В городе — нереальная тишина, как будто во время осады. Улицы заполнены полицией и бронированными машинами. Закрыты клубы, метрополитен и учебные заведения — от университетов до детских садов. Полиция просит граждан не разглашать информацию о проведении операции. «Общество находится на грани нервного срыва».
После выходных, прошедших в необычной тишине, словно во время осады, Брюссель начинать потихоньку оживать. На улицах еще полно полицейских, бронированные военные автомобили с маскировкой и автоматами расставлены на ключевых позициях города, метрополитен все еще закрыт, работают лишь некоторые трамвайные маршруты, да и то не на всех участках. Закрыты даже учебные заведения — от университетов до детских садов, поэтому мне с моим шестимесячным сыном оказалось некуда пойти этим утром понедельника. На улице холодно, вдобавок к наивысшему уровню террористической угрозы город сковал мороз, но, по крайней мере, проглядывает солнце, освещая своими лучами северное небо.
Я решаю прогуляться по парку. Должно же быть какое-то безопасное место? Я не могу вспомнить, чтобы теракты устраивали в общественных парках. В дверях я встречаю Фатму — марокканку, которая помогает нам с работой по дому. Она измотана и напугана, по ее словам, чтобы добраться к нам, ей пришлось идти окольными путями — было страшно выходить на главные улицы. Я спрашиваю, встречала ли она по пути людей, но выясняется, что дороги почти пустынны, а те немногие, кто попадаются на пути, обмениваются подозрительными и вместе с тем понимающими взглядами.
Я спрашиваю, что она думает обо всем об этом, надеясь, что человек, которые общается с представителями мусульманской общины может помочь мне лучше разобраться в том, что происходит. Но Фатма, кажется, растеряна и напугана больше меня. Она говорит, что в эти выходные ни она, ни ее 16-летний сын не выходили из дома. «Мы очень боимся, — объясняет она, — как террористов, так и самих бельгийцев, боимся, что нам будут угрожать или нападут на нас».
Я пытаюсь успокоить ее, но она достает телефон и показывает мне видеозапись, которую ей прислала двоюродная сестра. На ней показано, как французские полицейские грубо обращаются с мусульманами и оскорбляют их. Она говорит, что отобрала телефон у своего сына, потому что после того, как он разместил фотографию французского флага на своей странице в Фейсбуке, ему начали приходить сообщения с угрозами от его друзей. Один из них написал: «Они сжигают Коран, а ты защищаешь их, вешая французский флаг?» Фатма успокоилась лишь после того, как взяла на руки моего сына и, пока она помогала мне одевать его, он протянул ручки и обхватил ее шею, тогда она растрогалась и сказала: «Как будто он что-то понимает».
Эта маленькая сценка межкультурной нежности заставила меня забыть про страх и холод и выйти из дома. Придя в парк, я увидел там лишь нескольких смельчаков, вышедших на пробежку, и других родителей, которым не удалось этим утром отправить своих детей в детский сад. Солнце уже начало немного пригревать, стало гораздо легче, можно было даже немного расслабиться и забыть обо всей этой паранойе, царившей в последние дни, если бы каждый шорох в кустах, каждый человек, попадавшийся на пути и каждый внезапный шум не вызывали чувство страха. Ребенок уже уснул в коляске, а мои нервы были по-прежнему напряжены.
Чтобы немного отвлечься, я решил проверить почту на телефоне, и мне бросилось в глаза сообщение от Клаудио — еще одного итальянца, известного кутилы, живущего в Брюсселе. Его письмо называлось «Выходите из дома!» Он рассказывал, что провел эти выходные в своем духе, даже еще насыщенней, чем обычно, пренебрегая всеми сообщениями об опасности, и призывал своих друзей поступать так же, чтобы не стать жертвами этой гигантской ловушки, расставленной правительством. Он заканчивал письмо своей личной шкалой опасности, которая у него измерялась в кружках бельгийского пива: первый уровень — «аббатское» пиво, второй уровень — траппистское пиво и так далее. Прав ли он? В любом случае, с маленьким ребенком на руках, даже если бы я хотел, я не мог бы поступить, как Клаудио. Я принялся утешать себя мыслями, что в городе введен своего рода комендантский час, поэтому в бары, концертные залы и кинотеатры сейчас не попасть.
По пути домой мы проходим мимо площади Ван Менен (Place Van Meenen), площади муниципалитета Сен-Жиль и нашего квартала. Обычно по понедельникам здесь открывается красочный рынок, но сегодня площадь выглядит так же грустно, как и в другие дни. Нет ни одного стенда с экологически чистыми продуктами или с бретонскими блинами, нет вагончиков с национальными блюдами итальянской кухни, где можно было бы удовлетворить ностальгию по дому. Я замечаю, что к изначальному чувству страха добавляется чувство утраты вперемешку с грустью, и чтобы оно меня окончательно не поглотило, я решаю позвонить одному итальянскому журналисту — фрилансеру Андреа, который живет в Брюсселе. Как и Клаудио, он так же с трудом переносит эту атмосферу паранойи, охватившую город, но не по тем же гедонистическим причинам.
«Террористы, совершившие нападение на Charlie Hebdo, покупали оружие недалеко от станции Gare du Midi здесь, в Брюсселе», — говорит он мне взволнованным голосом. — Эта та же станция, с которой отправился человек, намеревавшийся совершить теракт в поезде «Талис», он сел в поезд с сумкой, в которой принес целый арсенал. Не будем забывать, что год назад нападение произошло в историческом центре города — в Еврейском музее. Где была полиция? Теперь они два дня блокируют европейскую столицу, чтобы выследить одного террориста, и неизвестно, сколько все это еще продлится. Задерживают двадцать человек, не находят даже оружия, а устанавливают максимальный уровень опасности, и все для того, чтобы иметь возможность заявить, что делается все возможное«.
Я обращаю его внимание на то, что, возможно, все же есть некоторые основания, чтобы объявить наивысший уровень опасности, учитывая, что идет поиск беглеца и его возможных сообщников, а может, есть еще запланированные, но пока не исполненные теракты смертников. «Так и есть, но знаешь, что меня поражает во всей этой истории? Слишком эмоциональная реакция со стороны организаций и жителей города. Примечательно, что жители Брюсселя столь усердно выполняют просьбу полиции не разглашать сведения об операции, проводимой в выходные дни», — говорит Андреа.
«Люди даже выкладывали в Твиттере картинки с котиками, показывая тем самым некую ироничную форму солидарности с полицией. Будто появилась последняя непосильная угроза, которая легла тяжким бременем не только на бельгийское общество, но и на общество всей Европы, которое и так испытывает социальный и экономический кризис, и эпицентром всего этого стал Брюссель. Общество оказалось на грани нервного срыва».
После телефонного разговора мне не стало ни легче, ни спокойнее, чем раньше, но я все же узнал некоторые детали, которые помогли мне лучше разобраться в причинах этого спазматического напряжения, которое меня окружает. Прежде чем отложить телефон, я взглянул на страницу группы в Фейсбуке, посвященную итальянцам, живущим в Брюсселе, и заметил, что полиция разместила в Твиттере картинку — тарелку с пирожками — в знак благодарности гражданам, которые выкладывали картинки с котиками, не привлекая внимания к расследованию. Для страны, которая подарила миру великих сюрреалистов, это нормальное завершение поистине сюрреалистичных выходных.
