В России их считали немцами, а в Германии - русскими. И везде они создавали проблемы. Так считалось, когда несколько миллионов советских немцев приехали в Германию. Но сегодня они считаются желанными соседями. И это настоящая история успеха.
Генрих Цертик (Heinrich Zertik) говорит, что я не должен разочаровываться из-за того, что в его комнате не висит портрет Гельмута Коля (Helmut Kohl, бывший канцлер ФРГ и объединенной Германии — прим. пер.). При этом он смотрит с большим сопереживанием, как будто привык к тому, что обычно разочаровывает ожидания, которые люди имеют по отношению к таким, как он. К российским немцам.
В 1990-х годах их считали «новой угрозой». Чужаками, которые будут «хлестать» водку и нападать на безоружных бундесбюргеров — или друг на друга, если немцев не окажется рядом. «Переселенцы стали проблемой для всей Федеративной Республики — их поток не останавливается», — писала, к примеру, газета Welt am Sonntag в 2003 году, провоцируя по всей стране алармистские настроения.
Российские немцы были особенными уже потому, что, очевидно, были последними, кто в те времена считал Гельмута Коля хорошим человеком. Канцлер сделал возможным их возвращение на родину. Поэтому, по мнению многих «коренных» немцев о «новичках» с востока, его портреты должны были висеть в квартирах людей, носивших такие имена, как Эрвин, Густав или Генрих. Возможно, они даже молились на него?
Криминолог Кристиан Пфайффер (Christian Pfeiffer) всего десять лет назад предсказывал, что поздние переселенцы «на протяжении следующих десятилетий будут испытывать ущемление в правах и не смогут интегрироваться» в немецкое общество. «Лишь немногие», по его словам, были «ориентированы на высокий результат, с точки зрения трудовой этики». Упоминались в этой связи также патриархальные традиции, из-за которых российские немцы якобы были склонны к рукоприкладству.
Сегодня Генрих Цертик, читая эти заметки, лишь улыбается. «С точки зрения трудовой этики», — бормочет он и качает головой. Если говорить о результате с точки зрения трудовой этики (и не важно, что под этим подразумевалось), то Цертик давно уже опроверг слова криминолога. Равно как и многие другие российские немцы, ставшие предпринимателями, художниками или политиками. Они нашли в Германии свое счастье и смогли превратиться из когда-то нежелательных соседей в соседей желанных.
Когда в Германии говорят об интеграции, то чаще всего там, где она не удается, а не о почти четырех миллионах российских немцев, сумевших начать новую и успешную жизнь.
Цертик стал первым российским немцем, избранным в бундестаг (нижняя палата парламента Германии — прим. пер.). С сентября прошлого года он является там членом фракции ХДС/ХСС. В его берлинском офисе над диваном висят две картины. Можно сказать, что они олицетворяют начало и логическое завершение истории.
Слева висит портрет Екатерины II, которая в XVIII веке убедила немцев переселиться на просторы Украины. А справа - фото певицы Хелены Фишер (Helene Fischer), которая в своих песнях призывает немцев быть счастливыми.
Хелена Фишер — российская немка, родившаяся в 1984 году в Сибири, а в 1988-м переселившаяся с родителями в Германию. Этим летом она выступала в Берлине на празднике в честь победы сборной команды Германии на чемпионате мира по футболу в Бразилии. Еще большей немкой, чем она была в этот момент, Хелена Фишер просто не могла быть. «Но это же хороший знак», — говорит Цертик.
Возможно, это знак того, что это развитие приближается к своему логическому завершению — к тому, что немцы больше не делят себя на «коренных» и «приезжих». По крайней мере, вполне можно утверждать, что представление о российских немцах изменилось радикальным образом. «Возможно, многим на это потребовалось больше времени, чем другим», — говорит Цертик. На то, чтобы «переварить» шок от приезда на «родину», разочарование от прохладного приема. Ведь в Германии тогда не признавались советские и российские дипломы, и, к примеру, врачам приходилось проходить через унизительные проверки, устраиваясь на работу.
Согласно докладу Федерального ведомства по делам миграции и беженцев, спустя годы их возвращение на новую-старую родину обернулось большим успехом. В нем также отмечено, что «поздние переселенцы в большинстве своем активны на немецком рынке рабочей силы. Безработица в их рядах весьма невелика». Когда подобную характеристику дают власти, это можно рассматривать как большую похвалу.
Генрих Цертик попал в бундестаг. Алина Бронски стала писательницей. А Олеся Руди ездит по миру и рассказывает свою историю успеха, будучи представителем Союза предпринимателей российских немцев. Ей 34 года, и у нее в подчинении находятся 80 сотрудников. Они все добились успеха, хотя мало кто из их окружения верил в то, что это возможно.
Так кто или что изменилось больше? Российские немцы или представления «коренных» немцев о них?
«Наверное, и то, и другое», — говорит Генрих Цертик и рассказывает собственную историю: он с семьей приехал в Германию в 1989 году — во времена, когда у страны было великое множество собственных проблем. Рухнула Берлинская стена, Германия стала единой, и новые граждане с далекого востока вовсе не были для нее в числе главных приоритетов. Цертик с женой оказались в Нижней Саксонии. В Казахстане они получили хорошее образование, и у них была хорошая работа, но не было свободы — свободы говорить по-немецки и быть немцами. Теперь же у них появилась эта свобода, но не было работы. Многие другие иммигранты на этой почве спивались и опускались на самое социальное «дно». Но Цертик радовался — ведь он достиг своей цели. «Это было так здорово — мы вместе готовили, вместе сидели и общались. Мы ни на что не жаловались».
Позднее семья переехала в округ Липпе — чудесную часть земли Северный Рейн-Вестфалия, где чужаками считают даже жителей Кёльна. Цертик еще с детства говорил по-немецки, но здесь обнаружил, что он говорит на немецком языке 200-летней давности. Иногда это заметно в его речи даже сейчас.
Довольно старо также и обоснование для возвращения российских немцев в Германию. Оно осуществляется вовсе не в духе современной интеграционной политики, а в соответствии с законом о возвращении вынужденных переселенцев, который является своего рода «инструментом по преодолению последствий войн». После Первой мировой войны Германия была вынуждена платить России репарацию, а после Второй мировой — позволить вернуться на родину потомкам людей, вынужденных в свое время покинуть ее. В Германии так считали многие.
«Мы ничего не стеснялись», — говорит Цертик о начале своей жизни в Липпе. Он пошел на курсы немецкого языка и размышлял о возможностях для самореализации. Вскоре он основал клуб «Дружба», призванный облегчить жизнь российским немцам по прибытии на новую-старую родину. «Но я ненавижу слово «помогать», — говорит Цертик.
В 1990-х годах российские немцы основали целую «индустрию интеграции» с языковыми курсами, центрами по профессиональной переориентации и т. д. Что-то оказалось полезным, а что-то нет, замечает Цертик. Тот, кто целыми днями слышит, что другие обязаны ему помогать, рано или поздно начинает в это верить. Люди начинают думать о себе хуже, чем они есть на самом деле. «Мы разговаривали с другими на равных», — говорит Цертик о задачах своего клуба. Многим, по его словам, требовался лишь небольшой толчок. Он ходил с российскими немцами, врачами по образованию, по инстанциям и договаривался о признании их дипломов. Он заговаривал с девушками на рынках и помогал им получить образование. Он искал и находил педагогов, готовых взяться за переобучение российских немцев. Тем самым он показывал другим пример, которому они могли следовать. Сегодня каждая семья российских немцев знает хотя бы одного человека, которому удалось добиться серьезного успеха. «Люди чувствуют уверенность. Они смогли самореализоваться. Теперь они реально процветают», — говорит Цертик.
Однако недоверие по отношению к российским немцам, имевшее место в Германии с самого начала, способствовало тому, что многие их ругали и утверждали, что у них ничего не получится, и они никогда не смогут принести пользу своей новой родине. Прошло довольно много времени до тех пор, пока кто-то не решил выяснить, так ли это на самом деле и, если да, то каковы были причины. По этому поводу даже не велось никакой статистики. В анкетах Федерального статистического ведомства лишь в 2005 году появился вопрос, является ли опрашиваемый переселенцем. И ответы иммигрантов становятся все более и более позитивными. Лишь 3,6% из них не имеют школьного образования. Среди «местных» немцев доля таких лиц составляет 1,6%, среди мигрантов — 13,2%.
Когда Цертик в сентябре прошлого года был избран в бундестаг, он однажды вечером пошел на мероприятие, организованное переселенцами из России. Когда он вышел на сцену, люди аплодировали ему на протяжении нескольких минут. У многих из них в глазах стояли слезы. Они пришли вовсе не для того, чтобы приветствовать Цертика — это было мероприятие, посвященное 250-летнему юбилею Манифеста о приглашении немцев в Россию, изданного Екатериной II. Тогда она обещала им свободу вероисповедания и освобождение от уплаты налогов. Теперь они вернулись на родину своих предков, а Цертик стал их первым представителем в бундестаге: они в шутку называют его Генрихом I.
«Ну что, ты теперь интегрирован?», — спрашивают Цертика некоторые. Это неправильный вопрос. Потому что российские немцы всегда ощущали себя немцами — просто у них были российские почтовые адреса. «Теперь мы приехали сюда», —говорит Цертик. И все же старая родина достала его и здесь. Его семья когда-то жила на Украине, в пригороде Донецка, откуда позднее была депортирована в Казахстан. У него до сих пор остаются родственники на Украине. «Конечно, война является важной темой», — говорит он. Причем, не только для него, но и для многих других российских немцев. Все хотят мира, говорит Цертик. Но насколько разнятся между собой два общества, настолько же разнятся мнения среди российских немцев по поводу того, как достичь этого мира. Различается и их реакция на агрессивную политику Путина. Это заметно, к примеру, в метро, когда какая-то женщина сказала своей дочери, чтобы та говорила по-немецки, а не по-русски, потому что не знала, как бы отреагировали другие пассажиры, услышав русскую речь.
Своя история и у российской немки по имени Саша. Когда она приехала в Германию, родина предков представилась ей чужой. Молодые люди постоянно пьют, их матери говорят только по-русски. Она сама живет в многоэтажном доме, в котором водка льется, начиная с самого утра — жители заливают ею свое разочарование от несбывшихся надежд и мечтаний. «Иногда мне кажется, что я единственная во всем районе все еще умею по-настоящему мечтать», — говорит Саша. Она хорошо учится в школе, но не умеет общаться со своими соседями по дому — бездельничать вместе с ними и ругать тяжелые времена.
Саша — главный персонаж романа «Парк осколков» («Scherbenpark»), написанного в 2008 году и отмеченного критиками как точное описание жизни в неблагополучных районах. В этом году в кинопрокат вышла экранизация этой книги, имевшая, впрочем, небольшой успех. Возможно, отчасти потому, что режиссер Беттина Блюмнер (Bettina Blümner) не решилась включить в сценарий некоторые жесткие высказывания Саши, имеющиеся в книге. Возможно, впрочем, и потому, что времена изменились, и представление немцев о русских, только и делающих, что пьющих водку, изменилось.
«Раньше российских немцев было довольно легко выделить из толпы», — говорит автор книги Алина Бронски. «Сегодня я удивляюсь, когда кто-то говорит по-русски. Люди перестали прятаться по углам». Она сидит в одном из берлинских кафе и держит одной рукой своего годовалого ребенка, а в другой у нее чашка с соевым молоком.
Бронски родилась в Екатеринбурге и приехала в Германию в начале 1990-х годов. Она была из числа так называемых «контингентных беженцев» — так называли иммигрантов из бывшего СССР, которым было разрешено выехать в Германию, потому что они были евреями или имели предков-евреев. «Но я ведь не спрашиваю, украинский ты русский или немецкий русский, или еврейский русский», — говорит она.
Бронски ходила в католическую школу, где ее считали «странной», изучала медицину и работала в какой-то газете. В 2008 году она написала свой роман. Сегодня не считается чем-то странным, если в списке претендентов на Немецкую книжную премию значатся авторы, родным языком которых не является немецкий. Бронски была тогда одним из первых таких авторов. Кроме того, она стала одной из первых, у кого действие в книге разворачивается среди новых соседей, приехавших с востока. Старые многоэтажки, больные люди, алкоголь, драки. Не факт, что в книге она описала мир, в котором жила сама, но в любом случае этот мир кажется весьма правдоподобным — прежде всего, немцам, которые мало что знали о своих новых соседях. В книге Сашина мать умирает, и девушка мечтает отомстить. И, конечно, книга не понравилась многим российским немцам — потому что написана слишком мрачно, слишком стереотипно.
«В своих книгах я обыгрываю клише», — говорит Бронски. «К примеру, клише пьяного и склонного к рукоприкладству мужчины. Печально то, что у этого клише есть соответствие в реальности. Для многих это был горький опыт: приехав сюда, оказаться отброшенными с точки зрения положения в обществе на уровень младенца, который ровным счетом ничего не знает». При этом, по ее мнению, женщинам удалось адаптироваться к новой для них ситуации быстрее, и далось им это легче.
Мужчины же зачастую вообще не выходят из дома. Там были 18-летние ребята, которым нечем было гордиться. Они хотели стать мужчинами, но стали пьяницами. В книге Саша ищет друзей среди немцев. А Алина Бронски - в реальной жизни. Но это не облегчает ситуацию для тех, кто остается сидеть по домам.
Во времена, когда Бронски приехала в Германию, многие смеялись над странными именами российских немцев: Генрих, Франц, Шарлотта. Они казались такими старинными, как и их немецкий язык 200-летней «выдержки». Сегодня, говорит Бронски, детей в Берлине вновь называют Генрихами, Францами и Шарлоттами. В немецком правительстве есть должность уполномоченного по вопросам иммигрантов и национальных меньшинств, аппарат которого регулярно публикует результаты исследований по данным вопросам. Это маленькая зеленая книжка со смеющимися людьми — членами одной семьи — на обложке. Уровень преступности снижается, следует из очередного доклада, а количество российских немцев, довольных своей жизнью в Германии, растет.
До середины 1990-х они приезжали в Германию почти незаметно. Но потом в детских садах вдруг стали появляться дети, которые почти не говорили по-немецки и которые, строго говоря, вообще не хотели ехать сюда, но приехали вместе с родителями. Но и они со временем выучили немецкий язык и нашли работу. Однако с 2006 года в Германию почти не приезжают переселенцы. Таким образом, потребовалось лишь немного терпения (обеим сторонам), чтобы дождаться, пока иммигранты интегрируются в немецкое общество.
С турками немцы на протяжении десятилетий обращались, как с гастарбайтерами, и те чувствовали себя соответственно. Для российских немцев переезд в Германию был, по сути, возвращением на родину — навсегда. Они сразу получали немецкие паспорта и вместе с ними «совершенно иную перспективу», написано в одном из докладов. И поэтому интеграция далась им намного легче и быстрее, чем иммигрантам-туркам.
Город Лар (Lahr) расположен на окраине Шварцвальда — неподалеку течет Рейн, а погода в этих местах обычно гораздо лучше, чем в других регионах Германии. Глядя на эту идиллию, трудно себе представить, что когда-то это место напоминало окрестности Преисподней.
В середине 1990-х годов канадские войска покинули расположенную здесь военную базу, и немецкие власти приняли решение заселить опустевшие казармы иммигрантами. И Лар очень скоро превратился в этакий «маленький Казахстан», как его прозвали коренные жители. Потому что из 40 тысяч жителей каждый четвертый приехал в Германию из России.
Молодые люди, учившиеся в России в школах с углубленным изучением тех или иных дисциплин, попав в Германию, не зная языка, вынуждены были пойти в основные школы (школы низшего уровня в Германии, рассчитанные на 5-6-летнее обучение, после чего предполагается поступление в профессионально-техническое училище — прим. пер.). Это была не та жизнь, о которой они мечтали. В Лар моментально пришли наркомания, проституция и преступность. В 2003 году местные власти, наконец, забили тревогу. Мэр города сказал тогда, что на самом лишь два процента российских немцев не поддавались интеграции в общество. Но именно эти два процента превратили жизнь остальных в сущий ад. МВД «пошло навстречу требованиям жителей обеспечить их безопасность» и разместило в городе дополнительно 60 сотрудников полиции.
Пару месяцев назад Олеся Руди выставила свою кандидатуру на выборах в городской совет, который десять с небольшим лет назад взывал о помощи. Сегодня в городском совете, в котором когда-то преобладали алармистские настроения, говорят об удавшейся интеграции, а Олеся Руди строит новый офис для своей фирмы.
Она приехала в Германию в 1992 году в возрасте десяти лет и попала в лагерь для мигрантов во Фридланде (Friedland). Она не знала ни слова по-немецки и была вынуждена пару лет проучиться в основной школе. Потом Олеся поступила в реальную школу (школа более высокого уровня, чем основная школа — прим. пер.), потом в гимназию. Затем она поступила в университет, проучилась пару лет в Германии, а потом уехала в США. Ее отец торговал подержанными автомобилями, перегонял их в Казахстан. Позднее дочь преобразовала его фирму в компанию по грузоперевозкам. Нельзя сказать, чтобы кто-то на этом, новом для них рынке, ждал их с распростертыми объятиями — конкуренция на нем очень велика. Но Руди готова предоставить своим клиентам надежность и своевременность перевозок — и это ее конкурентное преимущество.
Она сидит за небольшим контейнером, на небе светит солнце. Раньше российские немцы жили в таких контейнерах. Теперь же этот железный ящик является лишь временным прибежищем ее компании — до тех пор, пока не будет построен новый офис. «Мы быстро выросли и должны теперь консолидироваться и перевести дух», говорит Олеся Руди. Она замужем, у нее есть ребенок и свой бизнес — она добилась успеха. Но она знает и такие примеры, когда люди боролись с незнакомым для себя языком и отступили, и в конечном итоге опустились на самое «дно». А некоторые не смогли смириться с тем, что в России их считали немцами, а в Германии русскими. Олеся Руди говорит: «Я была рада этому — для меня это стало лишь преимуществом, потому что я знакома с менталитетом и русских, и немцев».
Когда она приехала в Германию, правительство организовывало различные программы поддержки, языковые курсы и т. д. В 1989 году Немецкий спортивный союз начал реализацию программы «Займись спортом вместе с переселенцами». Цель этой программы была благая, но возникало ощущение, что речь при этом шла о какой-то кучке маргиналов, члены которой были вынуждены как бы просить коренных жителей принять их в свои ряды.
Сегодня муж Олеси Руди заседает в совете управляющих спортивным клубом, а ее компания является его спонсором — логотип фирмы украшает футболки игроков.
