Сообщения о запугивании, похищениях и уголовных делах в отношении Крымских татар продолжают поступать с полуострова. Будущее этой этнической группы находится под большим вопросом.
«Сейчас в Крыму положение такое: есть хорошая нация, а есть черномазые — их нужно вылавливать!» — подытоживает год Крыма в составе России Заир Смедля, глава избирательной комиссии Курултая, занимающийся защитой крымских татар, которых обвиняют в массовых беспорядках во время аннексии Крыма. У тюркских народов Курултай — это традиционный представительный орган, который созывается не реже, чем раз в 2,5 года. В промежутках решение парламента, в котором сейчас действует десяток партий, выполняет Меджлис. Этот орган избирает Курултай из числа своих делегатов. В отличие от Киева, Москва не признает Меджлис, зарегистрированный не по российским законам.
Присоединение Крыма Россией вообще воспринимается крымскими татарами как откат в прошлое. В 1989 году татары получили право вернуться на свои земли после того, как по приказу Сталина в 1944 году их депортировали в Среднюю Азию. Несмотря на относительную автономию и право на собственность, полученные после 1991 года, сегодня эти свободы выглядят довольно призрачными. Похищения людей, запугивание и уголовные дела против активистов стали обычным делом на полуострове.
Балансируя на грани
По словам Смедли, ситуация сейчас находится в подвешенном состоянии. «Недавно соседи сказали: «Зачем дом строишь? Все равно опять вывезут!». С подобным мы сталкивались, когда возвращались из Узбекистана. Но наши дети не знали такого отношения. Теперь людям говорят: «Нет хлеба, потому что татарин не пошел на референдум!»
На голове Смедля — феска, в руках он сжимает Конституцию РФ и туго набитый документами чемодан. Защита татар, обвиняемых в массовых беспорядках, требует особенно хорошего знания российской судебной системы и уголовного кодекса. В то время как крымские татары заняли проукраинские позиции, вспоминая либерализацию постсоветского периода своей истории, другие жители Крыма, поддерживающие Россию, придерживаются противоположной точки зрения.
8 февраля 2015 года арестован участник февральских событий на Майдане — его подозревают в нападении на сотрудников крымского «Беркута». В тот же день арестован уже третий участник митинга 26 февраля 2014 года в Симферополе. Это был разгар «Русской весны», когда проукраинские и пророссийские демонстранты стояли у здания парламента, пытаясь решить исход событий в свою пользу. Двое человек скончались в давке, и год спустя жители Симферополя из числа русских вспоминают этот день с содроганием: «Я просила знакомого татарина проводить до дома. Спрашиваю на полном серьезе: «Как далеко зайдет?», а он в ответ: «Не парься, тебя резать не будем, просто изнасилуем», — говорит попросившая не называть ее фамилии Светлана, которая после исповеди приятеля прекратила многолетнее общение.
Демонстрации крымских татар вызвали среди многих горожан из среды русских и армян чувства опасения: большая часть опрошенных с тревогой вспоминают те дни и называют Владимира Путина миротворцем.
Страх России
Тотальную мобилизацию крымские татары объясняют страхом перед приходом России, которая в 1944 году уже депортировала большую часть народа. Согласно официальной истории СССР после отхода советских войск в начале войны крымские татары массово дезертировали из армейских частей, а гражданские лица, наоборот, вышли с цветами на встречу немецкому командованию.
После изгнания немцев по обвинению в коллаборационизме 190 тысяч крымских татар отправили в товарных вагонах в Центральную Азию. Такая же судьба ждала и 40 тыс живших на полуострове болгар, греков и армян. Аналогичная участь постигла попавших в немецкий плен русских солдат и ряд кавказских народов — ингушей, карачаевцев, чеченцев, балкарцев.
Смедля утверждает, что все документы по крымско-татарскому народу пишут дилетанты, в качестве примера приводя формулировку из закона: «Вот юристы пишут „народы Крыма“ и начинают перечислять. Выходит, что права коренного народа пытаются смазать на уровне национальных меньшинств, но армяне проживают в Армении, болгары в Болгарии. И у русских есть собственное корневое ядро — это Россия. На полуострове же только три коренных народа — караимы, крымчаки и крымские татары. Нас называют меньшинством, но это произошло силами империи — двумя волнами переселения и последующей депортацией. Процесс начала Екатерина II, завершил Сталин». Недавно Заир растоптал портрет Сталина на одном из коммунистическим пикетов — вождя народа не смогла спасти от расправы даже полиция.
Караимы и крымчаки — это тюркоязычные народы, первые исповедуют неталмудический иудаизм, вторые — его традиционную форму. В двухмиллионном Крыму их, согласно переписи, чуть больше тысячи человек. Население Крымского ханства до его падения в 18 веке составляло семь миллионов, затем Санкт-Петербург стал активно колонизировать полуостров. Сейчас после почти полного возвращения крымских татар из Средней Азии их насчитывается около 300 тыс. «Мы на грани исчезновения, какой механизм защиты?! Исключительно собственная государственность! — повышая голос, говорит Заир. — Здесь не было межнациональных конфликтов — хан финансировал монастырь. Вариант же какой—либо федерации народов означает размазывание проблемы!»
После встречи его ждет очередное судебное заседание по делу об офисе Меджлиса, который подвергся выселению. Кроме того, недавно его вызвали в ФСБ — уже по «делу 3 мая». В тот день Мустафа Джемилев, 22 года возглавлявший Меджлис, пытался проникнуть в Крым, который ему запретили посещать российские власти.
В районе города Армянска, на границе между Украиной и Крымом, двум тысячам крымских татар, вышедших встречать лидера, перегородил дорогу ОМОН — началась потасовка. Позднее несколько человек, в том числе брат главы ЦИК, были задержаны. Отпустили их после встречи Путина и турецкого президента Эрдогана — говорят, что по просьбе последнего. Впрочем, на этот раз допрос в ФСБ не состоялся. Согласно новому закону крымско-татарский является одним из трех официальных языков, и Заир потребовал допрос на родном для него языке. В спецслужбах не нашлось переводчика — делопроизводство по-прежнему осуществляется только на русском.
Похищение... и встреча на высшем уровне
Одноэтажное село Сары-Су возродилось недавно, когда после репатриации сюда стали пребывать крымские татары. Поселок с единственной улицей, где не горят фонари, почти примыкает к городу Белогорску. В 1944 году крымско-татарское Карасубаза сменилось на нейтральное название — в честь белоснежной скалы по соседству. До изгнания преобладающим населением города были крымские татары. Сейчас они составляют треть горожан. 54-летний Абдурешит Джеппаров, одетый в поношенный свитер, встречает нас недалеко от мечети, с которой призыв муэдзина к намазу слышен издалека.
«Когда пропал сын и племянник, то я так же сидел с гостем за столом, пили чай. Они пошли проведать родственника, а тут резко затормозила машина с фальшивыми номерами, затолкали их и увезли, — рассказывает Джеппаров. — Мы побежали мигом в полицию, для местных органов это тоже было впервые. Пропавшие были, но похищенных — нет». С момента присоединения Крыма уже исчезло 18 человек, которых трудно отнести к какой-то определенной категории. Все они были разного возраста, разного социального происхождения, одни практикующие, как говорят в этой среде, совершали намаз по пять раз на дню, другие — совсем нет.
Джеппаров до сих пор уверен, что Ислям — его младший сын — еще жив. Про Абдуллу, старшего, уже не уверен — он учился в Турции, затем пропал. Недоброжелатели без упоминания источников утверждают, что он отправился в Сирию воевать на стороне джихадистов и подорвался на мине — сам Абдурешит все отрицает.
После пропажи Исляма пошла информация по социальным сетям — полиция стала сразу интенсивнее работать. В небольшом селе завеяло напряжением, через несколько часов в переулках скопились тысячи людей со всего Крыма. Вокруг солдаты: на крышах засели снайперы, на джипах — пулеметчики. Джеппаров предложил встретиться руководству республики: «Если они не захотят, то мы все равно захотели бы, но уже с другими чувствами». Встреча с главой республики Сергеем Аксеновым прошла с глазу на глаз: «Я ему сразу: люди собрались не только из-за солидарности со мной — скопилось множество вопросов». Они договорились собрать контактную группу по правам человека из юристов и родственников пропавших. Теперь встречаются ежемесячно, дела решаются.
Благодаря контактной группе репрессированным начали выдавать документы — при прежней власти такое не удавалось. Недавно отозвали штраф с учительницы, у которой нашли экстремистскую литературу. После присоединения полиция стала активно изымать радикальную исламскую литературу, в которой украинская милиция ничего предосудительного не находила. Другой успех Джеппарова и команды — освобождение четверых задержанных по «делу 3 мая». «Мои доводы были просты: идет война между Россией и Украиной, идет на всех уровнях — военных и пропагандистских, и вот зачем Россия дает повод лишний раз проиграть», — говорит Джеппаров. — «Аксенов тогда задумался — он долгое время не соглашался, тогда я сказал: «Обезоружьте своих оппонентов на Днепре — освободите ребят».
Сидящий по-турецки за небольшим столиком в частном доме с печным отоплением Джеппаров уверен, что похищение родственников — месть за его активность. Когда в 1989 году крымские татары стали в массовом порядке переселяться на полуостров, и цены на недвижимость взлетели вверх, именно Абдурешит Джеппаров предложил идти на радикальные меры — начался одновременный процесс самозахвата колхозных полей по всему Крыму. С тех пор он активный участник крымско-татарского сообщества.
«Аресты, кражи людей нас провоцировали на действие, хотели вызвать резонанс, подогреть эмоции. Крымско-татарское сообщество это поняло и решило ни в коем случае резко не отвечать — это вопрос нашей общей физической безопасности, — говорит правозащитник. — Но каждый раз всё к этому идет — я по малейшему поводу езжу гасить искры недовольства, чтобы не допустить стихийности».
Может ли здесь сработать тот же сценарий, что федералы используют на Кавказе? Джеппаров говорит, что не видит параллелей: «Это можно, извините, и с Африкой сравнивать. Мы и Кавказ — совершено разные вообще, у нас другой менталитет». Он утверждает, что у крымских татар нет понятия кровной мести, когда человек, не дождавшись возвращения родственников, продает последнее, покупает автомат и уходит в горы.
«Но при желании прямо сейчас можно организовать повстанческое движение или мобилизацию, но совсем не нужно. Можно и волну поднять, как в старое время, но сейчас отстранился Меджлис», — замечает Джеппаров. Его слова подтверждает Ренат (имя изменено), студент местного вуза, работающей в сфере культуры: «Когда весной запахло жареным, пацаны с утроенной силой стали тренироваться на единоборствах, отрабатывали драки стенка на стенку, ножи сразу начали при себе носить». Сам Ренат давно живет в городе, и тема межнациональных отношений кажется ему устаревшей.
«Вот когда Меджлис вернется из состояния самоустранения? Меджлис уже давно стал нулем, просто это сейчас особенно отчетливо проявилось, — спокойным голосом критикует крымско-татарский истеблишмент Джеппаров. — Он, видимо, был рассчитан на мирное время и не успел перековаться. При желании Меджлис мог бы управлять отовсюду — интернет есть везде, но управлять некому и нечем. Сегодня лидер Мустафа Джемилев за пределами Крыма, но и раньше он нечасто здесь был — больше в Киеве по кабинетам, он оторвался от народа. А председателем Меджлиса Рефат Чубаров похоже договорился с российскими властями: „Я уеду, а вы и не пускайте!“».
Другая стратегия
«Хотя Меджлис не всесилен, но он заинтересован в мире, а вот насколько заинтересована Москва — большой вопрос, мы сигнал такой не получали», — говорит Смедля. Смедля уверен, что сегодня много специалистов используют волнения, а авторство провокаций стоит искать среди спецслужб.
«Ни Меджлис, ни муфтиат не призывали к разгрому христианских кладбищ, когда разбивали могилы наших предков. На стихийных сходах мы утверждали, что это сделали безбожники, и покойники с другого кладбище невиновны». Клюнет ли горячая молодежь, видя терпение Меджлиса на более смелые призывы?
«Достаточно одеть колпак на парня с Кавказа, — Заир берет в руки свой головной убор в руки, — и крикнуть „Аллах акбар! Режь русских!“. Но пока, чтобы клюнули на радикальные призывы, нужно еще покипеть котлу».
Смедля полагает, что такие действия будут использованы для зачистки территории от крымских татар. Он не исключает и северокавказский сценарий, когда при терактах у смертников остаются на руках чистые паспорта. «Везде одинаковый почерк, что во Франции, что в России — режиссеры и исполнители одни и те же, — утверждает Смедля. — Когда в Париже убили журналистов, то умные люди не стали бы повторять карикатуру и плодить провокации для дальнейшей эскалации. За все нужно отвечать, везде общество накалено — мы видим в Донецке, как два народы ходили в одну церковь, а теперь друг друга режут — кто знает, что дальше будет».
Джеппаров более прагматичен. «Наивно было рассуждать, что Россия пойдет навстречу конкретно нам, чтобы нас порадовать — кому она идет навстречу? Кто мы такие, чтобы она так поступила? Но если Россия считает себя преемником СССР, то было бы неплохо рассчитаться за депортацию. Если компенсирует все утерянное, вернут то, что принадлежало роду, то обыватель согласится на многие вещи».
Он вспоминает Декларацию ООН о правах коренных народов, в соответствие с которой такие народы среди прочего имеют право на самоопределение, приводя в пример национальные республики в России, где главенствующие посты в управлении почти всегда занимают представители титульной нации, сколько бы их ни было в процентном отношении. «И при Советском Союзе так было: первое лицо республики — из титульной нации, а заместитель — русский. Вот в Украине сейчас нет ни одного этнического украинца. Все руководство ближневосточного прохождения — еще неизвестно кто больше угнетен, — говорит активист. — Вот и в Крыму сейчас официальными объявлены три языка, но зачем украинский? Как украинцы себя проявили? Мы тут боремся, а они где?»
По окончании разговора Джеппаров делает интересное замечание. «Если мы используем десятую часть от декларации, то этого будет достаточно — мы будем жить, как в Катаре. И пусть в Крыму нас немного. В 1967 году, когда на полуострове опять появились крымские татары — молодые двадцатилетние пацаны, то нас было несколько тысяч, но у многих в семьях по четверо-пятеро детей. В 1987 уже 11 тыс, через два года — 30 тыс. Казалось время небольшое, но нас пребывает. Идет исламизации, демография такова, что мы растем — вот у брата — пятая, у соседа четвертая на руках. Дай Аллах, не последняя. Уверен, что при нашей жизни увидим преобладание. С нами легко будет русским, сытно. Мы уедем — и русские за нами, так было, когда мы двинули с мест депортаций. Никакой дискриминации не будет — где мусульмане, там уютно».
