В начале ХХ века русские аристократы все еще были надменной и чопорной верхушкой общества. Те дни, когда они могли покупать и продавать крепостных, давно уже миновали, но большинство из них по-прежнему получали доход от земли, которой они распоряжались не очень умело. Они жили в роскошных особняках и величественных загородных поместьях, причем, зачастую не по средствам. Некоторые работали в государственном чиновничьем аппарате, некоторые служили в армии. А остальные жили на широкую ногу, прожигали жизнь и бездельничали. Большинство из них теснилось вокруг некомпетентного и упрямого царя Николая II, разделяя его ограниченные взгляды на судьбу нации. По любым меркам эти люди превращались в анахронизм, который должен был отмереть по мере развития страны. В отличие от британской аристократии, русская аристократия так и не усвоила, что лучше поклониться, чем сломаться.
На их фоне возникал новый класс, который аристократия презирала. Это были торговцы и бывшие крепостные, положившие начало современной буржуазии и предпринимателям. Если бы все находились в равном положении, то именно эти люди, а не аристократы, решали бы судьбы своей страны.
Читайте также: Тройки бывают разные
Но не все были равны. Революция и Гражданская война привели к власти большевиков, которые были полны решимости уничтожить любого, кто способен выступить против них и их идеологии борьбы сил света и тьмы. Ни аристократия, ни новая буржуазия не сумели пережить царство террора, которое создал против них Ленин.
В своей, подтвержденной множеством исследований и источников, содержательной и подробной книге Дуглас Смит рассказывает о том, что случилось с аристократией, - с многочисленными Шереметевыми и еще более многочисленными Голицыными – двумя старейшими и благороднейшими родами России. Используя мемуары, дневники, письма, материалы бесед и документы, Смит создает подробную картину жизни этих людей до и после того, как в нее навсегда внесла свои изменения революция и варварская Гражданская война.
Во времена этих бурных событий все стороны вели себя в равной степени жестоко и свирепо. Но именно победившие большевики придали террору законный статус, усиливая свою власть над разрушенной и опустошенной страной. Многие аристократы были убиты или уехали в эмиграцию. Многие из числа оставшихся в России – «бывшие», как их называли большевики – исчезли во время чисток либо выжили, скрыв свое происхождение. Кто-то увидел в происходящем возмездие за их собственные грехи. Князь Владимир Голицын, являвшийся либеральным мэром Москвы, писал в своих мемуарах: «Мы, люди нынешнего века, расплачиваемся за прегрешения своих предков, и особенно - за систему крепостничества со всеми ее ужасами и извращениями… Кто виноват в том, что русские люди, крестьяне и пролетарии, оказались варварами? Кто, если не все мы?»
Также по теме: Внук Троцкого спустя 72 года вспоминает, как убили его деда
Но как бы ни был слеп класс аристократии к последствиям своей эгоистичности и неумелости, судьба ее отдельных представителей переходит все границы. Они лишаются своих привилегий, впадая в отчаянную нищету, и падение это становится все более глубоким и окончательным. Сосредоточившись на этих людях, Смит непреднамеренно создал впечатление, будто их страдания были уникальны. Но конечно же, ничего уникального в них не было. Когда на смену Ленину пришел Сталин, миллионы их соотечественников – буржуазия, интеллигенция, рабочие и крестьяне, ради кого был провозглашен новый режим – страдали точно так же, причем, в гораздо больших количествах.
С началом упадка и распадом советского режима выжившая аристократия начала выходить из своих укрытий, восстанавливая разбросанные семьи, разыскивая родственников и возрождая свое место в истории страны. В новой России сейчас престижно быть человеком, могущим назвать себя русским аристократом. Это даже стало желательно, и это является отражением некоего нового снобизма. Были даже досужие разговоры о возрождении монархии. Но у аристократов, в отличие от возродившейся и окрепшей буржуазии, никогда не было никакой надежды на восстановление своей роли в новом государстве. Это стало слабой заменой счастливому концу.
