На польских землях стремительно шло наступление Красной армии, и польское правительство в изгнании оказалось вынуждено предпринять отчаянную попытку спасти свой авторитет. Находившиеся в Лондоне политики панически боялись вести себя пассивно, полагая, что иначе международная общественность перестанет их признавать. Поэтому они приняли сложное решение возобновить дипломатические отношения с СССР, которые были разорваны после того, как стало известно о катынских событиях 1943 года. Главной движущей силой выступал глава правительства в изгнании Станислав Миколайчик (Stanisław Mikołajczyk), который 26 июля 1944 года вынудил членов Совета министров дать согласие на его специальный визит в Москву.
Премьер надеялся урегулировать со Сталиным статус земель, занятых Красной армией, а также вопрос легитимации польского эмигрантского правительства. Находившиеся в Лондоне политики стремились получить контроль над территориями, отнятыми советскими силами у немцев, но для этого нужно было договориться с СССР, который после провала акции «Буря» не просто физически занял исконные польские земли, но и создал там марионеточное правительство.
Конечно, на заднем плане этой игры находился Черчилль, который старался любой ценой направить наше эмигрантское правительство на мину, которой выступали любые самостоятельные переговоры с Москвой. Британский премьер надеялся таким образом ликвидировать очаг возможных конфликтов, ведь он не собирался защищать польские интересы перед Сталиным, с которым ему предстояло согласовать новое европейское устройство после победы над Германией. Возобновление дипломатических отношений между поляками и СССР позволяло Черчиллю спокойно умыть руки и не заниматься вопросами потерь, понесенных Польшей: он мог заявить, что мы сами обсуждали с Москвой все спорные вопросы. Таким образом, подталкивание Миколайчика к тому, чтобы он нанес визит Сталину было частью циничной политики британцев в отношении «неудобного» польского правительства в Лондоне.
В таких обстоятельствах польский премьер оказался перед лицом очень сложной задачи. По большому счету у него не было никаких реальных аргументов для переговоров, поэтому, возможно, он решил использовать в этом качестве Варшавское восстание. Встреча проходила в российской столице, что дополнительно ставило Сталина в более сильную позицию. Миколайчик отправился в Москву самолетом в ночь с 26 на 27 июля. Обещания советской стороны, что после войны Польша станет независимым государством, были частью хитроумной игры, призванной усыпить бдительность поляков и успокоить Запад.
Оптимизм командующего Армией Крайовой Тадеуша Коморовского (Tadeusz Komorowski), который описывал те события со своей перспективы, был напрасен: «На следующий день, 31 июля 1944 года, с советской стороны поступило сообщение о захвате в плен командующего 73-й немецкой дивизией, которая оборонялась в варшавском районе Прага. В тот же день мы узнали по радио, что Миколайчик, премьер нашего правительства в Лондоне, отправился в Москву. Это были хорошие новости. Советское руководство разорвало дипломатические отношения с польским правительством в апреле 1943, с тех пор у нас не получалось возобновить эти контакты или наладить взаимодействие Армии Крайовой с Красной армией. Наши одновременные действия в Варшаве помогут заново наладить дипломатические отношения».
Последняя фраза здесь ключевая. Верхушка польского подполья была странным образом убеждена в том, что поездка Миколайчика обеспечит повстанцам помощь советской стороны. Однако на момент, когда восстание вспыхнуло, из Москвы не поступало никаких обещаний! Когда повстанцы бросились в бой, польский премьер получил от Сталина ответ, что никакой Армии Крайовой вообще не существует, а польское подполье — это мелкие партизанские отряды, прячущиеся по лесам. Беспощадность, двуличие и вероломство коммунистических властей иллюстрирует также ответ представительницы Польского комитета национального освобождения Ванды Василевской (Wanda Wasilewska) Миколайчику от 6 августа: «Вы плохо проинформированы. Если не считать нападения на автомобиль на углу улицы Кошикова, в последние четыре месяца в Варшаве царит полное спокойствие». Миколайчику сложно было достичь какого-то консенсуса, раз советская сторона делала вид, будто функционирует в совершенно иной реальности…
Таким образом Варшавское восстание потерпело поражение уже в Москве. Собственно, можно сказать, что оно провалилось прежде, чем началось. Сама концепция опоры на советскую помощь была абсолютно ошибочной. Сталин лишь дожидался момента, чтобы немецкими руками уничтожить польское подполье, которое в будущем могло стать преградой для установления «народной власти». Решение о начале восстания было принято независимо от хода переговоров Миколайчика, и это повлекло за собой трагические последствия.
Вспоминая о героических боях участников Варшавского восстания, не стоит забывать о тех факторах, которые определили окончательную судьбу этого великого национального порыва. Поездка главы польского эмигрантского правительства в Москву в конце июля, то есть еще до начала боев, бросила на восстание тень поражения. С дипломатической точки зрения визит был вступлением в циничную игру, на которую поляки не могли никаким образом повлиять. Пользу из него извлекли лишь те, кто ей управлял: Сталин и Черчилль. Пожалуй, это был самый болезненный урок нашей истории…
