима: Сегодня Евросоюз имеет от России, Казахстана и Белоруссии все, что захочет. Газ, нефть, цветные металлы, нефтехимию... А мы покупаем у них более высокотехнологичную продукцию, которую они заинтересованы продать нам. Все, что они хотят от нас, они имеют. Перед остальными нашими товарами ставят высокие заградительные пошлины. Зачем им что–то менять, если их устраивает нынешнее положение?
А.Шакутин: Союз нужен для того, чтобы появилось достаточно серьезное и влиятельное геополитическое, геоэкономическое образование, с которым вынуждены будут считаться все. Он сможет на равных разговаривать и с США, и с Евросоюзом. Чтобы мы могли сообща продвигать наши интересы на рынки Евросоюза. Мы хотим добиться равных условий конкуренции с ними. Чтобы они не ставили перед нами барьеры. Мы же знаем, как они поступают в отношении нашей легкой промышленности, машиностроения, нефтехимии. Голос мощного союза будет гораздо более слышим, чем голоса Белоруссии, Казахстана и России в отдельности. И США будут вынуждены считаться с нами. Да и европейцы, по большому счету, заинтересованы в том, чтобы уравновесить каким–то образом влияние США на европейском континенте. Пусть не сразу, но эта тенденция проявится.
В.Гигин: Когда мы говорим о возможности «пробить» барьеры таможенной политики Евросоюза, нужно учитывать один очень важный момент. Образование Евразийского союза в определенной степени окажет деморализующее влияние на Запад. Этот эффект будет непродолжительным, но нашим политикам нужно будет успеть им воспользоваться. Что такое создание союза вкупе с ОДКБ? Это, по сути, означает крушение прежних западных проектов на постсоветском направлении. Они год–два–три не будут знать, что делать.
Обосную эту мысль конкретным примером. Смотрите, что произошло на последнем саммите «Восточного партнерства»? Евросоюз просто «вырубила» позиция целого ряда стран, выступивших в защиту Белоруссии. Штефан Фюле отменял встречи, шли ночные переговоры. Уламывали окружение Януковича... Евросоюз был деморализован позицией стран-партнеров лишь по одному параграфу по Белоруссии.
А.Шакутин: То, что произошло на этом саммите, было просто уникальным. Там было полной неожиданностью, что президенты Грузии, Азербайджана и других стран стали защищать Белоруссию от надуманных обвинений. А представьте себе, если мы будем состоять в этом союзе? Наш голос услышат даже те, кто не хотел его слышать.
Идея союза вполне реальна. Во–первых, его необходимость продиктована экономической целесообразностью. Тем более что первые практические шаги в этом направлении уже сделаны. Я имею в виду создание Таможенного союза и со следующего года образование Единого экономического пространства. Экономики наших стран взаимосвязаны. И та кооперация между производственниками, которая существовала во времена СССР, должна быть восстановлена. Каждая из экономик стран союза только от этого выиграет. Для нас это прежде всего доступ к ресурсам, которые позволят более эффективно работать практически всем сферам экономики. Во–вторых, союз позволит получить более свободный выход на рынки сбыта товаров. Немаловажно и то, что мы получим большие возможности объединить научный потенциал каждой из стран, что позволит создавать совершенно новые виды продукции. Конкурентоспособной на мировом рынке. Нельзя забывать и о культурных связях. Точнее, о единой культуре, которая связывала наши народы. Этот союз даст импульс дальнейшему развитию по всем направлениям. И в политике — особенно. Голос союза стран на международной арене намного сильнее голоса одной. Его услышат и будут с ним считаться и в Евросоюзе, и в США. Тем более мир как никогда сегодня нуждается в балансе политических сил. Мы видим, к чему приводит политика одной страны, которая стремится диктовать всему миру свои условия. И к чему это привело в финансовой сфере — мы тоже теперь знаем.
Я абсолютно уверен, что иного пути у наших стран нет. И мы должны его пройти! Мне только как–то непонятно, почему только спустя много лет вернулись к пониманию того, что союз нам нужен. Ведь это давняя идея. И, кстати, в свое время один из немногих депутатов, которые голосовали против развала СССР, был будущий президент Белоруссии. Потому что всегда было очевидно, что союз сильнее стран–одиночек. Вместе проще решать многие вопросы, будь то политика или экономика.
Д.Крят: Мне кажется, что пауза, пусть и в 20 лет, достаточно логична. После распада Советского Союза в каждой из республик шло формирование национальных политических и экономических элит. В экономиках шел процесс раздела собственности. Нас это коснулось в меньшей степени, но у партнеров все складывалось иначе. Потом несколько периодов этой собственности передела. Но в конечном итоге и политические, и экономические трансформации завершились. Все структурировано. И у новой элиты на первый план вышла задача повышения эффективности работы обретенных ресурсов. И ее решение через более тесную интеграцию вполне разумно. Если не сказать безальтернативно.
В.Гигин: Меня удивила реакция российского экспертного сообщества. Обсуждая достаточно живо проект Путина, никто из них даже не вспомнил, что идея Евразийского союза предлагалась России и Белоруссией, и Казахстаном на протяжении многих лет. Но оставалось без должного внимания. Понятно, что сегодня российская политическая, экономическая элиты созрели, чтобы взять эту идею на вооружение. В принципе, было ожидаемо, что к 20–летию распада Советского Союза нечто подобное будет озвучено. Поскольку складывающаяся ситуация в мире требует принятия новой внешнеполитической стратегии развития.
К этой мысли несложно было прийти, вспомнив известную речь Путина в 2007 году на конференции по глобальной безопасности. Именно там, я считаю, началось формирование и обозначились векторы новой российской политической стратегии на постсоветском пространстве. Тогда было четко обозначено, что Россия не согласна с гегемонистской политикой США. И что Россия видит свое историческое право играть роль в мире не меньшую, чем США. Это был первый по–настоящему вызов... Затем 2008–й год. Случился военный конфликт с Грузией. Впервые союзник американцев потерпел военное поражение. И США не смогли ничего сделать. Это событие показало, что политический ресурс США на территории бывшего Советского Союза серьезно ограничен. Российское руководство к нынешнему шагу шло давно. Да, заявление, несомненно, часть предвыборной программы. Но сам этот проект не предвыборный. Это очень серьезное предложение. Практическое предложение.
С.Кизима: До прихода России к идее Евразийского союза там в целом относились к странам СНГ как, скажем так, к странам–нахлебникам. Которые, в принципе, не нужны России. У многих была даже уверенность, что как только ей удастся избавиться от них, Россия быстро решит все свои внутренние проблемы и снова станет мировой сверхдержавой.
А вот после войны с Грузией, когда Россию мало кто поддержал, пришло понимание того, что она осталась фактически без союзников. Как и понимание того, что это результат проводимой Россией внешней политики в отношении своих соседей. И здесь Путин совершенно прав, в сущности, декларируя, что единственной возможностью для возрождения России как великой державы, усиления своих политических и экономических позиций в мире может быть только политика усиления своих естественных союзников. И в первую очередь партнеров по СНГ. Поэтому нужно проводить не экономический диктат в отношении своих соседей, а создавать возможности для полноценного сотрудничества и взаимопомощи. Только в таких условиях и может существовать союз. И мы видим уже сегодня, что Россия готова поделиться своими рынками, готова дать более свободный доступ к своим ресурсам. Что получили производители России за 2008 — 2010 годы, когда белорусские товары имели очень серьезные проблемы к доступу на их рынок? Что, у них рентабельность выросла? Развились новые производства? Товары стали конкурентоспособнее? Ничего подобного. И там поняли, что это ложный путь.
Д.Крят: Вот эта логика движения, увы, видится не без изъянов. Цитата из статьи Путина: «Характерно, что в период мирового финансового кризиса, заставившего государства искать новые ресурсы для экономического роста, интеграционные процессы получили дополнительный импульс. Мы объективно подошли к тому, чтобы серьезно модернизировать принципы нашего партнерства — как в СНГ, так и в других региональных объединениях. И сконцентрировали свое внимание прежде всего на развитии торговых и производственных связей»...
Речь о ситуации 2009 года. Когда Россия закрывалась от наших товаров. Мы не могли их свободно продавать на своем основном рынке. Терпели от этого колоссальные потери. Все помнят тогдашнюю кампанию по разгрузке складов. Какая же здесь концентрация на развитии торговых и производственных связей? А что мы имеем сегодня? Есть известные проблемы на валютном рынке. Мы из фонда ЕврАзЭС, в котором основную роль играет именно Россия, с трудом добиваемся поддержки. На нашем рынке присутствуют крупнейшие российские банки. Они с легкостью могут играть как на стабилизацию ситуации, так и на ее усугубление. Но ответственного отношения, увы, не видно. И вот наглядный параллельный пример — Евросоюз. Сотни миллиардов долларов поддержки странам, испытывающим трудности. В нашем союзе — пока таможенном — подобной солидарности что-то не видно. Но ведь именно он по логике вещей должен стать прообразом Евразийского союза. А у нас зашла речь о готовности делиться рынками, ресурсами... На мой взгляд, очень оптимистичное суждение.
А.Шакутин: Изменения есть. Причем очень существенные. Если раньше некоторые политики в России руководствовались лишь личными амбициями, не подкрепленными никакой экономической целесообразностью, то сегодня мы видим иное понимание ситуации. Возьмем, к примеру, наше машиностроение. Оно, по сути дела, на 70 процентов состоит из российских сырья, энергоресурсов и комплектующих. Беларусия, как образно говорил наш президент — это сборочный цех бывшего Советского Союза. Так оно было, так оно во многом и осталось. Наша страна имеет от производства и реализации этой продукции добавленную стоимость. Налоги, рабочие места, зарплата — это наша часть. Остальное преимущественно российское, отчасти казахстанское. Мы продаем на экспорт не только свой труд, но и труд рабочих стран–партнеров. Это продукт, созданный вместе с предприятиями России и Казахстана. Как видите, союз фактически работает на экономическом уровне. Он есть в реальности. Механизм действует. Зачем ставить палки в колеса? От этого никто не выигрывает. Наоборот, проигрываем мы все. Ограничивая доступ на свои рынки произведенных у нас в стране товаров, россияне ограничивают в большей степени своих же производителей. К счастью, наша экономика выдержала все «войны». Она доказала, что может работать даже в таких сложнейших условиях, какие были все эти последние годы.
Теперь Россия пришла к пониманию того, что проще и выгоднее работать в условиях партнерских отношений, а не диктата. Поэтому ушли в прошлое и «молочные войны», и «сахарные», и «автомобильные», и все остальные. Ситуация по отношению к белорусским производителям изменилась. Сужу по своему предприятию. Мы, например, получили даже доступ к участию в тендерах на выполнение заказов за счет российских бюджетных денег. Недавно один такой большой конкурс выиграли — на поставку в Москву крупной партии коммунальной техники. Изменения налицо.
В.Гигин: Я на днях участвовал в семинаре, проводимом Министерством обороны для руководителей СМИ. Речь шла о недавних совместных учениях Белоруссии и России. Они показали высокую степень кооперации военных и военно–промышленных комплексов. Причем не только России и Белоруссии, но и Казахстана. Наше глубокое взаимодействие по производству новых видов оружия, модернизации боевой техники показало, что мы друг без друга в этих сферах обойтись уже не можем. Это важный штрих.
Что касается проблем, с которыми мы сталкивались раньше, я вижу в них не только негатив. Скорее наоборот. В результате этих так называемых «торговых войн» Россия и Белоруссия выработали механизм решения возникающих противоречий. Во всяком случае, мне так это видится. Смотрите: после первого серьезного спора в 2004 году по газу и нефти был с трудом достигнут какой–то компромисс. Но стороны расходились с такими обиженными, недовольными лицами, что несложно было догадаться, что этим конфликтом дело не закончится. А теперь посмотрите, как разрешались споры в прошлом году и в марте этого года. Там практически все вопросы экономического характера были урегулированы к обоюдному удовлетворению.
Читайте также: Лукашенко про Евразийский союз
Особое внимание я бы обратил здесь на роль Путина. Если Медведев выступал в какой–то степени как инициатор ситуаций, которые часто приводили к конфликтам, то Путин запомнился как фигура, больше стоящая над спором как посредник. Для которого важнее всего было найти компромисс между сторонами. Думаю, это как раз дает надежду, что возможное президентство Путина станет символичным с точки зрения изменения отношения российской политической элиты не только к Белоруссии, но и к другим государствам СНГ. Движением к преодолению сложившегося постимперского комплекса старшего брата. Хотелось бы на это надеяться.
Хотя объективные проблемы, конечно, сохраняются. Одна из них — так называемая параллельная линейка производства. У них металлургия сильнее нашей. Наш тракторный завод выпускает тракторов больше, чем пять российских тракторных заводов вместе взятых. Эти проблемы каким–то образом надо решать. Нужно достигать компромисса. Он уже частично достигнут. Перестройка экономики далеко еще не закончилась. Мы должны от конкуренции между нашими производствами переходить к кооперации. Но если мы говорим о потенциальном расширении Евразийского союза, эта параллельная линейка создает определенные препятствия и отталкивает некоторые страны. Например, Украину. Ей тяжело входить в Таможенный союз. Она в Кривом Роге, Запорожье, в Днепропетровске, в Одессе, Николаеве имеет практически те же производства, которые есть в России. То есть они являются прямыми конкурентами и стоит вопрос: как это уладить в рамках единого союза? Как будут вырабатываться цивилизованные схемы взаимодействия?
И еще. Конечно, и Белоруссия, и Россия, и Казахстан заинтересованы в том, чтобы Таможенный союз превратился в более широкое экономическое и географическое образование. Но вот у меня вызывает вопросы приглашение вступить в этот союз Киргизию и Таджикистану. Я понимаю, что у России есть стремление притянуть, вовлечь в свою орбиту как можно больше стран. Застолбить геополитические участки. Но нужно здесь учитывать опыт, в том числе и Евросоюза. Он при приеме новых членов вырабатывает определенные критерии. Думаю, и нам это необходимо.
А.Шакутин: Я тоже думаю, что в первую очередь мы должны учитывать экономическую составляющую этого союза, а не рассматривать его как политическое образование. Иначе снова возникнут волна недовольства и стремление избавиться от «нахлебников». Думаю, что эта причина сыграла не последнюю роль в развале Советского Союза. За основу нужно брать страны с действительно эффективной экономикой. И тогда союз будет более сильным не только в экономическом, но и в политическом плане.
Д.Крят: Итак, мы приходим к тому, что государственный протекционизм в интересах своей экономики должен уйти в прошлое. Имеется в виду прямой протекционизм. Но уже с нового года запускается еще более тесная интеграционная структура. Таможенный союз вырастает до Единого экономического пространства. Здесь есть определенный набор бонусов. Один из главных — равенство условий деятельности субъектов хозяйствования. В том числе и по принципу доступа к сырью, материалам, энергоносителям. В вероятном Евразийском союзе этот фактор должен быть и вовсе бесспорным. Но здесь открывается проблема иного рода. Странам–участницам придется конкурировать между собой за бизнес, за инвестора. В стране, которая даст более благоприятные условия бизнеса, будет концентрироваться и капитал. Там будет большая предпринимательская активность. А сегодня в этом плане мы, похоже, отстаем. По уровню, например, налоговой нагрузки. И где гарантия, что при создании свободного рынка капиталов, трудовых ресурсов вот Александр Васильевич (Шакутин — прим. ред.) не возьмет и не выведет свои предприятия в Россию или Казахстан?
А.Шакутин: Вы правильно сказали. Бизнес идет туда, где он имеет больший доход. Но!.. Да, я получу за рубежом, допустим, большую прибыль, но я ее использую в интересах Белоруссии. В какой бы стране деньги ни были заработаны, эти деньги все равно приходят в экономику своей страны.
Д.Крят: А почему уже сейчас не стараться сделать условия ведения бизнеса в своей стране более выгодными, более благоприятными, чем в России и Казахстане? Ведь уже нынешние валютные неурядицы обострили проблему оттока бизнеса. Да, «Амкодор» — сильное предприятие. То есть настоящий многопрофильный холдинг, который имеет предприятия в разных странах. Во главе его — настоящий государственник. И уже этим многое сказано. Но возьмем пример мельче. Мебельный цех, скажем, в Могилеве. Вот прикинет его хозяин: здесь налоги выше, чем в Смоленске. Тут он арендует производственные площади, там ему их отдают в собственность. Есть и еще масса нюансов. В итоге соберет дело и перенесет. Причем продолжая использовать белорусское сырье. Ведь границ не будет, а сотня километров в таком случае — не показатель. Сырье белорусское, а работа — в России. Там платятся налоги, там создаются рабочие места. Вот к чему, наверное, нам надо готовиться.
А.Шакутин: Конечно, существующие законы влияют на приток или отток капиталов. Бизнес ищет возможность заработать больше там, где это позволяет законодательство. Конечно, сегодня заработать можно больше в России, но мы, например, вкладываем прибыль в покупку белорусских предприятий. В этом году выкупили уже три завода в Белоруссии. Почему? Дело в том, что наше законодательство создает абсолютно хорошие условия для развития именно производств. Мы таких условий не видели ни в России, ни в Казахстане. Речь именно о производственном бизнесе. Здесь условия для его ведения и развития предпочтительнее.
Мы получаем здесь массу преимуществ, которых не имели ни в России, ни в Казахстане, ни в Евросоюзе. Поэтому собираемся и в следующем году покупать заводы и расширять свое дело. Проблема в другом. У нас вроде бы, с одной стороны, хватает трудовых ресурсов, а с другой — мы сегодня имеем огромный дефицит квалифицированных кадров. Хотя их у нас на порядок больше, чем в сопредельных странах. Даже в Прибалтике. У нас, например, там есть завод. Но мы не можем набрать квалифицированных работников. Практически все они уехали на работу в другие страны. В Белоруссии мы сможем смело создавать производства европейского уровня. Создать подобное производство в других странах СНГ мы не можем. Потому что там очень остро стоит вопрос с квалифицированными кадрами.
Там разрушена система подготовки технического персонала. Трудовые ресурсы есть, а квалификации нет. Чтобы сегодня эффективно заработало производство, я должен четверть средств от всех инвестиций затратить на подготовку персонала. В Белоруссии я за это не плачу. За это платит государство. Здесь система подготовки сохранена. Это очень важное преимущество. В этом плане, я считаю, наша страна более подготовлена к конкуренции в рамках вероятного Евразийского союза. Причем это преимущество долгосрочное. Потому что России, чтобы достичь нашего уровня, нужно потратить от 5 до 10 лет при вложении огромных денег. И то, что мы благоразумно сохранили систему подготовки кадров, и то, что мы сохранили работающие производства, — одно из самых серьезных наших конкурентных преимуществ.
С.Кизима: Согласен с Александром Васильевичем. Высокий образовательный уровень наших специалистов, сохранение работающих производств дают нам неплохие конкурентные преимущества.
Д.Крят: А Единое экономическое пространство открывает границы для свободной миграции трудовых ресурсов. И где гарантия, что эти наши ресурсы не побегут в Россию и Казахстан, если там работодатель даст более интересные условия?
В.Гигин: И я бы более критически смотрел на эту ситуацию. Кадры, производство — все это хорошо. Но есть несколько минусов. Дмитрий правильно сказал, что у нас идет процесс преобразования, совершенствования налоговой системы, условий ведения бизнеса. Да, сегодня зарегистрировать предприятие очень просто. Но вести бизнес проще почти не стало. Конечно, бизнесмены чаще перегибают в оценках. Сгущают краски. Но их мнение оказывает влияние на общую картину. А она отражается в том числе и в рейтингах инвестиционной привлекательности Белоруссии. В этом плане Белоруссия на фоне некоторых близких стран проигрывает. Иностранные инвесторы, прежде чем вложить капитал, смотрят на рейтинг страны. К этим рейтингам можно по–разному относиться. Да, в них есть часть политики. Но для инвестора это важный показатель. И нам стоит это понимать и учитывать.
Это внешний аспект. А вот внутренний. Нам с нашим не всегда оперившимся бизнесом, с нашей системой государственного капитализма придется тягаться с хорошо структурированным крупным казахстанским и российским капиталом. С крупными финансово–промышленными корпорациями, которые отточили зубы на приватизации. Прежде всего в России, где предприниматели имеют очень тесные связи с российской политической элитой. Нам с ними придется конкурировать. Спрашивается, кто у нас с ними будет тягаться? Мы сейчас ведем речь о приватизации тех или иных предприятий. Кто их купит? Китайцы, россияне или еще кто–то? Но практически нигде не видно среди претендентов наших белорусских предпринимателей. Александр Васильевич говорит, что приобретает заводы. Но мне кажется, у него не хватит средств поучаствовать, например, в приватизации «Беларуськалия». Не думаю, что у нас найдутся бизнесмены, способные осилить подобный приватизационный проект. Что получится, если наши самые крупные и лакомые куски отойдут зарубежным компаниям? Как говорится — нельзя класть яйца в одну корзину. А российский бизнес очень агрессивный. Это надо учитывать. В условиях Единого экономического пространства он будет в первую очередь предъявлять претензии на самые привлекательные куски нашей собственности.
А с точки зрения привлечения инвестиций стоит обратить внимание на корректность сравнений. Если смотреть в целом на Россию и Казахстан, то Белоруссия выглядит более привлекательной. А если смотреть на структуру экономик по отраслям? По регионам? Вот сравните Белоруссию не со всей Россией, а, например, с ее северо–западным регионом. Санкт–Петербург, Калининград. Как смотримся мы рядом с ними в сфере привлекательности для капитала, рабочих рук, ведения бизнеса? Мы не будем и не сможем конкурировать со всей Россией от Таймыра или Приморского края до Брянска. Надо оценивать, куда охотнее пойдет капитал: к нам или в Калининградскую область. В каких размерах? Куда вложат 3 млрд. долларов, а куда 200? Вот в чем большой вопрос.
В мире развивается кризис. Инвестор пойдет в первую очередь туда, где сможет получить быструю отдачу. Более высокие дивиденды. Что мы можем предложить? Машиностроение, металлургия могут дать быструю отдачу? Конечно, нет. Быстрее всего дает отдачу добыча углеводородов, нефтепереработка и разработка полезных ископаемых. В этом плане предпочтительнее выглядят Россия и Казахстан. И хотя мы сегодня критикуем Россию за ее сырьевую ориентацию, но именно это является привлекательным для зарубежных инвесторов. Возникает вопрос: какие сферы мы должны сделать более привлекательными для инвестиционной активности?
На мой взгляд, это развитие IT–технологий. И еще я заступлюсь за малый и средний бизнес. Создание мегакорпораций — это хорошо. Но сегодняшний кризис — это кризис в том числе и корпоративного капитализма. С него все и началось. В США. Да, экономику страны вытягивают крупные корпорации. Но опыт показывает, что наиболее устойчивыми являются те страны, у которых крепкая «подушка безопасности» в виде малого и среднего бизнеса. Какую функцию он выполняет? Развивает сферу услуг. Способствует развитию инфраструктуры. Обеспечивает рабочими местами население. В том числе и во время кризиса. Ведь во время кризиса крупные предприятия вынуждены сокращать рабочих. Оптимизировать штаты.
Сегодня мы говорим об оттоке рабочей силы. Сегодня наши специалисты уходят работать в российские города. И мне кажется, Единое экономическое пространство может усилить этот процесс. Мы не должны забывать, что малый и средний бизнес решает в том числе и проблему безработицы. Я понимаю, что флагманом экономики являются крупные корпорации. Но если мы хотим сформировать национальный предпринимательский класс, а не создать группировку олигархов, то мы должны обратить серьезное внимание и на развитие этого сегмента частного бизнеса.
В процессе создания единой интеграционной системы эти моменты мы должны учитывать. Давайте объективно говорить: этого нет. Каждый отстаивает интересы своего национального капитала. В Москве ли, Астане или Минске. И такое положение, наверное, сохранится еще долго. В ЕС от союза угля и стали сколько времени прошло? А в каждой стране все еще сохраняется протекционизм. На всей территории Евразийского союза до сих пор нет единых условий ведения бизнеса. Нам, конечно, надо к этому стремиться. Но когда придем к цели? Если вообще придем.
Д.Крят: Очень важные дилеммы. Но давайте обратим внимание еще вот на какой серьезный аспект. В прозвучавшей идее Евразийского союза пока за скобками обсуждений остаются два определяющих момента. Которые, если откровенно, затормозили и развитие Союзного государства Белоруссии и России. Это тема интеграции денежных систем — проще говоря, введения единой валюты. И принятия некоего общего политического акта — Конституции или иного формирования наднациональных структур... Мы не смогли решить эти вопросы в союзе Белоруссия — Россия. Теперь собираемся сделать это втроем. А в перспективе с еще большим количеством государств.
А.Шакутин: В белорусско–российском союзе это не получилось потому, что российская элита в свое время испугалась гипотетического прихода Лукашенко к власти в едином государстве. Ведь всем очевидно, что его популярность как политика и была, и остается высока на всем постсоветском пространстве.
В.Гигин: Соглашусь с тем, что одной из причин торможения интеграции со стороны России была боязнь прихода к власти Александра Лукашенко. Но тогда речь шла о едином государстве. Сейчас ситуация несколько иная. Я думаю, что в перспективе речь будет идти о создании конфедерации. Поэтому не надо бояться никаких наднациональных органов. Когда мы говорим о переброске, например, электроэнергии, о распределении квот на поставку каких–то товаров, необходимо создание наднациональных органов. Иначе кто будет этим заниматься? Наше Министерство энергетики или российское? Жизнь приведет к тому, что будем создавать энергетическую, аграрную комиссии. Другие. По отраслям.
А.Шакутин: Да что тут думать? Все эти надгосударственные структуры уже созданы в Евросоюзе. Не важно, как мы их будем называть. Национальные суверенитеты от этого не пострадают.
В.Гигин: Но все же нам придется делегировать часть своих суверенных полномочий. Думаю, Казахстан и Белоруссия к этому готовы. Вопрос: а готова ли к этому Россия?
Путин и его команда созрели для нормального цивилизованного разговора со своими партнерами. Хотелось бы надеяться, что они созрели и для понимания, что придется поделиться частью своих полномочий. Передать их союзным органам. А что касается единой валюты — это ведь эволюционный процесс. Вопрос неизбежно встанет при дальнейшем развитии взаимной торговли. При расчетах за сырье, энергию, углеводороды. Нам нужно будет переходить на некую общую единицу расчетов. Чтобы «отвязаться» от доллара, от евро. Разумеется, не сразу. Как в Европе. Сначала экю, потом безналичный евро, и только потом полноценная общая валюта с наличным эквивалентом.
Разумеется, возникнет вопрос об эмиссионном центре. Должен быть некий евразийский банк. Но его руководство должно формироваться на паритетных началах. Как будет выбираться председатель? Кем он будет утверждаться? И эти вопросы распределения полномочий, кстати, приведут к необходимости создания сильного наднационального парламента. Вот так сама жизнь нас будет подталкивать к поэтапному движению вперед.
Д.Крят: Согласитесь, коллеги, что нельзя в нашей дискуссии обойти и украинскую тему. Тем более что изначально в Ялте проект Единого экономического пространства рождался при участии глав четырех государств. Мне, к слову, довелось при этом присутствовать. Период, как теперь его называют, позднего Кучмы. Срок президентства Леонида Семеновича истекал, и его подпись под соответствующими документами позже называли политическим завещанием. Следующим поколением правящей элиты Украины оно, как известно, воспринято не было. Да и сегодня однозначных сигналов о готовности Украины к тесной интеграции по восточному вектору, увы, нет. Хотя без нее замысел Евразийского союза, очевидно, теряет много.
В.Гигин: Чтобы союз был полноценным, в нем Украина участвовать должна. Почему наше союзное с Россией государство не достигло ожидаемой эффективности? А скажите, был ли в истории пример жизнеспособности биполитического образования? Все, которые существовали до сих пор, — развалились. В любом образовании должны присутствовать какие–то уравновешивающие друг друга центры. В данном случае одним из таких центров я вижу Киев наряду с Астаной.
А.Шакутин: Если в Едином экономическом пространстве Белоруссия получит доступ к газу на равных условиях с российскими потребителями, Украина тут же среагирует и придет в этот союз. Уверен в этом. Более того, я считаю, объединение именно четырех стран достаточно жизнеспособно. И на первых порах самодостаточно. Оно вполне может обойтись и без спешного приема новых членов.
В.Гигин: Сегодня задача политиков России не допустить, чтобы Украина создала ассоциированное членство с Евросоюзом. Есть опасность того, что политическое влияние Евросоюза даст возможность сторонникам евроинтеграции укрепить свои позиции, и тогда мы не увидим Украину в Евразийском союзе ближайшие 100 лет.
России нужно вкладывать деньги в образовательные проекты. В проведение конференций, семинаров и прочих мероприятий, которые объясняли бы значимость этого интеграционного сообщества. Ориентировать общественное мнение на позитивное восприятие этого проекта. Так, как это делает Запад в разных странах. При помощи грантов и прочих стимулов. Я не сомневаюсь в том, что поддержка населения интеграционных инициатив есть во всех наших четырех странах. Но этот потенциал надо развивать. Через широкие дискуссии. Через такие вот, как сегодня, «круглые столы». Но повсеместно. В Минске, Москве, Астане, Киеве. Да, это немалая работа. И трудная. Но ее вести необходимо совместно!
