Для оживления глобальной экономики, а также для того, чтобы сделать общество более равным, мы должны потреблять больше, а не меньше. Как такое возможно?

Люди на Западе постоянно беспокоятся о том, что они слишком много потребляют и слишком хорошо живут. Подобного рода озабоченность не является чем-то новым. По крайней мере в течение последних 2000 лет мы постоянно проявляем беспокойство по поводу того, что надо платить определенную цену за процветание. Но, возможно, более удивительно то, что мы продолжаем беспокоиться. В течение первых тысячелетий существования человека рост потребления происходил крайне медленно, однако за последние примерно 200 лет индустриализация привела нас к беспрецедентному увеличению процветания на Западе. Этот процесс был увенчан потрясающим ростом в 1950-е и 1960-е годы. Однако мы все еще не понесли за это заслуженного наказания. Вместо этого для большей части людей на Западе главным результатом происходящих процессов явилась более продолжительная и более благополучная жизнь.

При этом преимущества возросшего процветания распределены в высшей степени неравномерно, и растущее неравенство является, возможно, самой острой экономической и социальной проблемой нашего времени. Потребление — одна из областей, где неравенство ощущается особенно сильно, и это происходит — что само по себе интересно — не столько от избыточного потребления наверху, сколько от растущей бедности внизу. Если мы хотим исправить существующие диспропорции через перераспределение, то нам следует признать, что это неизбежно приведет к дальнейшему значительному росту потребления в целом. Возможно, это не так уже плохо, при условии, что стоящие у руля политики сделают усилие и смогут понять, что существующая традиция критики потребления насчитывает столько же лет, сколько существует западная цивилизация.

Самая старая и, возможно, наиболее влиятельная критика потребления возникла в рамках иудео-христианской традиции. Разрушение Содома и Гоморры обычно понимается как божественное наказание за извращенную сексуальность. Однако американский теолог Стивен Лонг (Stephen Long) в своем труде под названием «Христианская этика» (Christian Ethics, 2010) подчеркивает, что грехи, совершенные в этих двух городах, «больше относились к экономике, чем к гомосексуальности». Помешанные на роскоши жители Гоморры не смогли проявить того бескорыстного гостеприимства и милосердия, которых Бог от них ожидал.

Связь между грехом и пристрастием к материальным благам вновь появляется в Новом Завете. Воспользовавшись довольно странной метафорой, Иисус предупреждает о тех сложностях, с которыми столкнется богатый человек на своем пути в рай. По его словам, легче будет верблюду пройти через игольное ушко, а совет по поводу того, как попасть в рай, сводится к радикальному отказу от потребления, а также от любой материальной собственности.

Светская версия подобного аргумента, независящая от веры в Бога и/или в жизнь после смерти, была предложена Жаном-Жаком Руссо в 18-м веке. Руссо выразил свою озабоченность на фоне революции в области потребления, происходившей в его время. В своем труде «Рассуждения о моральном воздействии искусства и науки» (1750) он жаловался на то, что в коммерческом обществе собственность и внешняя сторона жизни являются главными мотивами действий человека. Искренние чувства и убеждения отошли на второй план. Вместо этого важным стали считаться такие действия, которые помогают человеку подниматься все выше к скользкому столбу, ведущему к богатству и престижу. Результатом стало моральное разложение. Мужчины и женщины перестали вести свою собственную подлинную жизнь и вместо этого стали жить для других и через других.

Дэвид Юм и другие жившие в 18-м веке апологеты коммерческого общества признавали, что увлечение потреблением положило конец многим выражениям страсти, а также другим проявлениям истинно человеческих чувств и импульсов. Но они также подчеркивали, что это не обязательно приводит к разрушению. Новая система помогла направить человеческое поведение на такой путь, который был совместим с мирным существованием. Мужчины и женщины, сформированные в духе коммерческого общества, могут возжелать блестящей собственности других людей; однако вместо того чтобы следовать своим глубинным импульсам и попытаться завладеть ими силой, они будут усердно работать для того, чтобы позволить самим себе иметь подобные объекты желания, а еще они имеют возможность приблизиться к зажиточным людям и наслаждаться отраженным блеском их богатства. В коммерческом обществе глубинные импульсы часто игнорировались. Однако в них было меньше последствий кровожадности, чем в более естественные периоды истории.

Это было мощное возвращение, по крайней мере в теории. Однако приводившийся аргумент базировался на слишком негативном мнении относительно так называемых темных веков, предшествовавших появлению просвещенной коммерции. Вместе с тем цивилизационный эффект коммерции был вскоре вновь поставлен под вопрос в связи с распространением колониализма, рабства и массовой пауперизации рабочих в тот период, когда Европа распускала свои щупальца по всей планете. Аргумент Руссо нельзя было так просто оставить без внимания.

По мере развития индустриализации появилось новое направление в критике потребления. В 1798 году Томас Мальтус, используя простой математический аппарат, высказал мысль о том, что неограниченное потребление неизбежно приведет человечество к нищенскому существованию. Если население и, следовательно, потребление будут расти по экспоненте, в то время как ресурсы и, самое главное, пахотные земли, ограничены, то неизбежно будет достигнута такая точка, когда существующая система рухнет. Голод, как он считал, будет периодически становиться причиной сокращения населения; однако ненасытные сексуальные аппетиты низших слоев общества означают, что массы никогда не смогут повысить свой жалкий уровень существования.

Выкладки Мальтуса казались неопровержимыми, и тем не менее его прогнозы не оправдались. Бедность все еще является проблемой на Западе, однако почти никто не живет на таком жалком уровне, как он предсказывал, за что мы можем благодарить технологический прогресс. Технологии позволили человеку не сдерживать свое сексуальное влечение, не увеличивая при этом своего потомства (своего рода потребление без последствий). Прогресс науки также означал, что существующие ресурсы можно использовать более эффективно, и, кроме того, появились новые виды ресурсов. Урожаи сельскохозяйственных культур значительно увеличились по сравнению с тем временем, когда жил Мальтус, и сегодня мы используем источники энергии и другие источники снабжения, которые его современники не могли учитывать. Само предсказание Мальтуса оказалось ошибочным, однако логика, лежащая в основе его катастрофического сценария, продолжает захватывать воображение жителей Запада.

После окончания Второй мировой войны вторая потребительская революция принесла беспрецедентное процветание людям, живущим на Западе. Телевизоры, холодильники, автомобили и воздушные путешествия стали обычными предметами потребления, что, в свою очередь, стало причиной новых многочисленных критических нападок в конце 1960-х годов.

В 1972 году Римский клуб, созданный незадолго до этого глобальный исследовательский центр, опубликовал доклад под названием «Пределы роста» (The Limits to Growth), который вновь вызвал возрождение мальтузианских идей, и их влияние вновь стало заметным. Авторы доклада отметили, что рост населения и связанное с ним расширение потребления приведут к истощению ресурсов, к значительному загрязнению окружающей среды и, в конечном итоге, к ее коллапсу. Этот доклад оказал влияние на формирование общественного мнения и внес значительный вклад в подъем зеленого политического движения в тот период. В 2012 году норвежский футуролог Йорген Рандерс (Jørgen Randers), один из авторов доклада «Пределы роста», представил свежий набор мрачных предсказаний на период до 2052 года. Его основной аргумент остается неизменным: рост населения и потребления, увеличение потребления энергии и рост выбросов приведут к изменению климата, которое будет иметь огромную экономическую цену и, кроме того, нанесет ущерб окружающей среде, в результате чего условия жизни на Земле перестанут быть устойчивыми.

В 1970-х годах социальная и психологическая критика Руссо по поводу потребления вновь оказалась в центре общественного внимания. В своей оказавшей большое влияние книге «Иметь или быть» (To Have or to Be) немецкий психоаналитик Эрих Фромм предложил своим читателям жесткий выбор между наполненной жизнью, в которой человек получает удовольствие от самой жизни, и ложным существованием, вращающимся вокруг обладания материальными ценностями. Принципом первого варианта было сотрудничество и мирное сосуществование с другими мужчинами и женщинами. Смысл второго варианта сводился к агрессивному соревнованию, включавшему в себя обман потребителей, нанесение ущерба соперникам и эксплуатацию сотрудников. Хотя владение материальными ценностями выглядело как достижение, бесконечность наших желаний в материальной сфере означала, что перенесение фокуса на обладание сделает достижение удовлетворения постоянной проблемой.

Одним из последних по времени ответвлений этой традиции является политическая критика потребления, предложенная словенским философом Славоем Жижеком (Slavoj Žižek) и некоторым другими экспертами. Жижек фокусирует свое внимание на попытках потребителей сделать добро с помощью правильных покупок. Речь идет, в частности, о том, что потребление органической пищи и честно продаваемых товаров приносит выгоду потребителям, но также производителям и обществу в целом. Если все сделают правильный выбор в супермаркете, то, по мнению Жижека, в результате может быть создан более хороший мир. Однако на самом деле выбор потребителя ограничен, и, кроме того, он обусловлен политическими и экономическими структурами, которые могут быть изменены только с помощью коллективных политических акций. Для Жижека вера в суверенитет потребителя является наивной и, в конечном счете, вредной, поскольку она отвлекает нас от реальной политической активности. Или, если воспользоваться терминами Фромма, озабоченность тем, чем мы обладаем, не позволяет нам заниматься вопросом о том, кем мы хотим стать как личности в обществе.

При всей своей интеллектуальной привлекательности все эти различные типы критики, по большей части, возникли в результате успехов индустриального капитализма. Как впервые отметил голландский философ Бернард Мандевиль в своей книге «Ропщущий улей или Мошенники, ставшие честными» (1714), потребление может быть аморальным, но оно также является двигателем торговли и обеспечивает беспрецедентный уровень процветания. Вольтер и другие известные мыслители эпохи просвещения вскоре взяли на вооружение эту линию защиты, и с тех пор получили распространение аргументы, уравнивающие государственную выгоду от потребления и последствия проявления частных пороков. На фоне сегодняшнего экономического кризиса подобные аргументы представляются особенно убедительными. Если путь к экономическому подъему и к большему равенству требует увеличения потребления, то многие комментаторы будут склонны оставить без внимания моральные последствия, а также воздействие на окружающую среду. Кроме того, существуют значительные признаки того, что увеличение потребления, возможно, выход из нынешнего экономического кризиса.

Становится все очевиднее, что слабый потребительский спрос сыграл определенную роль — среди прочих причин — в ходе недавнего финансового кризиса и что сегодня он является причиной продолжения стагнации.

Непосредственно после обвала 2008 года имели место попытки предотвратить кризис за счет увеличения государственных расходов. Банки и другие финансовые институты получили государственную поддержку, а принятые пакеты стимулирующих мер были направлены на оживление роста. Но по мере того, как количество долгов увеличивалось, а рост замедлялся, менялась и экономическая политика. Такие известные экономисты, как Кармен Рейнхарт (Carmen Reinhart) и Кеннет Рогофф (Kenneth Rogoff) — оба профессора Гарвардского университета, — говорили о том, что рост может быть обеспечен за счет ограничения долгов. В то же время с новой силой заявил о себе тезис Хайека и его последователей о том, что сокращение государства высвобождает экономический потенциал частного сектора. В Соединенном Королевстве речь премьер-министра Дэвида Кэмерона, произнесенная им в 2013 году на тему: «Больше меньшими средствами» (more with less), стала максимой среди сторонников жесткой экономии, и бюджет правительства, соответственно, был сокращен. Режим коллективного воздержания был наложен на все слои общества в надежде на то, что подобные меры позволят преодолеть финансовый и экономический кризис, охвативший западные страны.

Спустя шесть лет после начала кризиса эта политика продолжается, однако она не смогла обеспечить достижения позитивных результатов. В большинстве западных стран уровень долга существенно не снизился, а рост продолжает оставаться слабым. В результате экономическое обоснование проводимой политики воздержания все больше ставится под сомнение. Поворотным пунктом стало выступление американского экономиста Ларри Саммерса (Larry Summers) на Экономическом форуме Международного валютного фонда в 2013 году. Этот профессор Гарвардского университета, бывший министр финансов в правительстве президента Билла Клинтона и экономический советник президента Барака Обамы заявил, что экономики западных стран, вероятно, вступили в период «длительной стагнации» (secular stagnation).

Выбор этого термина имел значение. Он был придуман американским экономистом Элвином Хансеном (Alvin Hansen) в 1930-х годах для объяснения причин великой депрессии. Следуя за Джоном Кейнсом, Хансен видел в недостаточном потреблении главную причину возникшего кризиса. Он считал, что этот тип кризиса стал результатом превышения накопления над инвестициями. Такого рода дисбаланс ослабляет экономику, потому что сбережения, будучи вопросом национального счетоводства, обязательно должны равняться инвестициям. Если инвестиции находятся на слишком низком уровне для того, чтобы предоставить возможность сберегать для всех, то тогда сокращение сбережений восстановит баланс, и экономика сократится, доходы упадут, а вместе с ними уменьшатся и сбережения. Сбережение и инвестиции вновь выступают вместе, но экономика теперь работает на более низком уровне производства и занятости. Если спрос не растет, то экономика будет томиться на низком уровне роста и баланса в течение долгого времени.

Как предположил Саммерс, продолжительный    период экономической стагнации, который мы в настоящее время переживаем, возможно, был вызван еще и слабым потребительским спросом. Потребители сегодня чувствуют экономическую ненадежность и сдерживают потребление или, если у них есть долги, пытаются с ними расплатиться. Однако существуют и долгосрочные тенденции, понижающие потребительский спрос. Самая важная из них — повышение неравенства в области доходов. Люди с высокими доходами в большей степени склонны сберегать, чем люди с низкими доходами, и если это делается более быстрыми темпами, то потребительский спрос снижается. В определенной мере это противоречит традиционному представлению, поскольку мы склонны думать, что богатые люди много тратят. Часто они именно так и делают, однако при этом они и сберегают значительно большую долю своих доходов. Подобный феномен был хорошо подмечен Лондонским центром экономических и деловых исследований. В одном из последних докладов центра, посвященных сбережению и потреблению в Соединенном Королевстве, показано, что за последние 12 месяцев 20% людей из верхней части списка по уровню доходов смогли сохранить около 20 тысяч фунтов стерлингов. В тот же самый период 40% из нижней части списка потратили больше денег, чем заработали.

Еще одна важная долгосрочная тенденция, оказывающая негативное влияние на потребление, это замедление роста населения во многих западных странах, и это означает, что существует меньше потребителей, нуждающихся в автомобилях, домах, энергоносителях и пище.

Если нашим нынешним затруднением, на самом деле, является кризис недопотребления, то в таком случае увеличение потребления должно стать главной заботой экономической политики. Дешевые кредиты часто использовались как средство для достижения подобной цели. Однако даже в настоящий момент, когда показатели процента находятся на самом низком уровне за последнее время, частные потребители справедливо проявляют осторожность относительно использования кредитов после того, как неконтролируемые долги были названы виновниками недавнего обвала. Правительства, разумеется, могут вступить в игру, предлагая финансируемую с помощью кредитов программу государственных расходов. Однако подобные действия могут иметь лишь краткосрочное действие. Более приемлемый способ добиться повышения потребления и устойчивого развития — перераспределение. Если люди с более низкими доходами (и с их, соответственно, меньшими по объему сбережениями) повысят свою долю потребления более быстрыми темпами, чем люди с высокими доходами, то это весьма значительно укрепит потребление. Оказывается, что социальная проблема неравенства и экономическая проблема, связанная с длительной стагнацией, имеют общее решение.

Конечно, ни один из перечисленных вариантов не помогает нам решать моральные вопросы и вопросы окружающей среды, поднимаемые критиками потребления, и в результате мы сталкиваемся с классической дилеммой: либо мы повышаем потребление — и допускаем моральное ухудшение, а также ухудшение в области окружающей среды в обмен на процветание и равенство. Либо мы соглашаемся с экономическим спадом, спасая при этом наши души и нашу планету.

Такого рода драматический выбор захватывает воображение, однако на практике варианты могут оказаться не столь экстремальными. Тонкие наблюдения Руссо и Фромма относительно перспектив человеческого существования при капитализме будут лишь критикой потребления, если мы сделаем ошибку и поставим знак равенства между потреблением и деланием покупок. Во времена Руссо это было правильным уравнением, поскольку большая часть потребления была связана с человеком, приобретающим материальные объекты или услуги. Но если мы посмотрим на более близкие нам периоды, то увидим, что значительная часть нашего потребления не приобретается в индивидуальном порядке. Образование, здравоохранение и безопасность составляют очень большую часть того, что жители Запада сегодня потребляют, и мы делаем это коллективно через правительственные и другие организации.

Подобное изменение модели потребления имеет значение, поскольку пагубное воздействие основанной на конкуренции жизни, сконцентрированной на обладании материальными предметами, не ассоциируются с коллективными формами потребления. Год, проведенный в государственной школе, и новый смартфон — все это формы потребления, и первый вариант стоит значительно дороже второго. Но если вы увидите друга или подругу на его или на ее пути в школу, то это вряд ли заставит вас позеленеть от зависти, тогда как друг в Facebook, хвастающий новым телефоном, способен вызвать «гонку вооружений в области потребления», в результате которой оба вы станете обладателем более качественных телефонных аппаратов, но более бедных душ.

Если смотреть с исторической точки зрения, то коллективные формы потребления также играют важную роль в попытках сделать общество более эгалитарным. Значительная часть перераспределения, которое помогло преодолеть сложившийся в викторианскую эпоху уровень неравенства, приняло форму расширяющихся государственных услуг, которыми диспропорционально пользовались бедные и диспропорционально финансировались богатыми. В прошлом растущий государственный сектор был способом повышения благосостояния масс, при котором не происходила разложение их душ. Вновь настало время подобного расширения государственных услуг, и не в последнюю очередь по причине того, что здравоохранение и образование являются ключевыми областями, в которых растущий разрыв между богатыми и бедными становится наиболее заметным.

Зеленую критику потребления следует рассматривать таким же образом. Воздействие на окружающую среду потребляемых нами товаров и услуг имеет колоссальные отличия. Выброс в атмосферу парниковых газов и других загрязнителей, связанный с поездкой из пункта А в пункт Б, будет существенно отличаться в зависимости от использованного транспортного средства. То же самое справедливо и в отношении горячего душа, холодного пива, а также большинства других форм потребления. Что касается изменения климата, то наиболее важными вопросами являются эффективность использования энергии и источники используемой энергии, и оба эти варианта эффективности улучшаются за счет прогресса в области технологий, и так будет и в будущем.

Однако завзятых пессимистов это не успокаивает. Они утверждают, что использование имеющихся технологий, дружественных по отношению к окружающей среде, а также разработка новых технологий порождают затраты, которую отдельные люди, возможно, не захотят брать на себя. Йорген Рандерс в своем мрачном прогнозе на 2052 год предупреждает о том, что даже если мы коллективно подойдем к решению этих проблем, затраты будут слишком высокими. По его мнению, без радикального изменения нашего стиля жизни не может быть никакой надежды на экологическое спасение.

Тем не менее существенные шаги могут быть предприняты, и при этом затраты будут на удивление низкими. Предложенные недавно радикально измененные новые правила относительно электростанций в Соединенных Штатах, которые приведут к значительному сдвигу в сторону более зеленых технологий в области энергетики, будут стоить, согласно существующим оценкам, приблизительно 50 миллиардов долларов ежегодно — и так будет продолжаться до 2030 года. Сумма кажется астрономической, однако это всего лишь 0,2% от ВВП Соединенных Штатов, и для этого не потребуется радикально менять стиль жизни простых американцев. Как подчеркивает Бьорн Ломборг (Bjørn Lomborg) в своей вышедшей в 2001 году книге «Скептический эколог» (The Skeptical Environmentalist), оказавшей значительное влияние на многих людей, человечество успешно решило экологические проблемы в прошлом, и при наличии политической воли это будет также возможно в будущем.

Не существует внутреннего противоречия между более равными, более зелеными и более гуманными моделями потребления. Вопрос в том, каким образом сделать так, чтобы достаточное количество ресурсов направлялось на проведение необходимых изменений. Как справедливо указывает Жижек, это вызов, на который смогут ответить только сознательные граждане, а не просвещенные потребители. Правительства обладают достаточной властью для претворения в жизнь изменений, необходимых для того, чтобы сделать наше потребление более зеленым, и только руководимые государством коллективные формы потребления способны решить проблему неравенства прогрессивным способом. Вопрос о том, позволит ли наш «опыт потребителя» вступить нам в будущее или он погубит нас, будет решаться у избирательных урн, а не у касс.

Флориан Шуи — историк, работает в лондонском университете Royal Holloway; в блогах пишет о вопросах истории, а также о финансовом кризисе; его последняя книга, вышедшая в 2014 году, называется «Режим строгой экономии: Великий провал» (Austerity: The Great Failure).