Гонка за лидерство набирает обороты

Канва международных отношений на перспективу заложена в текущем году.
 
Существует такая теория американского политолога Джорджа Модельски, согласно которой существуют длинные политические циклы смены мирового лидера, в которых вырисовываются отдельные этапы. По раскладу этой теории, смена, вернее, жаркая схватка за смену мировой власти, должна состояться этак где-то ближе к году 2050-му. А с начала этого века до года 2025–2026-го глобальный лидер и претендент на глобальное лидерство должны сформировать плотные ряды коалиций своих верных сторонников — тех, кто будет готов или будет вынужден поддержать своих патронов в глобальной схватке.
 
Америка в поисках коалиции
 
В общем-то, дело к этому давно идет, как рассказывало неоднократно «ЭО» за последние годы. Если администрация Клинтона еще приводила в однополярный порядок доставшееся ей мировое наследие после завершения «холодной войны», то администрация Буша уже начала его препарировать, дабы избежать формирования в будущем появления антиамериканской коалиции. Главные векторы на тот период были:
 
· взять под плотный контроль Ближний Восток с его энергоресурсами;
 
· путем «разноцветных» революций взять под контроль коммуникации вокруг потенциальных конкурентов в борьбе за лидерство;
 
· ну и распространить зону ответственности НАТО на западное побережье Тихого океана.
 
Но тонкости не хватало администрации Буша, дипломатического политеса. В итоге вместо достижения заветных целей был получен обратный эффект — отторжение американской политики, в том числе и в среде верных европейских союзников.
 
Пришло время Обамы исправлять допущенные Бушем ошибки. Он предложил «оливковую ветвь мира» доброй половине человечества, и мир охватила «обамомания». Были сделаны даже попытки наладить хорошие отношения с потенциальными соперниками — России предложена «перезагрузка», а Китаю — особые отношения в формате G2. Пожалуй, самый добрый и логичный вариант кардинального решения проблемы вечной гонки за глобальное лидерство, ведущей время от времени к глобальным катаклизмам. Однако недолго это продолжалось. Не все союзники Америки были готовы дружить со своими политическими оппонентами, не входившими ранее в этот круг, а старый друг, как говорится, лучше нового. Да и конфликт в экономических отношениях никуда не делся, а наоборот, углубился благодаря экономическому кризису. Америка и Европа сильно пострадали, а развивающиеся страны во главе с Китаем стали еще стремительнее набирать экономический вес. Переток ресурсов из-под контроля гегемона под контроль соперников — прямая угроза сохранению гегемоном своего статуса, а так оно и происходит.
 
В этих условиях в американской политике стали появляться новые конфигурации. Перенос акцентов с присутствия на Ближнем Востоке в Тихоокеанский регион, так как США уже менее зависимы от ближневосточной нефти, нежели главный претендент на глобальное лидерство — Китай. Логично, что обеспечение надежности поставок на мировой рынок при финансовых проблемах США полностью брать на себя не хотят. А Тихоокеанский регион для них становится стратегически важен ввиду растущей, в том числе и военной, мощи Китая. Та же история с Афганистаном: дешевле обеспечивать свои интересы в регионе путем реализации стратегии Шелкового пути, привязывая тем самым Центральную Азию к Южной Азии, чем финансировать масштабное присутствие американских войск в Афганистане. И, наконец, продвижение Трансатлантической и Транстихоокеанской зон свободной торговли позволяет экономически привязать к себе весьма широкий круг союзников в ключевых с экономической точки зрения регионах планеты. Это, с одной стороны, усилит торговые преимущества США на самых емких по потребительской способности рынках, а с другой — создаст дополнительные барьеры для выхода на эти рынки продукции стран, не входящих в круг партнеров США. В общем, задумано создать экономические предпосылки для формирования широкой коалиции. Обращает на себя внимание переход от грубых методов времен Буша к более тонким политическим и экономическим методам времен «позднего» Обамы.
 
В стане потенциальных соперников
 
В лагере потенциальных соперников в борьбе за глобальное первенство тоже происходили свои сюжеты. Россия одно время пыталась примкнуть к клубу западных стран, но не получилось. И в начале эпохи Буша она занялась поиском своего «места под солнцем». Китай же предусмотрительно занимался размежеванием границ с бывшими постсоветскими странами, обеспечивая себе надежные тылы со стороны континента, что и успешно завершил к началу нового столетия. А тут как раз и Россия разочаровалась в западном векторе. В итоге из организации по улаживанию приграничных споров ШОС превратилась в то, что мы имеем к настоящему моменту, — рыхлый формат обсуждения различных вопросов и принятия общих деклараций, но при этом выступающий в качестве дежурного пугала возможности образования дееспособного военно-политического антизападного блока в Азии. Но противоречия внутри ШОС до сих пор не позволяют осуществиться подобной метаморфозе.
 
Видимо, поэтому Россия и Китай, сохраняя напряжение интриги ШОС, занимаются формированием своих коалиционных предпочтений. Россия после американских попыток создания вокруг нее «разноцветного» революционного пояса занялась углублением интеграционных процессов на постсоветском пространстве, объявив его главным приоритетом своей внешней политики. Второй объявленный приоритет — углубление отношений с Европой, в первую очередь в экономическом плане. Китай же и вся остальная Азия стоят на третьем месте. Китай также не зацикливался только на ШОС и выстраивал многочисленные зоны свободной торговли в Юго-Восточной Азии — и с АСЕАН, и с Японией, и с Южной Кореей. Причем Китай совместно с Россией оперативно воспользовались технической аббревиатурой наиболее быстро растущих финансовых рынков БРИК, создав на этом основании новый формат международного сотрудничества группы ведущих стран с наиболее быстро развивающимися экономиками и расширив его до БРИКС (Бразилия, Россия, Индия, Китай, Южная Африка). Стоит отметить, что сами члены этого клуба являются лидерами процессов экономической интеграции в своих регионах, так что коалиционный потенциал этого формата гораздо шире, нежели круг его непосредственных участников.
 
Тем не менее, явного стремления сформировать действительно тесную коалицию, направленную против Америки, у ее ведущих оппонентов до сих пор не просматривается. Скорее, наблюдается желание снизить ее политическое влияние в прилегающих к ним регионах, критически для них важных с экономической и политической точек зрения. Да и это у них не достаточно успешно получается. Интеграция на постсоветском пространстве России не очень удается. Даже тесно экономически связанная с ней Украина собралась уходить в Европу. Реализовать стремление сблизиться с Европой, экономика которой с российской взаимодополняема, также не удается ввиду растущего числа политических разногласий. У Китая процесс создания зон свободной торговли со своими «соседями» тянется давно и оставляет желать лучшего, а политические разногласия с рядом юго-восточных «соседей» только разрастаются. Некоторые из них, как и в случае с Россией и Украиной, склоняются в сторону американского Транстихоокеанского партнерства. На формат БРИКС, как и на формат ШОС, первоначально возлагались большие надежды, но и в том и другом случае саммиты этих организаций превратились в своего рода площадки для «сверки часов» по тем или иным мировым проблемам, и очень медленно наполняются четкими обязательствами и реальным сотрудничеством.
 
«Шелковые сети» Китая
 
И вот текущий год вносит нарастающую динамику в эти вялотекущие процессы перетягивания каната. В начале года, как это было упомянуто выше, США выдвинули предложение о создании Трансатлантической зоны свободной торговли. Вкупе с продвигаемой ими ранее Транстихоокенской зоной свободной торговли это ведет к следующей ситуации. США и ЕС в своей зоне разрабатывают жесткие торговые и технические стандарты. Весьма жесткие стандарты США пытаются навязать и в рамках Транстихоокеанского партнерства, что, кстати, препятствует успехам переговоров на этом фронте. Тем не менее, если эти планы осуществятся, то в эти два образования войдут самые развитые экономики планеты с самой высокой покупательской емкостью рынков. И выход на эти рынки будет диктоваться требованиями США и ЕС, которые они в течение многих лет не могут пробить в рамках Всемирной торговой организации из-за противодействия развивающихся стран, а сама ВТО останется не у дел.
 
Весьма серьезная в экономическом плане угроза для стран, не охваченных этими двумя партнерствами, и первую очередь, для Китая, получившего наибольшую пользу от вступления в ВТО и не приглашаемого в эти организации. Его экономика уже, пожалуй, больше, чем американская, зависит от импорта ресурсов со всего мира и от экспорта продукции по всему миру. Видимо, поэтому новое руководство Китая пришло к выводу, что пора дать стратегический ответ на этот стратегический вызов. Контуры новых геостратегических подходов начали озвучиваться во время сентябрьской поездки Си Цзиньпина в страны Центральной Азии, в ходе которой было объявлено о китайской версии Шелкового пути, соединяющего Китай с Европой. Чуть позже в ходе поездки в страны АСЕАН прозвучала и формулировка «водного Шелкового пути», обеспечивающего расширение сотрудничества Китая со странами Юго-Восточной Азии. Но апофеозом этого беспрецедентного дипломатического наступления Китая стал одновременный визит в Китай в конце октября премьер-министров России, Индии и Монголии. Подписанный пакет соглашений позволяет говорить о возрождении попыток создания стратегического союза Китай—Индия—Россия, предложенного еще в 90-е годы Евгением Примаковым, но уже под эгидой Китая.
 
В вырисовывающейся новой стратегии Китая можно увидеть намерение противостояния глобальным интеграционным устремлениям США, а также искусное «закрытие» китайским влиянием свободных ниш в американских форматах Трансатлантического и Транстихоокеанского партнерств — постсоветского пространства и регионов Азии, примыкающих к Китаю. Китайская концепция сухопутного Шелкового пути не ограничивается Центральной Азией, а распространяется до Европы, причем включая закавказские республики. Также она не отрицает цели американского Шелкового пути — интеграции Центральной и Южной Азии — и всячески приветствует этот проект, рассматривая его своей составной частью, но, естественно, под эгидой Китая.
 
Примечательно, что ранее во внешней политике Китая не озвучивались конкретно сформулированные доктрины, что позволяло реагировать на внешние вызовы ситуативно, исходя из потребностей обстоятельств, и даже вызывало определенные нарекания со стороны Запада, требовавшего прояснить китайскую позицию по тому или иному вопросу. Теперь подобный подход начинает проявляться. Причем характерно, что он превентивно не формулируется на уровне каких-то концептуальных широко озвученных разработок, а формируется в текущем внешнеполитическом процессе, а потом получает в СМИ экспертно-политтехнологическое оформление. Видимо, прежние форматы, институты и подходы к сотрудничеству, отчасти «зависшие», как показано выше, требуют новых инструментов достижения внешнеполитических целей, а ситуация заставляет действовать быстро и решительно. И вот основные черты и инструменты внешних приоритетов китайской политики на перспективу обрисовываются практически в течение одного месяца.
 
Расклад перспектив
 
Американские инициативы до сих пор остаются больше намерениями. Дебаты по Транстихоокеанскому партнерству продолжаются уже достаточно долго, но о реальных прорывах в этом направлении СМИ особо не сообщают. Трансатлантическое партнерство в Европе было воспринято довольно прохладно — слишком много конкурентных позиций у американского и европейского бизнеса. Наиболее болезненные из них — соперничество «Боинг» и «Аэрбас» и господдержка, осуществляемая в этой сфере, а также сельскохозяйственный сектор с огромными субсидиями на сельхозпродукцию. Ну, и свою лепту, конечно же, внес шпионский скандал со Сноуденом — пока стороны выясняют отношения по этому вопросу, переговоры о зоне свободной торговли вперед не продвигаются. Что касается американского Шелкового пути, то на прошедшей в первой декаде ноября встрече экспертов в Вашингтоне практически было констатировано, что особых результатов в вопросе экономического объединения Центральной и Южной Азии под эгидой США не наблюдается. Так что американские концепции находятся в режиме «зависания» на сегодняшний день.
 
Что же касается китайского сухопутного Шелкового пути, то дело здесь обстоит с точностью до наоборот. Заявленные в сентябре планы полосы экономического сотрудничества «Шелковый путь» к моменту этого заявления уже во многом реализованы в последние годы. Китай уверенно выходит в главные торгово-экономические партнеры не только стран Центральной Азии, но и России, а также Беларуси и Украины, которые весьма нуждаются в китайских инвестициях. Так что тесное экономическое сотрудничество до границ ЕС им уже налажено. Более того, Китай активно осваивает уже и саму Европу — чуть ли не каждый день приходят сообщения о скупки им подешевевших из-за кризиса европейских активов. Что касается линии американского Шелкового пути из Центральной в Южную Азию, то Китай является ведущим инвестором в Афганистане, важнейшим партнером Пакистана, выстраивая транспортно-энергетический коридор к порту Гвадар, который в текущем году уже передан ему Пакистаном в аренду. Проблемными здесь были отношения с Индией, на которую еще недавно пытались сделать ставку США, но подписанные с ней соглашения во время вышеупомянутого октябрьского визита в Пекин индийского премьера «развели» многие «узкие» вопросы в отношениях между этими странами и окрыли простор для углубления экономического сотрудничества. Так что связи Центральной Азии с Южной будут осуществляться скорее под экономическим патронажем Китая, нежели США.
 
Также наблюдается активная динамика в трансформации отношений между Китаем и Россией. Россия в последние годы осторожно подходила к сближению с Китаем, видимо, опасалась попасть в сильную экономическую зависимость от него. Ставка делалась на сближении с Европой, как противовес зависимости от Китая. Главный «аргумент» России — сырьевые ресурсы, в первую очередь нефтегазовые. Но Европа настаивает на своих условиях торговли ими, не устраивающих Россию. Создание Трансатлантического партнерства, в принципе, значительно сужает для России возможности углубления экономического сотрудничества с Европой на приемлемых для России условиях. И последняя, похоже, уже переставила свои приоритеты — Европа поменялась местами с Китаем. Во время того же вышеупомянутого октябрьского визита Дмитрия Медведева в Пекин были подписаны беспрецедентные соглашения по сотрудничеству в освоении сибирских энергоресурсов и даже определены принципы установления цены на российский газ, то есть убран «камень преткновения», сдерживавший развитие энергетического сотрудничества в последнее десятилетие. Практически параллельно с этим в России была, наконец-то, принята стратегия развития Дальнего Востока с ориентацией в первую очередь именно на Китай, чего ранее в России пытались избежать.
 
Опасения оказаться изолированными в окружении американских геоэкономических партнерств толкают не вошедшие в них страны к сотрудничеству друг с другом, что укрепляет коалиционный потенциал Китая, к которому уже начинают склоняться Россия и Индия. Интересными в этом плане могут оказаться перспективы ШОС, уже институционально обладающей всеми необходимыми инструментами для углубления взаимодействия и в экономике, и в сфере безопасности, которое сдерживается только отсутствием политической воли. Но в изменившихся условиях она может появиться в первую очередь в отношении расширения числа членов этой организации.
 
Улучшение отношений Китая с Индией может привести к тому, что на повестке дня возникнет вопрос о полноценном членстве Пакистана и Индии в ШОС. (Принятие одной из этих стран может нарушить баланс как в регионе, так и в отношениях между Китаем и Россией в ШОС.) Симптоматично, что индийский премьер-министр в том же октябре проявил интерес к созданию зоны свободной торговли с Таможенным союзом, движение к которой логично предположить через участие в ШОС. Симптоматична также и политика нового президента Ирана Рухани в отношении открытости ядерной программы, целью чего является отмена санкций. Именно отмена санкций необходима для того, чтобы Иран был принят в ШОС. А в конце октября уже приходят сообщения о переговорах РАТС ШОС с Ираном о сотрудничестве в области борьбы с терроризмом. И даже Турция — партнер по диалогу ШОС — уже посылает сигналы о возможности членства в Таможенном союзе после того, как ей было отказано в участии в переговорах по Трансатлантическому партнерству. На это она вправе была рассчитывать, так как имеет свой договор о свободной торговле с ЕС, и изменения в европейском торговом режиме также скажутся на ее экономике. То есть налицо стремление стран, не входящих в американские партнерства, координировать свои действия в ответ на этот вызов. И площадка ШОС для этого может быть весьма востребована в ближайшее время. В перспективе может возникнуть вопрос о зоне свободной торговли в рамках этой организации. А страны Центральной Азии находятся в ее центре. И если ШОС расширится, это может придать их развитию новые возможности.
 
Процесс формирования коалиции, бросающей вызов гегемону, обретает свои четкие очертания. Причем интенсивность этого процесса, скорее всего, будет зависеть от успешности продвижения американских и европейских проектов, экономической и политической консолидации Запада. И при этом следует учитывать, что если США в своей политике делают ставку на создание зон свободной торговли с самыми развитыми экономиками Европы и Тихоокеанского бассейна, то Китай — на развивающиеся экономики Азии с богатыми запасами всех видов ресурсов. Если в американской схеме либерализация торговли будет происходить между экономиками, конкурирующими за одни и те же сегменты высокотехнологичного производства, то в китайской схеме предполагается расширять торговлю между структурно взаимодополняющими друг друга экономиками. Шансы на эффективное экономическое взаимодействие во втором случае предпочтительнее. Ну, а политическое влияние в случае консолидированных позиций Китая, Индии, России вполне сопоставимо с политическим влиянием объединенного Запада. Борьба этих концепций, видимо, и будет определять канву международных отношений в последующее десятилетие.