Взглянем на одну из наиболее экзотичных интерпретаций парижской трагедии: за действиями радикальных исламистов стоит Москва. Путин подпитывает общественный хаос во Франции, чтобы обеспечить приход к власти своим марионеткам из Национального фронта. И все это, конечно, для того, чтобы отвлечь внимание мира от войны на Украине и отомстить Франции за то, что она не продала ему «Мистрали». Марин Ле Пен и лидер Исламского государства Абу Бакр аль-Багдади — это, таким образом, лишь орудия в войне за развал Европейского Союза, которую ведет кремлевский автократ.
Проблема с этим курьезным подходом состоит в том, что он представляет довольно распространенное мнение, согласно которому все, что происходит в этой части мира плохого, исходит от Путина. Такое мышление в категориях абсолютного зла, скорее, льстит Путину, чем вредит, воплощая подход и дискурс, которые максимально отвечают самому кремлевскому режиму. Кремль хочет казаться важным игроком в глобальном масштабе, и именно поэтому, а не из стремления обладать новыми территориями, он аннексировал Крым и развязал войну в Донбассе. Той же самой цели невольно служит и идея, будто Путин способен управлять практически каждым движением на европейском континенте.
Убежденность в мощи путинского режима — один из важнейших источников его реальной силы. Мираж могущества путинизма объединяет его обожателей и врагов. Одним из самых важных пропагандистских успехов Кремля стало разделение европейской общественности, где на одном полюсе оказались «понимающие Путина» (Putin-Vesteher), а на другом — сторонники жестких действий в отношении России. Заслуженная дискредитация лагеря Putin-Vesteher заслоняет собой факт, что «понимание» не всегда равняется оправданию, а содержит в себе и рациональные элементы. Даже если в Кремле поселилось абсолютное зло, это не освобождает нас от обязанности размышлять и пытаться понять его источник. Аналогично — с исламским радикализмом в Европе.
Но ведь речь должна была идти о Charlie Hebdo. Я (возможно слишком поспешно?) снял обвинения по этому делу с Путина, так что поставим вопрос иначе: что общего у идеологов исламского радикализма с российским руководством? На первый взгляд все кажется ясным.
В обоих случаях мы имеем дело с грубым манипулированием общественным недовольством, служащим мобилизации самых отчаявшихся членов общества на войну во имя очередной «духовной» фикции («отомстить за пророка» или «возродить русский мир»). То, что (про)российские боевики еще не применяют такой жестокой силы, как европейские джихадисты, скорее, дело времени: ведь война в «русском мире» идет чуть больше года, а в исламском — уже десятилетия.
Это, в свою очередь, указывает на более глубокую аналогию, которая помогает «понять» режим Путина при помощи исламских фундаменталистов. Ведь исток обоих этих явлений лежит прежде всего в беспредельном доминировании Запада над перифериями и их беззастенчивой нео(колониальной) эксплуатации. Оба эти явления — радикальный исламизм на Ближнем Востоке и фундаменталистский неокапитализм в России возникли при непосредственном участии Запада, занимавшегося крестовым походом против коммунизма. Оба эти явления вышли из-под контроля и теперь способны канализировать общественный гнев, вызванный (нео)колониальной политикой. И, наконец, оба эти явления будут усиливаться, пока их истинные родители, Европа и США, не перестанут эксплуатировать весь остальной мир.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Вот одна из наиболее экзотичных интерпретаций парижской трагедии: за действиями радикалов стоит Москва. Путин подпитывает общественный хаос во Франции, чтобы обеспечить приход к власти своим марионеткам из Национального фронта. И все это, конечно, для того, чтобы отвлечь внимание мира от войны на Украине и отомстить Франции за то, что она не продает «Мистрали».
