Пребывание Александра Лукашенко в Сочи с последовательными встречами с премьер-министром и президентом России является, возможно, наилучшим свидетельством тому, что он впервые за долгие годы действительно не знает, что делать. А вот действительно — что делать?
И это вовсе не парафраз к названию памятного романа Николая Чернышевского. До сих пор как раз ответ на этот вопрос у Александра Григорьевича был. В его сознании существовала простая как грабли управленческая модель, в которой и ее недостатки, и ее достоинства были связаны напрямую с процессом централизации принятия решений, как политических, так и экономических, и с процессом распределения ресурсов. Это и было властью — в том понимании, какое все, от чиновников и до оппозиции включительно, вкладывали в это слово.
Единственное лицо, принимающее решение в Белоруссии, вкачивало некоторое количество финансов в экономику, то напечатав «пустые» деньги по рецепту Героя Белоруссии Петра Прокоповича, то позаимствовав уже не «пустые», но все-таки и не заработанные самой Белоруссией деньги за пределами отечественной экономики — в России. За счет этого «бензина» функционировали бюджетные механизмы, причем чем больше была численность бюджетников в стране, тем проще было и прокормить эту страну: распределительный принцип был понятен, а кормить тех, кто не являлся колесиком и винтиком государственной машины, никто и не собирался.
Именно отсюда шла и трактовка бизнеса (малого, прежде всего, поскольку его труднее всего контролировать) как «вшивых блох»: то, что не получало денег из единого распределительного механизма, было излишним и опасным.
Разумеется, такой подход был напрямую связан с политической генеалогией Александра Лукашенко. Когда кто-то пытается при мне называть его бывшим председателем колхоза, я тщательно поправляю коллег. Лукашенко был не председателем колхоза, в котором были со времен косыгинских реформ элементы хозяйственного расчета и относительная самостоятельность различных структурных подразделений (все-таки, зарплата доярки и зарплата механизатора зависели от различных источников). Он был директором совхоза, который все решения принимал единолично, не будучи связан мнением ведущих специалистов, и касса в его распоряжении была общая. Так сказать, своя рука — владыка.
Реформы, которые сегодня требуют от Александра Лукашенко не только Запад и оппозиция, но и значительная часть национального чиновничества (а есть и такие, несомненно), невозможны просто потому, что невозможно единомоментно заменить действующие внутри страны распределительные механизмы.
Лукашенко это понимает очень хорошо. Его проблема в том, что проблема — уже давно не его.
Нищий на паперти и белорусский президент в Сочи могут сколько угодно сидеть с протянутой рукой, но если те, к кому они протягивают руки, не имеют реальной возможности что-либо туда положить, то Бог, как говорится, подаст. Петр Первый при надобности колокола с монастырей снимал, а Лукашенко на секуляризацию и деидеологизацию экономики никогда не решится.
Бессмысленность ожидания подачек и финансирования от России усугубляется еще и тем, что начавшийся процесс снятия нагрузки с бюджета сводится к транслированию единственного сигнала: «Спасение утопающих — дело рук самих утопающих».
Проще всего считать вице-премьера Наталью Кочанову дурой, не понимающей, что именно она говорит в предвыборный год. Но она далеко не дура, и сказанное ею сводится к жесткому оформлению простой истины: спасайся, кто может! При этом данный сигнал совпадает с никем не отмененной концепцией уничтожения тех «вшивых блох», которые временами еще попадаются. То есть, и бежать бюджетникам некуда: законодательство невозможно быстро адаптировать к потребностям малого бизнеса. Остаются Топузидисы и Чижи, но их и так мало, и сколько их собственность не дели, на десять миллионов один хрен не хватит.
Тогда чего ждет от Лукашенко вся белорусская общественность, вне зависимости от степени ее прогрессивности? Того же, что концессионеры в романе Ильфа и Петрова ждали от подпольного миллионера Корейко. Денег.
Но и Лукашенко сам ждет того же от своих источников — от Путина с Медведевым. Не от Запада ведь ждать денег, которые можно раздать бюджетникам, по-прежнему изображая, что деньги эти — его?!
Самое печальное заключается в том, что даже очередной кредит, как и продажа очередного куска трубы или очередного завода уже не решит главной проблемы. Реформирование системы государственного управления в ближайшие годы будет невозможно без ее взрыва. И сколько бы и кто сегодня ни говорил о том, что он готов принять на себя ответственность за будущее страны, на практике — даже если его фамилия Лукашенко — все сведется к трем шагам.
Сокращение бюджетной сферы — причем резкое сокращение, с выплатой минимальных пособий увольняемым.
Обвальная приватизация — время на плавную, контролируемую и за относительно большие деньги упущено.
Одномоментная переориентация внешнеполитического курса на новые источники финансирования.
Завтра это произойдет или послезавтра, при Лукашенко или без него, но последствия столь резких перемен будут такими, что дай Бог нам всем удержаться на нашем корабле. Мало не покажется никому. Ни власти. Ни оппозиции. Ни, тем более, народу.
И ожидание этого «поворота оверштаг» сегодня, возможно, даже мучительней и болезненней, чем сам факт его, когда он будет иметь место.
