Наталья Влащенко: У нас сегодня в гостях известный писатель, как пишут журналисты, «отец украинского бестселлера» Василий Шкляр. Доброй ночи. Кем вы себя чувствуете, каким писателем?
Василий Шкляр: Любимым. Это, пожалуй, главное для автора, когда ты чувствуешь, что тебя читают очень многие. Это, собственно, и является определением бестселлера — количество почитателей той или иной твоей книги. Радует, что у меня очень широкий круг читателей.
— Как вы считаете, есть ли вина украинской интеллигенции перед собственным народом?
— О глобальной вине говорить — это будет громко, потому что при становлении независимости писатели и художники тесно вплетались в политический процесс. И «Рух» появился в стенах Союза писателей, он именно там родился, и многие члены союза пошли в политику, пошли в Верховную Раду. Это были очень известные люди — такие, как Роман Иваничук, Драч. И они сделали свой большой вклад даже в провозглашения независимости.
— А каким был результат тех походов в политику?
— К сожалению, конформизм присущ многим, потому что человек есть человек — он хочет выживать. Один очень известный поэт так и сказал, когда мы его видели и в тех рядах, и в других: среди советников того президента, а затем Януковича. Это Иван Драч. Он откровенно сказал: «Я, возможно, не приспособленец, а, грамотнее говоря, конформист, и таким всегда был. Я в Советском Союзе нормально жил и теперь». После того похода кое-кто потерял себя и как художник слова. Там, очевидно, что-то заклинивает, в той ауре под куполом. Но я бы не сказал, что все молчали, что все поддакивали. Мы знаем людей, которые пытались искать свою нишу и в политической среде. В частности, я еще в пору также становления независимости пошел в УРП (Украинская республиканская партия), которая была тогда первой националистической партией, которая еще во времена коммунистического режима провозгласила откровенно свою цель — независимость Украины. Я пришел туда пресс-секретарем, там был Левко Лукьяненко, Михаил Горынь, и отдал этой партии почти десятилетие. Потом, когда я уже увидел, что в политике все решают не идеи, а деньги, я оставил это и начал заниматься творчеством.
— Почему так случилось, что в новейшей истории Украины не работают идеи? Почему никто не смог создать идеологическую партию?
— В идеале так должно быть — чтобы мы голосовали за идеологию, а не за людей. К сожалению, этого не произошло. Наверное, именно общество пошло в таком квазиразвитии, где превалировало разочарование. А когда в человеке полное уныние и разочарование — с идеологией к нему не достучишься. Есть известный лозунг: «Все они одинаковые». И выбирают, опять же, по лицам, по людям, по тем, кто более раскручен. Но идеологическая партия есть. «Свобода» — это идеологическая партия.
— В настоящее время единые смыслы, которые были предложены обществу, — построение национального государства. Некоторые эксперты считают, что на сегодня сама идея национального государства является устаревшей, учитывая мировой контекст. Может, именно поэтому не раскручивается и не идет она на Украине?
— Я убежден, что наша страна находится в таком положении, когда эта идея не устарела. Сегодня идет ожесточенная битва за язык, за идентичность, что, собственно, и должно быть в сегодняшней ситуации нашей национальной идеей. Все либеральные принципы являются очень суровой угрозой самому существованию украинской нации, и поэтому эта битва будет продолжаться еще долго, к сожалению. В силу известных исторических обстоятельств украинская нация оказалась в аутсайдерах. Мне очень больно произносить это слово по отношению к своей нации, но это так. И поэтому наши национальные основы должны быть на первом месте сегодня.
— Но невозможно хотеть экономику либеральную, а идеологию какую-то другую. Если мы прощаемся с либералами, то какую экономику мы строим в нашем национальном государстве?
— Я не экономист, поэтому могу говорить только о гуманитарной политике.
— Чем вас не устраивают либеральные ценности в культуре, образовании в гуманитарной части?
— Но либеральные ценности — это то, что буржуазная революция принесла в свое время в Европу. Но мы говорим, что мы бы хотели жить в мире европейских ценностей. Разве нет?
— Европейские ценности это понятие широкое, и их не каждый понимает. Нас, украинцев, обвиняют в национализме за то, что мы хотим говорить на своем языке, а если мы еще хотим, чтобы и с нами разговаривали, то это уже почти расизм, фашизм и тому подобное. Это мы видим на каждом шагу. А в Европе этот национализм, такой кажущийся, украинский, у европейцев в крови. У них этот вопрос вообще не стоит. И если Ангела Меркель на каждом шагу подчеркивает, что «каждый человек, который не знает немецкого языка, является нежелательным в нашей стране», то на Украине такого вам не скажет никто, потому что сразу он будет врагом демократии.
— Языковой вопрос — это один из вопросов. Почему для нас неприемлемы европейские ценности в целом?
— Украинец в своей лучшей ипостаси — он сильнее европейца. Украинец пошел против страшной мощи с деревянным щитом и победил. Украинцы победили в Третьей мировой войне. Я говорил, что эта война, которая началась и которую до сих пор не хотят называть войной политики, она имела все признаки войны. Было время, когда иностранцев погибло больше, чем украинцев. Это когда упал самолет. Но вы видите, какая Европа яловая (бесплодная) по сравнению с нами?
— Украинская национальная идея действительно существует? И какая она?
— Для меня это прежде всего идентичность. Потому что, скажем, русскоязычная Украина, она никому не интересна. И поэтому я в этом плане даже говорю, что язык важнее для нации, чем территория. Значительно важнее. Когда ура-патриоты мне говорят, что они заберут Донбасс, Крым, а потом и Кубань, то я говорю: а зачем вам это забирать? Вам и так отдадут. Хотите, Путин вам всю Россию отдаст и даже сделает столицу в Киеве. Тогда люди начинают уже немного рассуждать: что здесь является определяющим.
— Почему, с вашей точки зрения, не изменились элиты? Народ изменился, а элиты — нет.
— Я скептически отношусь к этому пафосному слову — народ. Двигателем прогресса является небольшая доля этого народа — 6-8%.
— Так, может, они и являются элитой?
— Собственно, это и есть элита. Но большинство народа не изменилась. Выборы в парламент нам показали, что люди голосуют так же. И даже без Крыма и без большой доли Донбасса не изменился парламент. А ведь наши политики — они не идут впереди. Лидер, элита — это тот, кто ведет за собой. А наши политики подыгрывают этой серой массе. Они говорят не то, что нужно, а то, что хотят люди от них услышать. Опять врут, врут, люди это слышат и следуют за ними. Получается такой парадокс, то есть нет такого, как Черчилль говорил: «Я вам обещаю пот, кровь, слезы, но потом мы заживем». У нас все наоборот: каждый — и президент, и любой в высокой политике — идет в хвосте своего электората.
— Как вы считаете, украинская литература ничего эпического в мире не формирует и не играет никакой роли, или наоборот? И как вы относитесь к тому, что украинская литература, и проза в частности, — вторичная литература, малая?
— Это голос большого хора украинофобов, которые все время все украинское называли сельским, шароварщиной, хуторянщиной.
— А что плохого в селе? Почему сельское — это вторичное по сравнению с урбанистикой, с городом?
— В своем сильнейшем проявлении русская литература — ее создавали «деревенщики». Это Астафьев, Распутин, Белов. Это были самые сильные писатели. Когда-то мой любимый писатель Григор Тютюнник во время одного из обсуждений, когда один из критиков сказал: «Это самый сильный представитель сельской литературы», спросил: «А какая еще есть литература, кроме сельской? Если уничтожили в городе язык, то как писатель может работать на деталях? Литература держится на этих подробностях. Как писатель может творить в выжженной, в уничтоженном на геном уровне городе? Когда нет никакой литературы, то все берет на себя деревенская проза». А что такого плохого в «шароварщине», я тоже не знаю.
— А как писалась книга «Черное солнце» про полк «Азов»?
— «Черное солнце» — это первое мое произведение, написанное с натуры. О войне не пишут так быстро, по горячим следам. Но случилась одна история, просто мистическая, и те ребята, которых я знаю, это просто удивительные люди. Меня часто обвиняют, начиная от «Черного ворона», что я украшаю украинских героев, что у меня москали все плохие. Я не украшаю. Эти ребята из моего окружения — полиглоты, художники. Главный мой герой — художник. Недавно приехал польский журналист к ним туда, в «Азов», а этот художник встречает его и разговаривает с ним на польском языке. Тот что-то процитировал на немецком, и художник переходит на немецкий. Он еще знает французский, итальянский. Он начинает говорить о живописи, и я с ним не могу войти в дискуссию — он прекрасный художник. Мой земляк, парень Амброс, погиб в Широкино. Еще боролись за его жизнь… А перед этим он очень любил птиц — соколов. У него татуировки сокола, и он все изучал о соколах и говорил: «Когда я умру, я стану соколом». И вот врачи делают ему операцию, ребята сидят на базе, и вдруг прилетает сокол и садится на перила. Они никогда не видели на базе птицы, и тут звонок, что Амброс умер. Хоронят его в Черкассах, на Майдане, а над этой процессией кружит сокол. Приходят ребята прибраться на его могиле — там сидит сокол. Я даже не решаюсь об этом писать художественное произведение — скажут, что я придумываю, что я опять что-то украшаю. А жизнь преподносит такие вещи, которые превышают даже фантазию. Конечно, везде есть разные люди, но я считаю, что полк «Азов» — это основа нашей будущей профессиональной контрактной армии.
— Вы бы отдали права на экранизацию произведений, например, в Голливуд?
— Вокруг экранизации «Черного ворона» шла ожесточенная битва, было много дискуссий. Обращался сам Ющенко к Гофману, и тот сказал, что нормальное произведение, можно снимать. Потом приехал на кинофестиваль «Молодость» и сказал, что этого снимать не будет, потому что это ксенофобский, антироссийский фильм. Слово в слово повторил Колесниченко, Бондаренко. То есть беда в том, что «Черный ворон» вышел за пределы литературного явления. Он стал объектом политики. И когда выходит за рубежом у меня «Черный ворон», а он уже вышел на английском, португальском (аж в Бразилии), словацком, везде кто-то из украинского посольства подходил к переводчику и говорил: «А зачем вы связываетесь с таким произведением? У нас же есть более гуманные?». Но сейчас у меня появились очень большая надежда, уже реальная, что мы начнем съемки «Черного ворона». Причем это будет экранизация, о которой я мечтал: на Украине. Будет полнометражный фильм (прокатный вариант) и четыре серии для телевидения.
— Есть у вас вопросы ко мне?
— Есть совет. Вы блестяще разговариваете на украинском языке. Я бы хотел смотреть вашу передачу, а я смотрю ее почти постоянно, и чтобы вы вели ее на украинском языке. И тогда ваша студия превратится в еще один мощный украинский блокпост. Вы — публичный человек и имеете влияние на сознание многих людей, а это очень много значит. Я вас прошу.
— Обещаю, что буду пытаться.
Василий Шкляр — писатель, «отец украинского бестселлера», член Союза писателей Украины. В прошлом занимался политической журналистикой, был кандидатом в народные депутаты от блока партий «Национальный фронт». Работал главным редактором издательства «Дніпро». Издал более десятка книг, в частности романы «Ключ», «Тінь сови», «Ностальгія», «Елементал», «Чорний ворон», «Маруся», сборники повестей и рассказов «Перший сніг», «Живиця» и другие. Перевел на украинский язык произведения Николая Гоголя: комедию «Ревизор» и повесть «Тарас Бульба», а также собрание новелл Джованни Бокаччо «Декамерон». Входил в состав жюри литературного конкурса «Юное слово». Увлекается рыболовством.
