На церемонии по случаю юбилея высадки в Нормандии Франсуа Олланд поприветствовал отвагу немцев. По его словам, «они оказались втянуты в войну, которая не была и не могла быть их войной». Кроме того, 10 июня премьер Манюэль Вальс побывал в Ордур-сюр-Глан, чтобы почтить память погибших от рук нацистов.
Atlantico: 10 июня премьер-министр Манюэль Вальс отправился в Орадур-сюр-Глан на памятные мероприятия по случаю по меньшей мере «чувствительного» эпизода в истории Франции и Германии. С момента тех трагических событий прошло уже 70 лет. Можно ли сегодня сказать, что они перестали вызывать острые споры?
Пьер Ригуло: События в Орадуре до сих пор остаются весьма чувствительным, хотя, наверное, уже и не столь острым вопросом. Прежде всего, это связано с присутствием в немецких отрядах бойцов из Эльзаса. Некоторые ассоциации требовали записать их всех в число жертв, но этому воспротивились жители соседних городов и деревень, которые рассматривали этих людей по меньшей мере как соучастников чудовищного преступления.
Из тех, кого в прошлом силой забрали в нацистскую армию, сейчас, к сожалению, уже мало кто остался в живых. Но память о произошедшем до сих пор очень сильна в Эльзасе и Мозеле, которые фактически аннексировала гитлеровская Германия. Тысячи человек не вернулись домой. Они погибли на фронте или окончили жизнь в тамбовском лагере, куда отправили большинство тех, кто сдавался советским войскам и надеялся на снисхождение к ним как к французам. Разумеется, ситуация была крайне запутанной: силой завербованные в войска люди были жертвами нацизма, но они фактически занимали промежуточное положение между поддерживавшим нацизм меньшинством и теми, кто решил сбежать, чтобы не пополнить собой ряды немецкой военной машины, или оказать сопротивление. Судить решения этих людей очень сложно. В 18-20 лет вряд ли можно говорить о каком-то политическом самосознании. Кроме того, есть ряд моментов, о которых сегодня больше не вспоминают. Так, например, чтобы оказаться в рядах СС в 1944 году достаточно было просто быть высоким и сильным, желание человека при этом не учитывалось... Кроме того, споры существовали и по другим вопросам, например, вокруг заявлений активистов, которые пытались очернить Сопротивление. Они считают, что если бы его бойцы не вмешивались, нацисты не стали бы устраивать показательный пример из Орадур-сюр-Глан. Тем самым они отстаивают пассивность перед лицом нацизма, хотя, как всем нам известно, действия Сопротивления позволили задержать прибытие немецких подкреплений после высадки в Нормандии...
— Во время выступления 6 июня Франсуа Олланд сказал следующее: «Мне хотелось бы поприветствовать отвагу немцев, которые тоже стали жертвами нацизма. Они оказались втянуты в войну, которая не была и не могла быть их войной». Не искусственно ли такое разделение нацизма и населения Германии 1940-х годов?
— Вы, наверное, заметили, что президент использовал две разные формулировки. Эта война не должна была быть их войной? С этим легко согласиться. Разумеется, не должна - во имя нравственности, прав человека, демократии и основополагающих интересов Германии. Немцы не должны были массового голосовать за Гитлера в 1933 году, восхищаться фюрером и с готовностью идти на смерть ради тоталитарного, антисемитского и кровавого режима.
Но была ли война нацистов войной всех немцев? В заявлении Франсуа Олланда совершенно четко прослеживается политическое стремление записать всех немцев без исключения в жертвы нацизма. Тоже самое, кстати, относится и к его словам о роли Красной армии. Да, миллионы ее солдат сложили головы в борьбе с нацизмом. Но Франсуа Олланду пришлось по меньшей мере упростить исторические факты, просто поставив ее в ряды других жертв. Красная армия принесла с собой не свободу, как это сделали союзники на побережье Нормандии, а другую тоталитарную систему. Кроме того, Советский Союз во многом несет ответственность за начало войны в Западной Европе, вступив в союз с Гитлером в августе 1939 года.
Президент Республики пошел на точно такие же упрощения и в словах о Германии. Население страны серьезно пострадало от жестких условий Версальского договора, а затем ощутило сильнейшее давление шовинистской и антисемитской пропаганды нацистов (это не говоря уже о запрете многопартийной системы и открытии концлагерей с 1933 года), но это не снимает с него всей ответственности. Нельзя забывать, что это немцы большинством голосов избрали Гитлера канцлером. Стоит помнить о том, с какой гордостью они смотрели на успехи своей армии. В то же время нацизм был не обычной, а тоталитарной диктатурой. Как и при режимах Сталина и Мао, от людей требовали не просто избегать запретов: активные меры полицейского, ведомственного и ассоциативного воздействия обеспечивали проявления энтузиазма со стороны немцев и их детей... Таким образом, Франсуа Олланд сделал ловкий политический ход, и не согрешил против исторической истины.
— Что было известно немецким гражданам о зверствах Вермахта?
— На этот счет сегодня существует несколько мнений. Одни утверждают, что немцы прекрасно понимали, что происходит вокруг, а другие настаивают на пропаганде, слепоте воспитанных тоталитарным государством поколений. В целом, мне кажется, что людям было известно многое, однако реакция притуплялась безразличным отношением к одним категориям людей и страхом и ненавистью к другим.
— Стоит ли рассматривать заявления Олланда как признак сохранения политизированного подхода ко Второй мировой войне и нацисткой власти?
— Нет. Как раз наоборот. Я вижу здесь вес истории, которая была сформирована в эпоху антифашистского альянса: нацизм считался главным и единственным врагом свободы и демократии. Советский Союз до сих пор освобождают от ответственности за пакт с Германией 1939 года и репрессии в Центральной и Восточной Европе. Нацизм же зачастую воспринимают как результат кровавого безумия одного человека, а не следствие исторической ситуации и политических решений, ответственность за которые лежит на демократиях и народах (в первую очередь на немецком).
Как бы то ни было, историк стремится учесть самые разные факторы. Память же все упрощает, а политики рассчитывают последствия. И от этих двух факторов никуда не деться.
— Как понимать такую «историческую вежливость» правительства по отношению к Германии в нынешних политических условиях?
— Европейский Союз и демократия стоят этой политической вежливости! Кроме того, как я уже говорил, немцев тоже можно вполне оправданно назвать жертвами нацизма.
— Быть может, отношения Парижа и Берлина больше выиграют от предложенного де Голлем «общего взгляда в будущее», чем от сохранения предельно дипломатической интерпретации нашей истории?
— Эта самая дипломатическая интерпретация как раз таки позволяет упрочить связи Парижа и Берлина и укрепить позиции Европы, которая выглядит привлекательной для всех, кому не хватает благополучия и свободы (об этом наглядно свидетельствует украинский пример), но в то же время вызывает весьма сдержанное отношение к себе со стороны самих европейцев. Студентам, ученым и историкам двух стран нужно вместе начать работать над оценкой многообразия факторов во всех ситуациях и показать ошибочность черно-белого восприятия истории, даже если речь заходит о нацизме и коммунизме.
Пьер Ригуло, историк и директор журнала Histoire & liberté.
