Perfil: В прошлом Вы давали положительную оценку тому, что происходило в политической жизни Южной Америки — укреплению региональной интеграции и все большей независимости от США. Как Вы можете сейчас оценить результаты деятельности Чавеса, Киршнера и Лулы?
Ноам Хомски: Это многоплановый вопрос. То, что произошло в Латинской Америке приблизительно за последние пятнадцать лет, имеет поистине историческое значение. Впервые за 500 лет со времен конкистадоров Латинская Америка в значительно степени освободилась от колониального владычества, которое в последние 100 лет прежде всего означало господство США. Традиционное латиноамериканское общество находится под контролем немногочисленных представителей правящих кругов, имеющих в основном белый цвет кожи и сориентированных на имперскую власть, или на то, что не так давно представляли собой США. Они руководят потенциально очень богатыми странами с колоссальной бедностью и неравенством, не чувствуя при этом хоть какой-то ответственности за их судьбу. И сами страны были разделены. Именно в этом суть произошедших изменений. Сейчас влияние США заметно снизилось. Страны стали гораздо более независимыми, предпринимают шаги в направлении большей интеграции, создают объединения, подобные Союзу южноамериканских государств (Unasur), который не предполагает участия США и Канады. Эти организации слабыми назвать никак нельзя. Они ведут активную работу, а многие страны, в том числе и те, которые Вы упомянули, начали сталкиваться с чудовищными проблемами сосредоточения богатства в руках небольшой кучки людей и страшной бедности огромных масс населения в странах со значительными природными ресурсами.
Казалось, что Латинская Америка имела лучшие перспективы, чем Восточная Азия в плане социально-экономического развития, однако все получилось наоборот. И связано это отчасти просто-напросто с поведением правящих кругов. Если традиционно латиноамериканские страны импортировали прежде всего предметы роскоши для богатых, то Восточная Азия закупала средства производства, в значительной степени находящиеся под контролем правительства импортирующей страны и используемые для покупки и развития передовых технологий. Общественное устройство в странах Восточной Азии хорошим назвать нельзя, но это другой вопрос. Но в том, что касается экономического развития, оно стало меняться.
Возвращаясь к вашему вопросу, думаю, что самым бессмысленным образом было упущено огромное количество великих возможностей. В Бразилии, ведущей стране Латинской Америки, когда к власти там пришла Партия трудящихся, она действительно обладала хорошими возможностями для проведения успешной политики: значительная поддержка населения, хорошие программы преобразований, впечатляющее лидерство. И она добилась определенных успехов, но масштабы коррупции были такими, что партия дискредитировала себя и, по сути дела, свела на нет имевшиеся возможности. Надеюсь, что какие-то ее элементы удастся возродить, но пока непонятно, какие.
Нечто подобное произошло и в Венесуэле, где предпринимались значительные усилия, выдвигались важные предложения и инициативы, но это не принесло результата, поскольку изначально сама система была разбалансирована. Были осуществлены некоторые перемены, инициированные сверху и мало чем связанные с народными инициативами. Весьма маловероятно, что это будет работать. Впоследствии были неудачи, но сейчас мы снова наблюдаем ужасающую коррупцию и некомпетентность в стране, которой так и не удалось выйти из-под практически полной зависимости от экспорта одного единственного товара: нефти.
Если говорить о Бразилии, да и об Аргентине тоже, их экономика находится в слишком большой зависимости от экспорта сырья, которое необходимо стремительно развивающемуся Китаю. Это предполагает, разумеется, импорт дешевых китайских промышленных товаров, ослабляющих реальную экономику. Это нельзя считать успешной моделью развития. Это многоплановая история с большим количеством достижений, обильными обещаниями, но также и значительными неудачами. Думаю, что достигнутые успехи могут стать основой для дальнейшего движения вперед. Боливия и Эквадор добились относительного успеха, но и перед ними стоит множество проблем.
— Некоторые южноамериканские политологи считают, что популизм — это необходимый этап перехода к более совершенной демократической системе. Что Вы думаете по поводу того, что в Южной Америке называют популизмом, а в других странах — бонапартизмом?
— Различных проявлений бонапартизма в Латинской Америке было хоть отбавляй. И все же делать какие-то обобщающие выводы было бы неправильно. Статистика показывает, что экономика Южной Кореи является самой успешной за последние пятьдесят лет. Если мы вернемся, скажем, в 50-е годы, то Южная Корея находилась на уровне беднейших африканских стран. Строго говоря, она была беднее Ганы. Зато сейчас Южная Корея — мощная промышленная держава, одна из главных в мире, выступающая двигателем экономического прогресса. При этом она небольшая страна с непростыми внешними условиями и незначительными природными ресурсами. Основная часть природных ресурсов сосредоточена на севере Корейского полуострова. Это впечатляющее достижение, основы которого были заложены при жестком диктаторском режиме, который поддерживали США. В 80-е годы в результате народных выступлений диктатура была свергнута и установлена демократия.
Что касается Латинской Америки, то полагаю, что модель Чавеса была деструктивной. Южной Америке нужны массовые народные движения, которые осуществили бы широкие социальные преобразования. И в какой-то мере это произошло. Например, произошло самое настоящее возрождение индейских движений в Южной Америке, которые в некоторых странах приобрели большой размах. В Боливии, где индейцы составляют большинство населения, они даже взяли под свой контроль политическую жизнь, избрав президентом выходца из своей среды. В Бразилии борьба рабочего класса против диктатуры и другие формы борьбы стали основой политических достижений Партии трудящихся во время последнего президентства Дилмы Русеф (Dilma Rousseff), которой удалось добиться успехов по ряду направлений, но Дилма столкнулась с проблемой коррупции и финансовых пузырей.
История не указывает правильной экономической модели развития, но реальные и устойчивые достижения должны основываться на организованных народных движениях, которые возьмут на себя ответственность за полный контроль над политикой, информацией и выполнением принятых решений. Но разным странам это удается в разной степени. Возьмем в качестве примера США, самую могущественную и богатую страну в истории и, в определенном смысле, лидера в декларативной демократии, хотя до демократии в действии ей еще очень далеко.
— Отчасти идеологическое освобождение Южной Америки за последнее десятилетие могло финансироваться за счет значительного роста цен на сырье, который был вызван резко возросшим спросом со стороны Китая. То есть, благодаря Китаю Южная Америка смогла отмежеваться от США. Теперь, когда в китайской экономике наблюдается замедление темпов роста, Южной Америке снова придется укреплять связи с США?
— Нет никакой проблемы в том, чтобы укрепить экономические связи с США, при условии, что они не приведут к подчинению, к контролю со стороны транснациональных корпораций США.
Проблема Южной Америки заключается в отсутствии внутренних программ созидательного развития, по образцу Южной Кореи и Тайваня. Это были бедные страны, которые стали мощными государствами. К сожалению, в течение долгого времени они находились под гнетом диктатур, но потом встали на путь демократического развития и начали претворять в жизнь программы социально-экономического развития, основывавшиеся на использовании внутренних возможностей. Они пошли по пути внедрения передовых технологий, инвестирования в наукоемкие отрасли под контролем государства добились успеха.
Основной экономической моделью Латинской Америки в последние годы был экспорт сырьевых продуктов в Китай, что, разумеется, таит в себе ряд недостатков. С одной стороны, как Вы указали, она зависит от любых изменений, которые могут произойти в китайской экономике. Но эта модель также предполагает поставки сырья и получение взамен дешевых товаров, подрывающих возможности развития экономики и собственного промышленного производства, закрепляя аграрный статус страны. Вряд ли это можно назвать развитием.
— Каково Ваше общее мнение об эволюции экономики и политической системы в Китае?
— Несомненно, в экономическом развитии произошел значительный рывок, благодаря которому большое число людей выбрались из бедности. Это большое достижение, хотя и повлекшее немалые экологические и человеческие издержки. Также остается немало проблем, в том числе достаточно острых, в частности, авторитарная политическая система.
— В Аргентине Пола Сингера (Paul Singer) и другие финансовые лобби рассматривают как новую форму насильственного вмешательства во внутренние дела Южной Америки. Подобные оценки свидетельствуют о параноидальных взглядах бывших колоний или отражают реальную действительность?
— К сожалению, то, что Вы говорите, верно. Инвестиционные фонды творят совершенно невообразимые вещи. Постыдно то, что они получают юридическую поддержку в судах США. А должно было бы происходить в США следующее: массовые народные выступления с целью положить конец этому разграблению и издевательствам по отношению к уязвимым странам. Эти фонды непонятно вообще для чего существуют. И то, что они делают в Аргентине, самый настоящий позор. Аргентину нужно поддержать как в мировом масштабе, так и в США, чтобы пресечь эти проявления неоколониализма.
— В одном из репортажей Вы заявили, что политика Лулы схожа с той, что проводил президент Бразилии Жуан Гуларт (João Goulart) в 60-е годы. Тогда это вызвало раздражение Вашингтона, который организовал в Бразилии военный переворот. Сейчас, когда бразильская валюта подешевела почти на 50% по отношению к доллару, нельзя ли рассматривать происходящее как мягкую форму государственного переворота, направленного против Дилмы Русеф, преемницы Лулы?
— Достаточно странное сравнение. Правительство Гуларта ни в коем случае не предпринимало радикальных шагов, оно было слегка социал-демократическим. Разумеется, начало 60-х годов нельзя сравнить с началом 2000-х. Так что его политика не была абсолютна похожа на политику Лулы, хотя в чем-то совпадала. В начале 60-х годов администрация Кеннеди подготовила государственный переворот, который был совершен сразу же после убийства Кеннеди. В результате этого переворота в Латинской Америке возникло первое государство неонацистского толка. Впоследствии этот кошмар распространился по всему континенту. В Аргентине развитие событий пошло по одному из наихудших вариантов. Это было отражением власти США над Латинской Америкой. Когда появился Лула и стал проводить в чем-то похожую политику, США это, разумеется, не понравилось, но они были не в состоянии совершить государственный переворот, что и стало показателем изменений, произошедших за последние пятнадцать лет.
Если рассмотреть современный период, то после 2000 года в Латинской Америке было три военных переворота. Один произошел в Венесуэле (2002 год) при большой поддержке США, который был быстро подавлен народом. Второй (2004 год) был совершен на Гаити при подстрекательстве США и Франции, извечных палачей гаитянского народа. И он увенчался успехом, но Гаити — слабое государство. Третьим стал Гондурас, тоже слабое государство. Армия свергла законно избранное правительство, проводившее умеренные преобразования. Большая часть стран Западного полушария выразили решительный протест, но администрация Обамы практически поддержала и узаконила проведение выборов под контролем военных властей. И Гондурас просто-напросто стал государством-катастрофой. В настоящее время наибольшее количество людей, которые бегут в США, являются гражданами Гондураса. То есть, нельзя утверждать, что эпоха военных переворотов полностью закончилась, просто они стали совершено другими, чем в 60-70-х годах. Или вспомним те ужасные войны, в которых принимали участие США в 80-х годах. Я не утверждаю, что США и их главные экономические игроки — транснациональные корпорации — отказались от стремления держать все под контролем, просто сейчас их возможности гораздо меньше. И это достижение.
— Что Вы думаете по поводу визита папы Франциска в США и его посреднических усилий по налаживанию диалога с Кубой?
— Это очень интересное событие, причем во многих смыслах. Выдвинутые инициативы, если и не на сто процентов, достаточно впечатляющи и перспективны, в том числе и в отношении Кубы. Но почему администрация Обамы стала делать шаги в сторону нормализации отношений с Кубой? Здесь, в США, это преподносят как благородные и героические усилия с целью помочь Кубе выйти из изоляции и присоединиться к мировому сообществу, вступить на путь свободы и демократии. На самом деле все полностью наоборот. В растущей изоляции оказались именно США. В международных делах США находились в изоляции в течение десятилетий. Достаточно посмотреть на результаты ежегодного голосования на Генеральной ассамблее ООН по вопросу американского эмбарго: практически все страны выступали против него. Во время последнего голосования США даже не удалось добиться, чтобы их поддержали островные государства Тихого океана. Единственной страной, поддержавшей США, был Израиль, который просто должен это делать, но при этом сам нарушает эмбарго.
Но наиболее показательной является Латинская Америка. В ходе конференции в Картахене, по-моему, она состоялась в 2012 году, США и Канада оказались в полной изоляции, и прежде всего в вопросе участия Кубы в работе различных региональных организаций и мероприятий. И было совершенно очевидно, что если США не согласятся с единодушным требованием стран Западного полушария допустить Кубу к участию в Панамской конференции, которая должна состояться в этом году, то сами могут быть не допущены участвовать в ее работе. В этих условиях Обама предпринял небольшие шаги по нормализации отношений. Меня радует, что он пошел на это, однако мы должны понимать причины, которые весьма в малой степени отвечают тем целям, которые должны быть достигнуты. В первую очередь я имею в виду Конгресс, который по-прежнему решает судьбу эмбарго, а также все еще действующие серьезные ограничения на поездки кубинских научных сотрудников в США, что является позором, равно как и другие ограничения, которые должны быть сняты. Но в любом случая это начало того факта, который должен был свершиться, что немаловажно.
Это можно понять только в историческом контексте. Буквально через несколько месяцев после того, как Кастро пришел к власти, США стали вести в отношении Кубы враждебную деятельность. Они планировали начать бомбардировки Кубы в конце 1959 года. В марте 1960 администрация Эйзенхауэра приняла решение свернуть кубинское правительство. А когда президентом стал Кеннеди, этот план стал активно претворяться в жизнь. Сначала была высадка наемников в заливе Свиней, а после ее провала, Кеннеди начал широкомасштабную подрывную деятельность против Кубы, которая стала одним из главных факторов Карибского кризиса, чуть не вылившегося в ядерную войну. После кризиса подрывная деятельность продолжалась. Тем временем было введено эмбарго, в результате которого Куба несла большие финансовые потери. По сути дела, США борются с Кубой с момента ее освобождения в 1959 году. Сейчас их враждебная деятельность сокращается, прежде всего, вследствие возросшей независимости Латинской Америки, которая выступила с осуждением подобной практики. Это очень важные шаги. Остаются нерешенными еще многие проблемы, но мы не должны забывать о том, чего добилась Латинская Америка за последние пятнадцать лет благодаря своему независимому курсу.
— Какие субъективные последствия может повлечь то, что Папа Римский Франциск стал первым не европейцем и, тем более, латиноамериканцем, возглавившим Римско-Католическую Церковь?
— Следует помнить о том, что главное, и, по сути дела, драматическое изменение в жизни Церкви произошло при Иоанне XXIII и Втором Ватиканском Соборе. Ханс Кюнг (Hans Küng), великий исследователь истории христианства (швейцарский богослов, консультант Папы во время собора — прим. ред.), утверждает, что, согласно Второму Ватиканскому Собору, Папа вернул Церковь в то состояние, в котором она пребывала при императоре Константине Великом в IV веке. Латиноамериканская Церковь и Епископальная конференция стали активно работать с верующими. Священники, монахи, миряне отправились в наиболее бедные сельские общины. Это вызвало резкие действия в отношении Церкви со стороны США и правящих кругов Латинской Америки, считавшими это ересью возвращение христианства к своим корням. Именно этот фактор вызвал чудовищные бесчинства в Латинской Америке в 60-х, 70-х и 80-х годах. Их кульминацией стало убийство шести латиноамериканских ведущих священников-иезуитов в Сальвадоре в ноябре 1989 года. И это не только мое мнение. Если вы посмотрите на Школу Америк, изменившую свое название (сейчас это Институт взаимодействия в интересах безопасности Западного полушария — прим. ред.), в течение долгих лет готовившей латиноамериканских головорезов, то один из тезисов, который они активно распространяют, состоит в том, что армия США помогла уничтожить Теологию освобождения. Но Папа Иоанн XXIII не был латиноамериканцем. Он дал начало масштабным преобразованиям, и я думаю, что Папа Франциск начал продолжать его дело. И это имеет большое значение. Возможно, его латиноамериканские корни сыграют в этом деле свою роль, что неудивительно. В любом случае, данный вопрос заслуживает самого большого интереса. Полагаю, что население отреагирует на его обещание положительно и конструктивно.
— В Европе мы наблюдаем возникновение партий, выступающих против сложившегося порядка вещей, таких как «Мы можем» (Podemos) в Испании и СИРИЗА в Греции, берущих пример с популистских движений Латинской Америки. Можно ли утверждать, что Южная Америка в определенной степени способствует формированию политического авангарда?
— Латинская Америка играет важную роль в формировании этих партий. А Латинской Америке широкое распространение получили самые крайние неолиберальные догмы, и, как Вы знаете, она сильно пострадала от этого. Латинская Америка возглавляла сопротивление Вашингтонскому консенсусу и системе неолиберальной глобализации. Как мне кажется, это способствовало возникновению движений в других странах: Греции, Испании, а также в США и Великобритании. Например, заметный успех кампании Берни Сандерса (Bernie Sanders), мобилизация общественного мнения в США, а также события, происходящие в других странах, являются реакцией граждан на самую настоящую классовую войну, которая велась во время жизни последнего поколения под неолиберальными лозунгами с тем, чтобы повернуть вспять поступательное развитие последних лет. Сейчас наступила реакция, и Латинская Америка во многих вопросах задавала тон.
— Вы уже говорили о том, что белые американцы боятся превратиться в меньшинство в своей собственной стране, считая, что смешение рас и национальностей «отнимает у них страну». Поскольку латиноамериканцы через определенное время превысят по численности афроамериканцев в общей массе населения, может ли возникнуть новая волна расизма в отношении латиноамериканцев, подобная той, что существовала в отношении чернокожих? И не станет ли Дональд Трамп (Donald Trump) одним из главных ее инициаторов?
— Это серьезная проблема в США, чье прошлое наполнено жутким расизмом и чудовищными злодеяниями. Рабство представляет собой одно из самых страшных преступлений современной эпохи, которое, между прочим, не исчезло вместе с отменой рабовладения.
Если мы бросим взгляд на последние 400 лет, когда сюда были привезены первые африканские рабы, то увидим, что было, наверное, два или три десятилетия, когда афроамериканцы имели возможность стать членами общества. Это страшная история, но, помимо этого, в США в течение длительного периода приезжали европейские иммигранты. В США последовательно совершалось уничтожение индейского населения, еще одного чудовищного преступления, после которого началось заселение страны. Массовый приезд поселенцев завершился приблизительно 100 лет тому назад.
Европейцев принимали до 1924 года. В 1924 году был принят первый важный закон об иммиграции, направленный прежде всего против итальянцев и евреев, приезжавших с юга и востока Европы. Их больше не хотели принимать. И это стало одной из причин, по которым евреи не смогли покинуть Германию. До начала Холокоста они не могли приехать в США. И после Второй мировой войны тоже. Этот врожденный страх перед иностранцами сильно укоренился в сознании, и в нем очень много надуманного.
Давайте вернемся, скажем, во времена Дикого запада и посмотрим, что такое англосаксонская традиция, ведь мы все в какой-то степени англосаксы. Разумеется, это полная чушь, как и все, что связано с расизмом, но как культурное явление это было вполне реальным. И это оказывает значительное влияние на широкие слои белого населения, также страдающего от неолиберальной политики. Стоит напомнить, что для большинства населения США в последние тридцать лет, после того, как неолибералы стали настойчиво продвигать свои идеи, реальная заработная плата осталась на прежнем уровне или снизилась. Реальная зарплата работников мужчин находятся на уровне 60-х годов. Конечно, они не испытывают тех же страданий, что в Центральной Африке, но если говорить о богатстве, власти и возможностях общественного выбора, то тут трудящиеся испытывают на себе суровый гнет, порождающий чувство отчуждения и обиды. И в отсутствие либерального движения, которое осуществляло бы реальную деятельность, а также других прогрессивных движений, многие начинают исповедовать крайне реакционные взгляды, как это случилось в других местах. Часть людей переходит на ультранационалистические позиции. «У нас отбирают нашу страну». С особой силой это проявляется среди рядовых членов Республиканской партии. Именно поэтому я утверждаю, что Дональд Трамп самый настоящий клоун. Он пользуется большой поддержкой, когда говорит о том, что надо заставить Мексику построить стену на границе, чтобы нарушители и преступники не попадали в нашу страну. Полный абсурд, но, похоже, это предложение обсуждается. Оно находит отклик у тех людей, которые действительно считают, что с нами происходит что-то ужасное, а вину всегда проще свалить на чужаков.
Все указывает на то, что через пару десятилетий демографические изменения приведут к тому, что белые останутся в меньшинстве на фоне роста численности выходцев из стран Азии и Латинской Америки. И ничего плохого в этом нет, если не считать того, что наблюдается крайне опасный рост националистических настроений. Нечто подобное происходит в Европе, наполненной беженцами из Сирии и Северной Африки. Очень странно, что такие страны как Ливан, Иордания и Турция принимают значительное количество беженцев, в то время как богатая Европа заявляет, что сможет принять лишь небольшое количество беженцев, прибывающих в эти бедные страны. И США, страна сравнительно богатая, с огромными незаселенными территориями, не принимает практически никого, а с людьми, которые бегут из Центральной Америки и Мексики, происходят страшные вещи.
— Вы высказали мнение о том, что Обама был консерватором, а Демократическая партия превратилась в умеренную Республиканскую партию. Экстремистские выходки «Движения чаепития» толкают США вправо, а теперь еще и Дональд Трамп во всеуслышание высказывает подобные взгляды. Почему это происходит?
— Политическая система смещалась вправо целым поколением, в жизнь претворялись неолиберальные идеи, нанося огромный ущерб обществу и значительной части населения.
— В своей книге «Manufacturing Consent: The Political Economy of the Mass Media» Вы написали, что «социальная цель СМИ заключается в том, чтобы внушать в сознание людей и оправдывать экономическую, социальную и политическую повестку дня привилегированных групп, которые занимают господствующее положение в государстве и обществе. При этом СМИ уделяют особое внимание вопросам, имеющим первостепенное значение для существующей власти, не позволяя обществу осуществлять сколько-нибудь значительный контроль над политическими процессами. С этой целью они осуществляют целенаправленную подборку тем и подгонку вопросов, определяют интересы читательской аудитории, производят информационные вбросы, расставляют акценты и меняют тональность, а также ведут дискуссии в рамках дозволенного». Вы написали это в 1988 году, что изменилось за прошедшие четверть века?
— Вместе с моим соавтором Эдвардом Херманом (Edward Herman) в 2002 году мы выпустили второе издание с новым предисловием, в котором затрагиваем эти моменты. С тех пор что-то изменилось, но не сильно. Пришел интернет, и компьютеры стали доступными для всех. Они предоставляют много возможностей, но, как и большинство технологических достижений, дают возможности не только для свободы, но и для принуждения и контроля. Вопрос заключается в том, как их использовать. Интернет позволяет людям, имеющим доступ к самым разным многочисленным источникам информации, участвовать в разного рода обсуждениях. Эти возможности нужно использовать. Интернет также дает возможность тратить время на порнографию и просмотр сайтов, усиливающих человеческие предрассудки. Он дает возможности властям, прежде всего в США, но также и других стран, установить полный контроль за действиями людей, отслеживать их местоположение, что они делают, с кем говорят и о чем. Все это крайне опасно, поскольку может быть использовано для установления тотального контроля над людьми. С помощью интернета все это возможно. У меня нет оснований считать, что в сделанных в нашей книге выводах произошли изменения. Основная идея осталась той же. Существуют возможности, и вопрос заключается в том, как их будут использовать. Мы очень хорошо знаем, как будут использоваться системы полномочий. Причем речь идет не только о власти. Крупные компании, такие как Google, Amazon и другие, предпринимают значительные шаги в области наблюдения, формирования предпочтений, выбора, поведения. Именно в такой форме и будет использоваться интернет. Люди могут использовать его как инструмент обретения свободы, утверждения демократии, борьбы против гнета, и в определенной степени так и происходит, но то, как мы будем использовать имеющиеся у нас возможности, зависит исключительно от нас самих. Можно было бы сказать то же самое о печатной прессе, библиотеках, газетах и других СМИ. Сейчас мы можем сказать это про интернет. Не думаю, что произойдут какие-то существенные изменения в отношениях с властью. Речь идет лишь о наличии технических возможностей, позволяющих организовывать народные массы на какие-то действия, влиять на образовательные процессы, что может привести к значительным изменениям.
— В 80-х годах Вы утверждали, что «пропаганда для демократии то же, что насилие для диктатуры». Сейчас это еще более усилилось?
— Мне кажется, что сейчас происходит то же самое.
— В своей статье «Согласие без согласия» от 2012 годы Вы пишете о согласии управляемых. Как бы Вы объяснили эту пассивность людей, если мозг, как биологическая структура, создан для генерирования мысли?
— Как сказал Джон Милтон (John Milton), «мозг — очень странное место». У людей много странных свойств. Не знаю, соглашусь ли с Вами по поводу «пассивности». По целому ряду причин люди могут не иметь альтернативного взгляда на вещи. Но этим должны заниматься общественные деятели, активисты различных организаций.
— В своей книге «Размышления о языке» Вы пишете, что «люди в равной степени наделены способностями для изучения любого языка». Чем бы Вы объяснили то, что некоторые языки имеют свою определенную предрасположенность, например, итальянский — для лирических произведений, немецкий — для общественных наук, французский — для любви?
— Дидро однажды предсказал, что французский будет языком науки, а немецкий и английский — языками литературы. Все прочие подобные утверждения — всего лишь заявления отдельных людей, не более.
— Вы считаете, что в XXII веке китайский язык будет играть такую же роль, какую в настоящее время играет английский?
— Если Вы хотите сказать, что он станет языком международного общения, то это вполне возможно.
