В начале марта 2003 года, незадолго до начала войны в Ираке, мне удалось прослушать телефонный разговор Джорджа Буша и Тони Блэра. Президент США сказал премьер-министру Великобритании, что он готов «задать жару». Блэр нервно засмеялся, после чего упомянул о своей «эпитафии». Буш посоветовал своему младшему партнеру сохранять мужество.
Часть этого диалога вошла в мою пьесу под названием «Loyalty» («Верность»). В то время мой партнер, а ныне муж Джонатан Пауэлл (Jonathan Powell) занимал пост главы администрации премьер-министра. В моей пьесе, которая была поставлена в Лондоне в 2011 году, помимо прочего, рассказывалось о том, как главные действующие лица вели себя по отношению друг к другу, и что я услышала в их беседе. Мне даже говорили, что раскрывать подобную информацию было своеобразным предательством с моей стороны.
Однако Джон Чилкот (John Chilcot), председатель комиссии по расследованию причин участия Соединенного Королевства в войне в Ираке, чей доклад будет опубликован на этой неделе, так не считает. Вместе со своими помощниками Чилкот пришел на мой спектакль и стал делать записи. Возможно, как и я, он считал, что характер, диалоги, жесты и все остальные элементы человеческого поведения, представляющие интерес для драматурга, не менее важны и для председателя следственной комиссии, составляющей отчет о том, как лидеры принимали катастрофические решения.
Живя с человеком, который работал непосредственно с премьер-министром страны, я узнала об особенностях характера Блэра. Телефон звонил непрерывно, и я всегда старалась подслушать ответы на вопросы премьер-министра и, таким образом, узнать, что его беспокоило, что ему было нужно и в какое время дня, кому он доверял, какой чиновник вступил в должность, кого уволили и почему.
По мере приближения войны на сцене появлялись новые персонажи, в том числе глава MI6 Ричард Диарлав (Richard Dearlove), которого в моей пьесе блестяще сыграл Майкл Симкинс (Michael Simkins) — человек, который получал удовольствие от личных бесед с Блэром, рассказывая премьер-министру то, что он хотел услышать — секреты оружия массового уничтожения, «драгоценности короны» и так далее.
Однако пьеса была бы неполноценной без раскрытия характера Джорджа Буша и его особых отношений с Блэром — и без того телефонного разговора, который я подслушала.
Было примерно 10 часов вечера по лондонскому времени. Дети уже отправились в душ. Внизу у нас были рабочие, поэтому Джонатану пришлось разговаривать по телефону в спальне. Не подслушивать было просто невозможно. В любом случае мне бы хотелось поддержать Блэра. Он хотел попытаться убедить Буша принять правильное решение и дождаться второй резолюции ООН.
К тому моменту не осталось никаких сомнений в том, что Буш собрался воевать. Все его оппоненты — включая меня — были в отчаянии. Но если Блэру удастся убедить Буша отложить вторжение до момента принятия второй резолюции ООН, возможно, ситуацию можно отчасти спасти: по крайней мере в этом случае война начнется при поддержке мирового сообщества, и у нас будет больше времени на разработку плана. Кроме того, для Блэра вторая резолюция имела огромное значение еще и потому, что он хотел заручиться поддержкой британского парламента на голосовании, которое должно было состояться через неделю.
Ниже я привожу то, что мне удалось записать и что вошло в пьесу.
Голос американского военного: Г-н премьер-министр. На линии президент США.
Длинная пауза. Ожидание. Кажется, что Буш очень далеко. А Блэр — очень близко, как будто в спальне.
Джордж Буш: Здравствуйте!
Блэр: Здравствуйте, как ваши дела?
Буш: У меня все отлично. Отлично. Но давайте о более важном — как ваши дела? Вы такой смелый. По-настоящему смелый. И ваш язык тела. Правда. Я видел вас по телевизору. Потрясающе. Настоящих лидеров будут помнить всегда. Поверьте мне.
Блэр: Да, пожалуй. Порой это трудно. Поверьте. Но вы тоже хорошо справляетесь.
Буш: Я? Я просто уже готов задать жару.
Блэр нервно смеется.
Спустя несколько реплик, выражающих взаимное восхищение — особенно «языком тела» друг друга — Блэр пытается сделать первый ход, подняв вопрос о французах. Президент Франции Жак Ширак становится причиной проблем, выступая против второй резолюции, говорит он.
Буш: Да, но чего французам вообще удалось добиться? Какие войны они выиграли со времен Французской революции?
Блэр: Да, верно.
Далее следует несколько неприятных шуток о французах. Затем премьер-министр предпринимает еще одну попытку.
Блэр: Итак, что мы будем делать дальше?
Буш: Я хотел бы, чтобы вторую резолюцию приняли в пятницу. Нам нужно перейти к завершающей стадии, закрыть вопрос.
Пауза.
Блэр: Позвольте мне объяснить нашу точку зрения… Я хотел бы, чтобы европейцы нас поддержали, поэтому пятница — это слишком рано…
Долгое молчание. Доносятся звуки тихого разговора в Овальном кабинете. Спустя мгновение я слышу, как Буш снова взял трубку телефона и внезапно сменил тему беседы, заговорив о Владимире Путине. Потом Буш и Блэр вместе смеются над Гансом Бликсом (Hans Blix), инспектором ООН по разоружению Ирака, который не нашел никаких следов оружия массового уничтожения в этой стране. Буш называет Бликса «это ничтожество», а затем говорит о новых данных разведки, касающихся оружия массового уничтожения, которое Саддам готовится «отгрузить».
Буш: И знаете что? Мы можем поставить жучков и сделать так, что Ширак все это услышит. Чтобы доказать ему… И когда этот *** (нецензурная лексика — прим. ред.) ударит по Европе, они будут спрашивать: «А где же были Джордж и Тони?»
Смеются. Сидя в своей спальне и слушая этот разговор, мы молча надеемся на то, что Блэр сделает еще одну попытку. И он решается.
Блэр: Мы должны объяснить людям, что мы идем на войну не потому, что хотим этого, а потому, что у нас нет иного выбора.
Буш: Да. Завтра я выступаю с речью, и я попробую вставить в нее несколько слов об этом… Но мне нужно поработать над своим языком тела. Ваш язык тела великолепен. Как вы это делаете?
Блэр: Да уж.
К этому моменту становится ясно, что попытка Блэра договориться с Бушем о времени принятия новой резолюции и, таким образом, начала войны провалилась. И он это знает.
Но прежде чем повесить трубку, Буш чувствует необходимость — снова — приободрить Блэра.
Буш: Знаете, Тони, американский народ никогда не забудет то, что вы делаете. Меня часто спрашивают, правда ли, что премьер-министр Блэр во всем вас поддерживает? Вы ему верите? А я отвечаю, что это так, потому что я признаю в человеке лидерские качества, если я их вижу. И истинное мужество. Он нас не подведет.
В этот момент Блэр снова смеется, по всей видимости, сомневаясь в том, как нужно реагировать на эти слова.
Блэр: Возможно, это станет моей эпитафией.
Буш: [смеется] Вроде: «Покойся с миром. Здесь лежит по-настоящему мужественный человек»?
Блэр: [заметно нервничает] М-да, верно.
После этого Блэр предпринимает последнюю попытку достучаться до Буша, на этот раз упоминая о мирном договоре между израильтянами и палестинцами, который, как он всегда надеялся, должен стать итогом войны, но Буш уже торопится закончить беседу. И с этим повисшим в воздухе образом эпитафии Блэра телефонный разговор подходит к концу.
Буш: Мне нужно ехать в Техас. Но будьте на связи. И помните — мужество.
В той тишине, которая образовалась после окончания разговора, я представила себе Блэра, сидящего в одиночестве у себя в резиденции и размышляющего над своей эпитафией. Мы не знаем, о чем он думал в тот момент — о том, что он проиграет голосование в Палате Общин, поскольку ему не удалось заручиться поддержкой по второй резолюции ООН, или же о том, что этот поздний разговор с человеком, который был готов обсуждать только свой «язык тела», является предвестником катастрофической войны, в которую ему придется вступить.
Но я не сомневаюсь, что отдельные элементы этой беседы — вместе с множеством других разговоров, которые мы не слышали — могут многое рассказать о характере Блэра и о том, почему он позволил втянуть свою страну в иракскую кампанию Буша.
С самого начала я столкнулась с множеством возражений по тем же самым причинам, что и многие другие британцы, но у меня были свои собственные причины придерживаться такой точки зрения, поскольку я наблюдала за развитием ситуации с довольно близкого расстояния. Во-первых, я отчетливо ощущала веру Блэра в свои силы, когда все только начиналось. Эта вера в себя проявлялась в том, как он и его помощники безапелляционно отвергали все возражения, даже возражения «ничтожного» Бликса. Чрезмерная уверенность в своих силах заставила Блэра поверить в то, что он может убедить Буша дождаться резолюции ООН и добиться «мира».
Этот телефонный разговор между Бушем и Блэром, с моей точки зрения, стал еще одним свидетельством этой чрезмерной уверенности, но в последние его минуты Блэр, возможно, уже начал понимать, куда ведет эта беседа: к концу его политической карьеры.
Мне кажется, что в своем докладе Чилкот должен уделить внимание характеру Блэра. Возможно, он так и сделает. После окончания спектакля он подошел ко мне в кафетерии Хэмпстедского театра и даже спросил меня, был ли этот разговор застенографирован. Однако, вероятнее всего, Чилкот будет опираться на очищенную бюрократию минут и документов, в которых полностью отсутствует характер человека.
Если Чилкот обратится к этой телефонной беседе, у него будут по крайней мере некоторые основания заключить, что Блэр подчинился Бушу, потому что — несмотря на все дурные предзнаменования — ему не хватило мужества сказать «нет».
