Я уже говорил, что считаю себя не самым рассудительным человеком в мире. Но иногда я встречаю людей, по сравнению с которыми чувствую себя просто воплощением рассудительности.
Вот таким оказался Уильямс, американец, который прилип к нам с Нимродом, когда мы вышли из аэропорта Пхеньяна. Если подумать, что надо быть немного не в себе, чтобы, будучи американцем, ехать в КНДР. В этой стране считают, что Сатана носит джинсы, ест гамбургеры, запивая кока-колой, и напевает «Рожденный в США».
Американец в КНДР — что израильтянин в секторе Газа. Формула простая: все, что в КНДР не заладилось, произошло по вине американцев. Это повторяется снова и снова, пока вам не захочется заорать во все горло: «Да хватит уже! Война кончилась 62 года назад, двигайтесь дальше!»
Для меня, как для израильтянина, было интересно побывать в месте, где не нас считают главными негодяями в мире. Жители КНДР относятся к израильтянам примерно как к жителям Южной Кореи. Они считают, что мы, как и население Южной Кореи, пленники американского империализма. К тому же, в КНДР принято как следует изучать Вторую мировую войну, потому что она завершила японскую оккупацию и создала новую страну, поэтому они хорошо знают об ужасах нацизма и о Холокосте. Во время экскурсии один из сопровождающих вдруг сказал мне: «Вы, евреи, как и мы, знаете, каково это, когда весь мир против вас».
Почти в тюрьме
«Не может быть», — так я сказал, увидев Уильямса, выходящего из отеля. «Очень даже может, я серьезен, как никогда. Я отказался от утренней пробежки, но не откажусь от прогулки. Хочу пройтись по улице без сопровождающих», — ответил он.
Он пошел себе, а я остался на месте, не в силах пересечь отведенную границу. Нам сказали, что мы можем отходить от отеля до одной пепельницы. Я понял три вещи. Во-первых, моя ненормальность — ерунда по сравнению с сумасшествием некоторых людей. Во-вторых, увлекаясь правами и свободами, американцы не в состоянии принять запреты и ограничения даже в самой опасной стране мира. В-третьих, раз уж я стою рядом с пепельницей, надо закурить. И плевать, что я докурил сигарету минуту назад.
Я закурил и смотрел, как удаляется Уильямс, пока не потерял его из виду. Я подумал, а если вдруг меня арестуют за то, что я вроде как приятель Уильямса по этой поездке, посадят в жуткую тюрягу со средневековыми пытками и все такое. Я подумал об этом, потому что в КНДР любят коллективные наказания. Говорят, в трудовых лагерях полно людей, вся вина которых в том, что они были близки с преступниками, в основном, с противниками режима. Главная угроза тут для тех, кто пытается сбежать из страны, в основном, переплыв реку Туманган и удрав в Китай. Поймали беглеца на границе или нет, итог для его близких один — вся семья, а также те, кто активно или пассивно помогал ему, отправляются в трудовые лагеря, выйти из которых уже не смогут.
Я буквально чувствовал страх, разлитый в воздухе. Это был один из тех неприятных моментов, когда вы находитесь в несимпатичном месте и понимаете — все. Все кончено. Во всех несимпатичных местах, где я был, в Палестинской автономии, на границе Сирии и Ирака, в Катаре, всякий раз наступал этот момент. Но на этот раз это произошло слишком быстро. С момента прилета еще и сутки не прошли.
Неожиданно раздались резкие свистки. По дороге пронеслась машина в том же направлении, в котором ушел Уильямс. Через мгновение машина, визжа тормозами, остановилась у отеля. Два корейца вытащили Уильямса, заломив ему руки за спину. Они завели его в отель и отпустили, только увидев сопровождающих. Они отвели сопровождающих в сторону, и я увидел, что они выговаривают им.
Я спросил Уильямса, что случилось. Он рассказал. Стоило ему перейти через перекресток, как регулировщица движения, завидев его, засвистела в свисток и остановила машины. Через полторы минуты примчалась правительственная машина. Из нее вышли двое в штатском, посадили его в автомобиль и вернули в отель. «Довольно жутко. Прямо как в кино», — сказал он.
Во всех репортажах о КНДР, которые я читал или смотрел, никогда не говорилось о ком-то, кто пытался сделать нечто подобное. Вывод был простой: от сопровождающих можно легко ускользнуть, но продержаться больше десяти минут на улицах Пхеньяна вряд ли получится. Западный одинокий турист на улицах столицы слишком бросается в глаза, кто-нибудь сообщит в полицию, а те моментально приедут и разберутся с ним. Более того, чем дольше будешь гулять один, тем больше вероятность, что ты увидишь то, что тебе видеть нельзя. То есть, сам затянешь петлю на своей шее. Уильямсу еще повезло.
Но что меня поразило сильнее всего, так это то, что суровее всего за этот инцидент наказали наших сопровождающих. Из этого я понял, что правительство придает организованным экскурсиям очень много значения. Я еще до поездки знал, что власти решили открыть ворота для иностранных туристов по одной причине — это один из немногих способов получить иностранную валюту. Из-за санкций, введенных против КНДР, местные жители с трудом могут получить валюту. Один из способов — западные туристы. Поэтому одно из правил запрещает пользоваться местными деньгами, а только евро и долларами.
Если бы не большое значение, которое власти придают иностранным туристам, Уильямс бы давно томился в застенках. Думаю, они понимают, что чрезмерно жесткое отношение к туристам дополнительно усилит образ КНДР как безумной и жестокой страны.
Что такое «Пуэбло»?
Первым объектом для посещения в тот день был музей корейской войны, официально называемый Музеем Победы. Из этого названия ясно, что речь идет о храме пропаганды. Корейская война закончилась не победой, а перемирием. Уж во всяком случае, не победой КНДР.
По пути в музей в микроавтобусе я спросил сопровождающего Че об одном более чем странном происшествии, имевшем место ночью. «Примерно в пять утра меня разбудила музыка», — сказал я ему. — «Играли за окном. Я открыл окно и, мне показалось, что музыка повсюду. Мне это приснилось?» «Нет, что вы. Каждое утро в Пхеньяне играет музыка. Вы услышали замечательную песню „Где вы, дорогой генерал?“. Эта песня вдохновляет вас на труд во имя родной страны. Песню в 1970-х написал великий вождь Ким Ир Сен. Красивая, правда?»
Этот ответ окончательно убедил меня в том, что я оказался в самом ненормальном месте на планете. На протяжении всей экскурсии я старался понять, действительно ли три наших сопровождающих верят в тот бред, который рассказывают нам, или они просто боятся сказать что-нибудь не то с точки зрения властей и оказаться в застенках режима. На тот момент мне показалось, что они говорят искренне, но я был слишком мало времени в стране, чтобы понять, движет людьми страх или безумие.
По пути к музею вы проходите мимо экспозиции под открытым небом. Там выставлена американская военная техника — танки, вертолеты, самолеты. Там находится также USS Pueblo, разведывательный корабль, захваченный КНДР в 1968 году. В качестве экспоната размещено письмо с извинениями, написанное американским генералом, чтобы добиться освобождения захваченных военных. Гид обратила наше внимание на то, что в письме не была проставлена дата. По ее словам, это пример американской слабости, так как генерал «был в таком шоке от потери корабля, что забыл поставить дату на письме. Он не мог прийти в себя после такого тяжелого удара. Это был самый болезненный удар для американцев». Именно так. Не Перл-Харбор, нет. Захват «Пуэбло» — вот самый страшный удар по США! «Жизнь американцев разделена на две части. До потери „Пуэбло“ и после», — сказала экскурсовод.
Пока я ее слушал, мне вдруг подумалось, что, спроси я какого-нибудь американца в конце 1960-х, что такое «Пуэбло», в лучшем случае он был назвал песню Джимми Хэндрикса.
Кто больше страдает?
При входе в музей нас попросили не фотографировать, и тут начался спектакль. Мы стояли перед огромным манекеном Ким Ир Сена, и от нас потребовали поклониться ему. Конечно, мы подчинились. Затем нас провели наверх по шикарной лестнице. Вообще весь музей сиял и сверкал, отделанный мрамором. Похоже на какой-нибудь роскошный безвкусный отель.
Потом нам показали 15-минутный фильм о Корейской войне, рассказавший точку зрения КНДР. Во время просмотра стала очевидна разница во взгляде на эту войну между западными странами и КНДР. Похоже, единственное, в чем согласны две истории, это в датах начала и окончания боевых действий.
Краткий ликбез. По западной версии, в 1950 году Ким Ир Сен, опиравшийся на поддержку СССР, решил вторгнуться на юг и объединить весь Корейский полуостров под своей властью. По его приказу армия двинулась к Сеулу, и началась война. Сначала северянам удалось захватить значительную часть Южной Кореи и дойти до Сеула, но потом вмешались американцы и отбросили их сначала на исходные рубежи, а затем и дальше. США почти захватили весь Север, но тут вмешался Китай, опасавшийся американского вторжения, выслал свои войска и затормозил продвижение американских войск. Война долго шла в районе 38 параллели, ни одна из сторон не могла добиться решающего перевеса, пока в 1953 году не было подписано перемирие, установившее временную границу, по сей день разделяющую две Кореи.
Северо-корейская версия звучит так: американские империалисты планировали захватить всю Корею, чтобы проникнуть в Азию и завоевать новые территории и неожиданно атаковали северян, специально выбрав воскресенье, выходной день. Ким Ир Сен понял, что вынужден ответить, и нанес сокрушительный удар, сумев дойти до Сеула. Американцы прислали подкрепления и перетянули на свою сторону другие страны. Тогда гениальный полководец Ким Ир Сен провел стратегическое отступление. КНДР продолжила мужественно сражаться против огромной армии США и их западных союзников и остановила наступление, не дав им завоевать себя. В итоге империалисты признали поражение.
Об участии китайцев в фильме практически не сказано ни слова. И это несмотря на то, что китайцы потеряли убитыми в этой войне около 400 тысяч человек, намного больше, чем потеряла КНДР.
В музее выставлено много разных военных экспонатов, и особый акцент сделан на страданиях народа КНДР. Там выставлены орудия пыток, которые применяли американцы, и каски, в которые солдаты справляли нужду на 40-градусном морозе. Гильзы от снарядов, превращенные в музыкальные инструменты, символизируют стремление корейского народа хранить культурные традиции даже в самых тяжелых условиях, пояснила гид.
У выхода из музея стоит большой сувенирный магазин, где можно купить книги. Среди прочего, там был экземпляр книги «На пути к окончательной победе», автор — Ким Чен Ын. Я спросил продавщицу, неужели он успел написать книгу. Она радостно ответила, что он написал уже несколько книг.
«Я тоже издал книгу у себя дома, в Израиле», — поведал я ей.
«Правда? О чем?»
«Сборник рассказов».
«О чем эти рассказы?»
«О трудностях в отношениях, о трудности понять свое место в мире, о проблемах выживания».
«Что?» — спросила она с удивлением. — «Это очень печально. Кому захочется читать такие тоскливые рассказы? У нас не принято писать о таких вещах. Мы избегаем впадать в отчаяние. Зачем фокусироваться на плохом? Чтобы вам стало еще хуже? Если вы писатель, то пишите о том, что в вашей стране есть хорошего, что хорошего в вашей жизни, чтобы люди чувствовали себя лучше, а не хуже».
Пожалуй, я впервые услышал искренние слова в КНДР, причем достаточно логичные. Впервые мне показалось, что я кое-что узнал об этой стране. Я задумался, сколько страданий в нашей жизни были результатом свободы культурного творчества, принятой в западных странах. Интересно, те, кто никогда не слышал Боба Дилана и Леонарда Коэна, не читал Дилана Томаса, страдают не так, как люди на Западе? И страдают ли вообще? Не окажется ли свободная культура самым сильным ядом, который мы пьем?
Глубоко в земле
Из музея мы пошли в самое интересное место в Пхеньяне — в метро. Пхеньянское метро — самое глубокое в мире, оно расположено на уровне 100 метров под поверхностью земли. Давно говорят, что все, что происходит в этом метро — всего лишь один большой спектакль. В качестве одного из аргументов в пользу этой теории называется запрет для иностранцев ехать в метро, кроме как на двух станциях. По словам критиков, в городе, где есть перебои с электричеством, а во всей КНДР по ночам практически нет электроснабжения, вряд ли может существовать хороший метрополитен.
Метро действительно впечатляет. Станции богато украшены, везде есть огромные портреты вождя, красивый орнамент, отделанные мрамором арки. Там ездят толпы людей. Вряд ли все это показуха. Не думаю, что это спектакль, скорее, типичная для КНДР страсть к преувеличению. Наверное, другие станции выглядят как Мосул после бомбардировок. А может, других станций вообще нет.
Пока мы ехали в метро я решил немного перейти границы и спросил сопровождающего Че, может ли он, к примеру, поехать с семьей в отпуск в Италию. «Я слишком занят, чтобы ездить в отпуск», — ответил он. Я настаивал и спросил, может ли поехать заграницу другой кореец, не настолько загруженный работой. «А таких нет. Мы все много и тяжело работаем. Мы трудовой народ», — ответил он, и добавил, что мои вопросы выходят за рамки туристического интереса. Я улыбнулся и сказал, что это всего лишь естественное для иностранца любопытство.
«Ну да, в вашем деле, в рекламе, так и нужно, верно?» — сказал он.
«Верно», — ответил я. Поезд остановился, и мы вышли на станцию, не уступавшей по великолепию первой. «Вы знаете, у нас рекламы нет, может, вы расскажете мне о своей работе», — попросил он.
Кстати, да. Первое, что бросается в глаза в КНДР, так это отсутствие рекламных щитов и прочей наружной рекламы. С маркетинговой точки зрения в Пхеньяне все стерильно. Есть только пропаганда, прославления вождя, труда, Родины и смерти за Родину. Но, как вы помните, сам я тоже не рекламщик. Это была моя вымышленная личность, легенда для получения визы.
«Э-э-э, ну, я замдиректора по творческой части. Занимаюсь творческими вопросами», — промямлил я. — «К примеру, какой-то клиент хочет рекламировать свой холодильник. Моя команда придумывает, как показать этот холодильник лучшим в мире».
«И как вы показываете холодильник лучшим в мире?»
На меня неожиданно снизошло вдохновение: «Это просто. Когда мне приносят рисунок холодильника, я думаю о каком-нибудь сильном животном, о слоне или пантере. И пишу на рисунке «Слон среди холодильников» или «Пантера среди холодильников».
«А если вам принесут плиту?»
«То же самое. Поищу какое-то подходящее животное, например, гепарда, и будет «Гепард среди плит».
«Всегда животное?»
«Да, я люблю животный мир. Что может быть лучше для передачи смысла?»
«Понятно», — отметил он. Я подумал, что, наверное, оказался в единственном месте на планете, где может пройти столь малоубедительное объяснение творческого процесса.
Перед выходом со станции я увидел группу маленьких детей, им было 3-4 года. Я подошел к ним и поздоровался. Они явно обрадовались. Один даже пожал мне руку, и я подумал, что, возможно, когда он вырастет, то не будет так уж сильно ненавидеть людей из западных стран. Че позвал меня в микроавтобус. «Мы опаздываем, а у нас впереди долгая поездка», — сказал он. Мы собирались ехать к демилитаризованной зоне, одному из самых взрывоопасных мест в мире. По некоторым оценкам, на этой границе сосредоточены миллион северокорейских солдат и полмиллиона южнокорейских военных. Все они готовы к войне в любой момент. Танки, артиллерия, ракеты и мины. Десятки тысяч мин. Очень веселое место.
