Клац! Щелчок от курка пистолета разносится эхом по всему подъезду. Мой сосед упирает дуло пистолета мне в лоб, прямо над переносицей. Щелчок затвора - и широкая улыбка соседа перекрывает собой весь обзор подъезда, отделанного в классическом советском стиле, с кафельным полом и почтовыми ящиками. На его наголо обритой голове отражается свет тусклой желтой лампочки, которую я тем утром вкрутил в патрон на потолке. «Я только хотел сказать, что вы б.., ребята, музыку потише сделали». Только тут до меня дошло, что за полминуты до этого дверь открыла Марина, и теперь смотрит на нас, побелев от страха. В это время за нашей дверью вовсю идет новоселье – на этой неделе Аня подписала договор, и еще как минимум год мы будем жить в отличной квартире в самом центре Москвы. Половина моих еще не разобранных чемоданов валяется в коридоре. На кухне четверо наших французских друзей опустошают запасы вина. Гости ходят курить в коридор, в гостиной - танцы, а парень, полдня потративший на настройку старого пыльного пианино, уже сидит в углу с уполовиненной бутылкой водки.
Я подумал, что Марина дрожит от холода. «Окей», просипел я. «Музыку. Тише. Сделаем». Не оборачиваясь, я захожу обратно в квартиру, выдергиваю шнур из усилителя, и остаток вечера музыка звучит из слабеньких динамиков моего ноутбука.
На следующее утро я пошел поговорить с соседями. «Вы не волнуйтесь, - говорит Ирина Петровна, женщина в летах, живущая на втором этаже. - Этот парень побывал на Кавказе, ты ведь все понимаешь, да? И не забудь полить цветы в подъезде, они вон засохли уже. У вас же много бутылок со вчерашнего осталось? Вот и налей в них воды, дай день отстояться, а потом выливай в горшок» (в Москве из крана течет такая грязная вода, что если ее не отстоять, завянет любой цветок). «Но он мне в нос пистолетом тыкал!», - пытаюсь объяснить я. Если верить Ирине Петровне, жаловаться на это бесполезно. Мой сосед – потомственный милиционер, его отец - еще хуже. «Парень воевал в Первой Чеченской, а потом его на вторую послали, а ты удивляешься, что он немного того. Короче, не шуми, поливай цветы, и все будет хорошо».
Читайте также: Мусульманские богословы - теракты смертников противоречат нормам ислама
Три года спустя я лечу из Владивостока на самолете, заполненным северокорейскими гастарбайтерами. В тот самый момент, когда я захожу в салон с сумкой, доверху набитой ярко-рыжими крабовыми клешнями, в Махачкале, столице Дагестана, молодая женщина садится на автобус до Москвы. Мой полет длится семь часов, ее поездка – как минимум восемнадцать. Пока я стираю вещи уже в Москве, поливаю цветы в подъезде и пытаюсь успеть доспать хотя бы последние часы той ночи, Джаннет Абдуллаева готовится. Она прячет под одеждой пояс со взрывчаткой, заходит в метро и за пару минут до восьми утра, в самый час пик, взрывает себя.
Из-за джетлага мне не спится. Разница между Владивостоком и Москвой – восемь часов. В шесть утра - сна ни в одном глазу, поэтому я разбираю записи для статьи, над которой работал. На одном из новостных сайтов появляется сообщение о каких-то «проблемах в метро». Я пытаюсь пожарить омлет на завтрак, не переставая читать новостную ленту. Внезапно эти «проблемы» превращаются в теракт: «Повсюду убитые», читаю я в Twitter и немедленно выбегаю из дома.
Утренний поток транспорта в направлении центра, как всегда, еле ползет. После недолгих сомнений я направляюсь к метро. Пассажиры нервно оглядываются. Никто не читает. Кто-то запрыгивает в вагон в последний момент, когда двери уже закрываются, и у многих екает сердце. На станции «Библиотека имени Ленина» полиция закрывает пересадку. Я бегу к эскалаторам, выбегаю наверх, пробегаю Манежную, мимо Исторического музея, мимо Большого театра, прямо к Лубянке. Переулки и тротуары заполняются машинами скорой помощи. В туннели метро спускаются пожарные, пытаясь вытащить тех, кто выжил. Из метро появляются первые жертвы, перепачканные кровью. Одновременно уборщики начинают вытирать лужи крови. Взорванные вагоны распиливают на куски, чтобы их можно было вытащить на поверхность. Тем же вечером станции метро, на которых произошли взрывы, возобновляют работу. Теракт или нет, но без метро город попросту встанет.
Также по теме: Десять лет спустя после трагедии в «Норд-Ост» по-прежнему много вопросов без ответа
«Это правда, черт возьми, правда!» - говорит мой российский коллега, который прибыл на место происшествия до меня. Он едва сдерживает гнев. Мы наблюдаем за прекрасно организованной операцией по спасению: садятся и взлетают вертолеты, раненым немедленно оказывают помощь вдали от камер прессы. «Эти гребаные террористы!» - возмущается мой коллега. «Пару недель назад я видел их обращение на YouTube», - объясняет он. Я сам потом посмотрел это видео. На записи очень плохого качества террористы в очередной раз дают понять, что они все еще живы, и если русские думают, как рассказывают по телевизору про победоносное завершение войны, то они глубоко ошибаются. «Теперь война переместилась в ваши собственные дома, далеко от нашего Кавказа», - поясняет чеченский лидер Доку Умаров. По радио зачитывают имена выживших в теракте. У меня трясутся коленки. Я сижу на клумбе на площади и пытаюсь написать заметку. Мой ноутбук с трудом ловит WiFi из кафе за углом. Мне едва удается отправить первую новость через две минуты после дедлайна в амстердамскую газету Het Parool. Все время, пока выносят раненых, станция «Кузнецкий мост», с которой можно пересесть на «Лубянку», работает как обычно. В воздухе разлито странное, невозмутимое спокойствие. Все делают вид, что ничего не произошло. Пока полицейские вытаскивают со станции черные пластиковые мешки с трупами, пассажиры спокойно ждут следующего поезда или решают судоку.
За этот день я успеваю написать еще три новостные заметки и бесконечное количество раз выступить по радио с рассказами о теракте. «Какая атмосфера в городе? Что вы видите?» - раз за разом спрашивали меня ведущие. И конечно: «Кто стоит за этим ужасным нападением?» Я повторял то, что сам слышал - что это работа экстремистов с Кавказа, хотя я сам едва понимал, кто они такие и чего пытаются добиться.
Читайте также: Умаров приказал прекратить теракты, направленные на гражданское население России
Но вечером во мне что-то надломилось. С одной стороны, я корреспондент, я должен отстраненно смотреть на вещи, которые освещаю. Ты можешь быть внутри истории, но не можешь быть ее частью. Но Москва – и мой город тоже. Я покупаю в киоске букет белых гвоздик, и продавец спрашивает меня, не погиб ли кто-нибудь из моих родных. Потом я спускаюсь в метро, где до сих пор никто ни с кем не разговаривает. Я пересаживаюсь на красную ветку, еду в сторону «Парка культуры», но из вагона не выхожу. Вся станция завалена цветами, повсюду горят свечи. По полу станции ползет молодая женщина и рыдает. Через четыре станции я выхожу на «Лубянке». Прямо рядом со мной стоит президент Дмитрий Медведев. Рядом с ним - ни полиции, ни охраны. Мы кладем свои букеты и идем дальше.
По дороге домой в вагоне метро непрерывно плачет старушка. Минут двадцать я держу ее за руку, потом она, не взглянув на меня, выходит из вагона. Я понимаю, что целый день ничего не ел. В холодильнике – одни крабовые клешни, которые я привез из Владивостока. Тупым концом ножа я дроблю клешни, вытаскиваю мясо и жарю с ним омлет. Я засыпаю прямо на кухне.
Москва, февраль 2012 года.
