Весной 1998 года эта 30-летняя женщина бежала из Северной Кореи (в 2002 году она приехала в Японию)
Asahi Shimbun: Какую жизнь Вы вели в Северной Корее?
Женщина из КНДР: Мои родители родились в Японии, затем вернулись на историческую родину в КНДР, где и поженились. Нас было пять человек в семье: родители, я и две мои старшие сестры. Мы жили недалеко от Тумангана (река Туманная на российско-корейской границе). С четырех лет я работала в поле, мы выращивали овощи: китайскую капусту и огурцы. У нас был один выходной раз в десять дней. Как-то раз на Новый год мы ходили с друзьями фотографироваться. Из развлечений был поход по рынку.
В 1997 году продуктов не стало, я очень сильно похудела. Отец выдергивал из земли семенной чеснок и говорил мне: «Съешь хоть вот это». Он умер в тот год от истощения. На следующий 1998 год еды совсем не стало, жизнь была очень трудной. Я подумала о том, что у меня больше нет будущего в Северной Корее и пришла к мысли о бегстве. Я была первой в семье, кто уехал из страны. Это было в 1998 году, когда я вышла замуж за китайца. После этого бежали и мать с сестрами.
— Как Вы бежали из страны?
— На рынке с моей сестрой заговорил торговец: «Хочешь уехать в Китай?» — я подумала, что было бы хорошо уехать с ними. На рынке к девушкам часто подходили такие торговцы. Молодые девушки из соседних домов исчезали одна за другой, поэтому мы поняли, что их продают. В итоге сестра осталась дома, чтобы присматривать за заболевшей матерью, а я в одиночку уехала из КНДР. Я понимала, что меня выдают замуж за китайца, это было больше похоже на торговлю людьми, но знала, что других способов выжить у меня просто нет.
Торговцы тоже боялись, что их раскроют, поэтому если девушки, с которыми они заговаривали, соглашались, то они сразу же забирали их с собой, не давая проститься с семьей. Я слышала, что торговец, помогавший сестре уехать, был вскоре после этого расстрелян. Я же, сказав, что мне нужно посоветоваться с больной матерью, получила время, чтобы сходить домой. Решилась после того, как он мне сказал: «Мы дадим твоей больной матери денег, потом сможешь пересылать ей деньги сама». На самом деле никаких денег она не получила.
В апреле, как только растаял снег, меня переправили через реку. После этого я отправилась в провинцию Хэйлунцзян, где и вышла замуж за корейского мужчину. В округе жили десять девушек, которых, как и меня, привезли из Северной Кореи и выдали замуж за местных. Все они, кроме меня, впоследствии куда-то пропали, может быть, бежали. Я могу их понять, потому что в Китае жизнь тоже была тяжелой, они вышли замуж не по любви. Я приняла свою мать, которая тоже бежала в Китай, и мы стали жить вместе. Она спала в обуви, потому что боялась обходов местной полиции, которая могла депортировать ее обратно в Северную Корею. Из Китая я написала письмо в Красный крест, и мне пришел ответ, вскоре появился сотрудник японского посольства. Решающую роль в этом сыграло то, что мы смогли доказать, что отец являлся японцем.
«Человек, который ест тофу, счастлив»
— Какие впечатления у Вас остались от жизни в Северной Корее?
— Первое — это то, что нечего было есть. Я очень любила поесть, но никогда не наедалась досыта. Только на Новый год мы готовили сладкие пирожки из риса, но в них не было мяса. Сильнейшим впечатлением для меня был случай, когда отец поймал кролика, и мы попробовали немного мяса.
Всегда и везде были взятки. Рис за взятку не шел, в ходу были сигареты и деньги. Я слышала, что без взятки было не обойтись, если хочешь поступить в университет. Не хочешь идти в армию — тоже взятка. Я не знала точных сумм, но слышала, что на это шли деньги, которые присылали родственники из Японии.
Положение женщин было очень тяжелым, они не могли даже сидеть за одним столом с мужчинами. Но со второй половины 1990-х годов, когда продуктов стало не хватать, женщины начали работать наравне с мужчинами и получать продукты и предметы первой необходимости. Тогда кореянки наконец-то почувствовали, что их положение улучшилось.
В 1990-х годах продукты давали по карточкам. Каждый месяц пятнадцатого или десятого числа мы получали эти продукты. Однако после того, как экономическое положение в стране ухудшилось, продукты стали раздавать только раз в три месяца или раз в полгода. Кукуруза была основным блюдом, но еды становилось все меньше и меньше. Сначала соотношение риса к кукурузе было семь к одному, но когда с поставками стало хуже, осталась только кукуруза. Нам раздавали обычный рис и какой-то удлиненный. Думаю, что это была гуманитарная помощь из-за рубежа, которая пошла в дело, когда распределять стало нечего.
У нас был распределительный центр, где мы получали талоны на продукты, а затем шли получать еду, обозначенную в талоне. Раздаточный пункт находился рядом, там мы получали продукты и прятали их в мешок. Мяса не было вовсе. На рынке продавалась соя, некоторые семьи из деревни ее покупали и делали соевый творог «тофу». Люди, у которых был тофу, считались счастливчиками. Мы получали по одной бутылке соевого соуса, пасты мисо и масла по праздникам, например, на день рождения Ким Ир Сена или Ким Чен Ира. Когда стало совсем тяжело, пропали и эти подачки. Оставалась соль. На работе мы менялись между собой молотым красным перцем, квашеной капустой «кимчхи» и китайской капустой. В поле мы делили грядки, на которых заводские рабочие выращивали продукты.
Были карточки и на еду, и на необходимые для отопления уголь и дрова, но это все постепенно исчезло после наступления 1990-х годов. Мы ходили в горы, рубили дрова, жгли сухие кукурузные кочерыжки. Больной отец тоже собирал сухие ветки. Хворост шел на готовку еды и отопление. В гористой местности многие деревни выращивали картофель. Общественного транспорта не было, ходили пешком или ездили в телегах, запряженными быками. Машины были только на заводах, но бензина не хватало и на них.
Сверкающий поезд Ким Чен Ира с белыми шторками
— Вы когда-нибудь слышали о концентрационных лагерях?
— Один раз я подумала о людях, что они могли быть из концентрационного лагеря. Я шла вместе с матерью по улице, когда увидела группу людей, выдергивающих сорняки в поле. Их было десять человек, и они были окружены военным конвоем, который бил их, если они вставали. Одежда на всех них была бледно-голубая, вся рваная, на штанах были дыры, через которые выглядывали колени. Все они были обриты, думаю, что это были мужчины. Я подумала, что смотреть слишком долго на них не следует и не успела их рассмотреть.
— Вы что-нибудь слышали о так называемой «золотой семье»?
— Я видела, как проезжал специальный поезд, на котором, поговаривали, ехал Ким Чен Ир. Он промчался очень быстро, сверкающий, все его окна были завешены белыми шторками. Вот и все, что я видела. Мне сказали, что он ехал со своей дачи, которая находилась на севере. Я совершенно ничего не почувствовала. Подумала, что Ким Чен Ир может делать то, что хочет. Его график был засекречен, сообщали о его поездках только после самих поездок.
— Как вы связывались с родственниками, которые остались в Северной Корее?
— У матери есть братья. Из Южной Кореи невозможно отправить письмо, но с Японией можно было обмениваться письмами. Я слышала, что во времена Ким Ир Сена члены Ассоциации северокорейских граждан в Японии «Чочхоннён» обладали определенным весом, посещали КНДР, поэтому были разрешены и письма. Практически у всех членов ассоциации были какие-то родственники в Северной Корее. Вопросы не задавали, даже если мы получали письмо от беженцев из КНДР. У нас была родственница матери в Осаке, я отправляла письма на адрес ее семьи. Сначала мы пользовались таким запутанным способом, но через несколько успешных попыток я смогла общаться напрямую. Сейчас я пишу и на корейском, и на японском, но так как где-то 80% писем просматриваются, то никаких оскорблений и предложений, вроде «Приезжайте в Японию», я себе не позволяю.
Я думаю, что телефонные разговоры тоже могут прослушивать, поэтому никогда не пользуюсь этим способом. Одна минута переговоров с Северной Кореей на международном отделении почты стоит 10 тысяч иен (~3500 рублей — прим. пер). Бывает, и мне звонят за счет абонента.
Жизнь в Японии «более сложная, чем жизнь в Китае после бегства из КНДР»
— Вы довольны своей жизнью в Японии?
— Я не могу сказать, что довольна. Здесь тяжелее, чем я думала. Я слушала рассказы членов Чочхоннён, когда жила в Северной Корее, и считала, что все жители Японии — богачи, а сама Япония — райская страна. Когда я смогла поехать в Японию, то думала, что теперь моя жизнь станет счастливой, но так не случилось.
Я хочу продолжать работать, но налоги очень большие. Мы приехали в Японию без каких-либо вещей, я начала с абсолютного нуля, у меня не было ничего: ни денег, ни профессии, ни языка. Мне было тяжелее, чем в те времена, когда я жила в Китае после бегства из КНДР. Я работала по двенадцать часов в день в ресторанах, бросая дома маленьких детей, так я и работаю до сих пор.
Я думаю, что решение приехать в Японию было правильным. Это был мой шанс изменить свою жизнь. Если бы я так и осталась в Северной Корее, то, скорее всего, меня бы уже не было на этом свете. Думаю, что я бы не вышла замуж и просто умерла бы от голода.
— Считаете ли Вы, что при объединении Севера и Юга появится неравенство?
— Мне кажется, что главное — это дать людям свободу. Свободный человек найдет решение, как заработать денег, поймет, что делать, посмотрев на мировой опыт. Северная Корея имеет удобное географическое положение, может торговать с Китаем, Россией, Южной Кореей и Японией. Думаю, будет хорошо, если она сможет этим воспользоваться.
Я хотела бы, чтобы родителям с маленькими детьми оказывали финансовую поддержку, ради будущего этих детей. Я полностью занята зарабатыванием денег в своем ресторане, у меня нет ни одного свободного дня, чтобы проводить время с детьми. Слышала, что в Южной Корее государство оказывает помощь беженцам из КНДР, которые смогли открыть свой собственный бизнес.
— Хотите ли Вы вернуться на родину?
— Если две Кореи объединятся, то я хотела бы не столько жить на родине, сколько увидеть те места хотя бы раз. Больше всего я хочу посетить могилы своего отца и бабушки. Думаю, что как раз они, родившиеся в Японии, хотели бы вернуться сюда. Но они желали, чтобы мы отправились вперед них. Я скучаю по друзьям и жителям нашей деревни. После того, как переехала жить в Японию, я видела родной край лишь один раз. Мы поехали на родину мужа в Китае, а оттуда вместе с ним и детьми мы сели на поезд и отправились к границе с Северной Кореей на реку Туманган. Нас остановили пограничники, но мы успели дойти до места, откуда был виден противоположный берег. Дети ничего не знают о Северной Корее. Они веселились и играли в снежки.
