Расизм против белых — опасное отрицание действительности

Хотя в январе 2014 года Апелляционный суд Парижа сохранил отягчающие обстоятельства и признал наличие расизма в деле об оскорблении белых французов, год спустя это понятие все равно вызывает проблемы. Так, 19 марта Коррекционный суд Парижа посчитал, что «так называемые коренные белые французы» не представляют собой «группу людей» в понимании французского закона, и снял обвинения с рэпера и социолога, на которых подали иск за направленный против белых расизм.

Atlantico: Свидетельствует ли это решение о неспособности французского общества понять явление направленного против белых расизма?

Венсан Турнье: Эти противоречивые решения действительно отражают всю сложность текущей ситуации. С одной стороны, элита неуверенно чувствует себя с расовыми категориями, особенно когда речь заходит о характеристике большинства, потому что по республиканским представлениям Франция не может характеризоваться этническими или расовыми критериями. Однако параллельно с этим существует более чем реальный социальный феномен: в обществе набирает силу стремление к самоопределению на основе этих самых этнических и расовых критериев.

Такое самоопределение порождает напряженность и даже ненависть. Что, кстати, вполне логично, потому что подобное самосознание выстраивается на основе конфронтационной логики. Становится ясно, что вопреки возникшей в постколониальную эпоху наивной мифологии, предрассудки и расовая ненависть свойственны не только Европе.

Понять это можно было еще несколько лет назад, когда Активистка Урия Бутельджа (Houria Bouteldja) выступила с оскорбительными заявлениями в адрес коренных французов. Тем не менее суд первой инстанции, а затем и Апелляционный суд Тулузы не согласились с требованием прокуратуры и сняли обвинение в разжигании расовой ненависти, посчитав, что такого понятия как «коренной француз» не существует в принципе. Точно такие же аргументы используются и сейчас. Причем это удивительно сразу по двум причинам. Во-первых, подразумевается, что расизм может быть направлен только против некой научно подтвержденной группы людей, хотя на самом деле в законе прописана «реальная или предполагаемая» раса. Во-вторых, совершенно не принимается во внимание тот факт, что движение Урии Бутельджи просто-таки одержимо расовым вопросом. Достаточно просто ознакомиться с принятым в 2010 году уставом, в котором осуждаются «белая власть» и «белая Европа». Напомним также, что Урия Бутельджа написала открытое письмо «еврею Эрику Земмуру», которое составлено так, чтобы избежать открытого антисемитизма, но многое говорит о ее истинной идеологии.

Причем это далеко не единственный случай. На основе расового самоопределения формируются и другие движения, некоторые из которых даже были распущены по распоряжению правительства. Маргинальные ли это движения? Да, если судить по их радикальному настрою, и нет, если судить по тому, чем они занимаются. Так, например, у нас появился Представительный совет черных ассоциаций Франции, который недавно попытался провести конкурс на «чернокожую мисс» и потребовал 10% квоты для расовых меньшинств на выборах. Удивительно, но подобные требования в целом положительно воспринимаются некоторыми представителями элиты.

В мае прошлого года le Monde посвятил материал новой «черной элите», то есть ассоциациям руководителей, которые в первую очередь рассматривают себя как чернокожих. Но что бы у нас говорили, если бы «белая элита» захотела заявить о себе в СМИ и провести конкурс на белую мисс Франция?

— Если не называть вещи своими именами, это только усиливает напряженность и подрывает социальное единство?

— Напряженность вызывают главным образом двойные стандарты. С одной стороны, у нас предпочитают не называть некоторые вещи, как это подтверждает пример коренных французов. Однако с другой стороны все прекрасно видят, что часть элиты на самом деле зациклена на расовых вопросах, потому что без конца твердит о недостаточно высокой представленности ряда меньшинств. Как бы то ни было, осуждать такую недопредставленность можно только при четком представлении о большинстве и меньшинстве, что подразумевает существование коренного населения.

Рассмотрим один интересный пример: Высший аудиовизуальный совет (CSA). Эта организация предельно серьезно относится к своей задаче по оценке «разнообразия» в аудиовизуальных СМИ. Поэтому в 2009 году она ввела целую статистическую систему. Каждый год в течение двух недель она подсчитывает частотность появления в эфире людей по четырем критериям: социальное положение, гендер, инвалидность и «происхождение». Два первых критерия не создают особых трудностей и даже дают интересные результаты: в частности это касается широкой представленности высших социопрофессиональных категорий в СМИ. С остальными критериями все намного сложнее, особенно с последним. Что вообще такое происхождение? Если отталкиваться от принципа, что коренных французов не существует, как тогда определить степень представленности меньшинств? В CSA довольствуются разделением на «белых» и «небелых». CSA лицемерно называет это «воспринимаемым» цветом, словно на этот счет действительно могут возникнуть какие-то сомнения (за исключением особых случаев). В этом-то и суть проблемы: белых по факту приравнивают к коренному населению, хотя это вовсе не всегда правда (мигрант тоже может быть белым). Короче говоря, получается, что коренных французов как таковых существовать не должно, но их число все равно подсчитывают и критикуют их избыточную представленность. Стоит добавить и то, что это исследование не может привести ни к каким выводам. Так, даже если результаты говорят, что 85% выступающих в СМИ — белые (небелых, следовательно, 15%), это вовсе не обязательно отражает их реальную долю в обществе. И ничего не говорит об избыточной или недостаточной представленности.

— Быть может, это непризнание существования направленного против белых расизма дает монопольное положение Национальному фронту? В чем опасность подобного отрицания действительности на политической сцене?

— Что касается Национального фронта, тому действительно может сыграть на руку сложившее у части населения ощущение того, что его бросили на произвол судьбы: людям в повседневной жизни нередко приходится наблюдать столкновение культур и нравов. Напомним также, что, как показали Мишель Трибала (Michèle Tribalat) и Бернар Обри (Bernard Aubry), в некоторых коммунах большинство может оказаться в меньшинстве. Тем не менее в силу территориального сепаратизма немалой части населения все еще удается избегать конфронтации. В первую очередь это относится к обеспеченным слоям, престижные районы которых ограждены высокими ценами на недвижимость.

В представлении этих людей расизм против белых — всего лишь безосновательное идеологическое построение. Вообще, они в упор не замечают целой прослойки действительности: так, например, они понятия не имеют о конфликтах между меньшинствами, которые вынуждают некоторые управления социального жилья принимать меры для их предотвращения. Подобное разнообразие жизненных ситуаций объясняет тот потолок, в который уперся Нацфронт на выборах, когда ему не удалось расширить избирательную базу в первом туре. Политолог Пьер Мартен (Pierre Martin) прекрасно описал это еще в 1996 году: Нацфронт все так же остается «бессильной силой». Результаты выборов лишь стали новым тому подтверждением. Да, Нацфронт может извлечь выгоду из социальной неопределенности, но ему вряд ли стоит рассчитывать на что-то большее 25-30%. Это, конечно, немало, но для прихода во власть все равно недостаточно. То есть, если не случится ничего из ряда вон выходящего, ему не преодолеть первый тур.

При всем этом вопрос расового самосознания, наравне с религией, является одной из главных проблем завтрашнего дня. Пока что французское правительство упорно отказывается анализировать ситуацию на расовых основах. «Этническая» статистика все еще запрещена, а государство намеренно закрывает глаза на все расовые различия. В своей предвыборной программе Франсуа Олланд даже предлагал убрать слово «раса» из Конституции, так как оно представляет некое необоснованное понятие. Сейчас речи об этом уже не идет, что представляется мне спорным решением, потому как сегодня подобный шаг мог бы быть оправдан необходимостью символически подтвердить то, что, несмотря на все требования (например, о введении этнической статистики или квот на выборах), Республика никогда не пойдет на признание расового самоопределения.

В любом случае, стремление не уступать этим требованиям похвально, потому что оно подтверждает республиканский идеал нации как сообщества граждан, которые объединены общей судьбой и подчиняются одним законам. Суть проблемы в том, что сегодня этот идеал ставится под сомнение растущей диверсификацией общества. Наверное, это печально, но раса и религия становятся все более значимыми критериями принадлежности для части населения, которое становится все влиятельнее в связи с увеличением числа образованных и политизированных людей. Сейчас назревают радикальные перемены. И у нас вряд ли получится избежать разговоров о том, как государству следует на это ответить. Так, например, стоит ли постоянно подчеркивать культурное разнообразие, раз это только подпитывает самоидентификационную динамику? Нужно ли и впредь ставить на первое место происхождение людей в образовательной и культурной политике? Правительство, кстати, занимает более чем двусмысленную позицию. С одной стороны оно подчеркивает приверженность республиканскому идеалу, в котором существуют только граждане. С другой стороны у него возникает соблазн разыграть религиозно-этнические карты, особенно с приближением выборов. Зачем Франсуа Олланд заявил, что «Республика признает все религии», хотя по закону 1905 года государство не признает ни одной из них? Это просчет с его стороны или же наоборот намеренный шаг? В любом случае, у защитников светского общества есть причины для беспокойства.

Венсан Турнье, преподаватель гренобльского Института политических исследований.