Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Cобытия на Ближнем Востоке, участие России в сирийском конфликте оставляют большинство российских мусульман скорее равнодушными и не подвигают их на большую, тем более протестную активность. Даже сотни вернувшихся с Ближнего Востока боевиков, воевавших на стороне ИГИЛ (запрещено в РФ), ведут себя пассивно.
Cобытия на Ближнем Востоке, участие России в сирийском конфликте оставляют большинство российских мусульман скорее равнодушными и не подвигают их на большую, тем более протестную активность. Даже сотни вернувшихся с Ближнего Востока боевиков, воевавших на стороне ИГИЛ (запрещено в РФ), ведут себя пассивно.
Как можно охарактеризовать ситуацию в мусульманском сообществе России? Если отвечать коротко: эта ситуация относительно спокойна и стабильна. Как выглядит эта стабильность? Вот несколько эпизодов.
Пассивность и лояльность
17 августа 2016 года в Санкт-Петербурге в многоэтажном доме силовики провели контртеррористическую операцию, в ходе которой было уничтожено несколько боевиков, среди них полевой командир, уроженец Кабардино-Балкарии Залим Шебзухов. Чем занимались эти люди в Северной столице, точно сказать трудно. Некоторые эксперты сомневаются в том, что они готовили теракты (кстати сказать, в Санкт-Петербурге ничего подобного пока не случалось) и допускают, что единственной целью Шебзухова было бегство из России в Финляндию.
В этот же день в Подмосковье на Щелковском шоссе двое вооруженных топорами чеченцев напали на милицейских пост. Один из нападавших убит, другой задержан. В СМИ тотчас появились сообщения о принадлежности преступников к запрещенному в России «Исламскому государству», которое якобы и взяло на себя ответственность за действия нападавших. Чуть позже выяснилось, что речь идет об уголовном преступлении с целью завладения оружием милиционеров. Никакой политики, никакой религии.
В августе вынесены приговоры мусульманам, принимавшим участие в боевых действиях на стороне ИГИЛ. Завершено расследование по делу о подготовке терактов в Кабардино-Балкарии; по сведениям правоохранителей, боевики готовили захват административных учреждений в столице республики Нальчике.
Председатель Совета муфтиев России Равиль Гайнутдин, самая заметная фигура среди мусульманских религиозных деятелей, по приглашению главы турецкого Управления по делам религии Мехмета Гермеза посетил Турцию. До него туда приезжал первый заместитель главы Духовного управления мусульман РФ, имам-мухтасиб Санкт-Петербурга Дамир Мухетдинов, который в ходе визита назвал российскую делегацию «спецназом», имея в виду ее роль в деле улучшения российско-турецких отношений. Это свидетельство лояльности духовенства Кремлю имеет дополнительную ценность в связи с недовольством российских мусульман разразившимся осенью прошлого года конфликтом между Москвой и Анкарой.
Примерно в то же время в центре внимания неожиданно оказался другой исламский авторитет — глава Координационного центра мусульман Северного Кавказа, муфтий Карачаево-Черкесии Исмаил Бердыев, высказавшийся в пользу женского обрезания, которое, по его мнению, призвано «успокоить женскую прыть». Слова Бердыева вызвали раздражение в обществе, в том числе среди мусульман. В Госдуму был внесен проект о введении в Уголовный кодекс статьи о наказании за эту калечащую здоровье операцию.
Здесь приведены, пожалуй, наиболее заметные за последнее время факты из жизни уммы России. Они разнообразны, в каком-то смысле противоречивы, зато отражают будни мусульманского сообщества.
Как и большинство российского общества, российские мусульмане чаще политически пассивны и лояльны власти. Очевидно, этот их настрой еще раз подтвердится на сентябрьских выборах в Госдуму, где они не рискнут выступать со своим особым мнением. Одно время появлялись намеки на некоторую интригу на Северном Кавказе — из-за возможного участия в выборах представителей мусульманского духовенства, однако этого не произойдет, а конкурировать (если российские выборы вообще можно считать конкурентными), как и везде, будут кандидаты от все тех же парламентских партий.
Сближение направлений
Одной из вечных тенденций для российского мусульманства остается его размежевание на традиционалистов, исповедующих местный (кавказский, татарский) ислам, и салафитов (ваххабитов), ратующих за чистоту религии и отвергающих местные этнические традиции, которые они считают наследием язычества. Оба ислама политизированы, хотя традиционалисты этого и не признают.
Интересно, что взгляды традиционалистов и салафитов, при всех их различиях, нередко оказываются схожими. Тот же Бердыев, рассуждая о женском обрезании, выступал с позиций традиционного ислама, доказывая, что этот средневековый обряд типичен для некоторых кавказских народов, например аварцев, и в то же время муфтия обвинили в салафизме.
В последнее время соперничество между традиционалистами и салафитами не приводит к жестким столкновениям, убийствам соперников. (В первой половине нынешнего десятилетия погибли десятки священнослужителей. В 2012 году жертвами салафитов пали авторитетнейший дагестанский шейх Саид-афанди Чиркейский и крупнейший татарский богослов Валиулла Якупов). Диалог между двумя направлениями в исламе хотя и пунктирно, но продолжается. Этот диалог бесконечен, он никогда не приведет к полному единодушию, хотя некоторая взаимная терпимость все же наблюдается. На Северном Кавказе, в Дагестане, Ингушетии диалог поддерживается светской властью. Считается, что он был инициирован ставшим у власти в Ингушетии в 2008 году Юнус-беком Евкуровым.
Салафизм ассоциируется с исламскими радикалами, заявившими о себе на рубеже 1980–1990-х годов. Религиозный радикализм, включая его крайние проявления — экстремизм и терроризм, с тех пор никуда не исчез, однако активность его сторонников ослабевает. Свидетельство тому — постоянное снижение числа вооруженных инцидентов на Северном Кавказе со 141 в 2014 году до 86 в 2015-м. В остальных регионах России, включая мусульманское Поволжье, в 2014–2015 годах терактов вообще не отмечалось.
Среди главных причин такого поворота можно назвать следующие. Первая — утрата радикалами перспективы добиться широкой поддержки мусульманского населения. Вторая — переориентация значительной части исламистов, прежде всего северокавказских, на ИГИЛ. Переезд (хиджра) туда, по разным данным, от двух до пяти тысяч наиболее активных джихадистов ослабил внутрироссийский исламизм. В качестве третьей причины стоит назвать работу спецслужб.
Влияние ИГИЛ
В этой связи нельзя не сказать о внешнем факторе — об ИГИЛ, влияние которого на Россию постоянно поминают политики и СМИ, и, по нашему мнению, преувеличивают. Конечно, это влияние есть. Однако сейчас оно слабее, чем было непосредственно после провозглашения в 2014 году ИГ-халифата. Тогда сам факт появления и стремительного укрепления позиций так называемого истинно «Исламского государства» действительно имел сильный демонстрационный эффект. Но спустя полтора года интерес к ИГИЛ, увлеченность им снижается. Мусульмане, даже радикально настроенные, не верят в его окончательную победу. Не вызывают симпатий и жестокие теракты в разных концах планеты, за которые ИГИЛ берет на себя ответственность.
В целом события на Ближнем Востоке, участие России в сирийском конфликте оставляют большинство российских мусульман скорее равнодушными и не подвигают их на большую, тем более протестную активность.
Показательно также и то, что сотни вернувшихся с Ближнего Востока боевиков, воевавших на стороне ИГИЛ, ведут себя пассивно. Нет признаков формирования новых организационных структур регионального масштаба. Последняя такая организация, «Имарат Кавказ», фактически самораспустилась.
Относительно спокойно ведут себя и мусульманские мигранты, поведение которых в России заметно отличается от поведения мигрантов в Европе. В Москве невозможно представить себе скандал, подобный тому, что случился в 2016 году на вокзале в Кельне, когда мигранты нападали на местных женщин. Инциденты с участием мигрантов происходят сравнительно редко, да и связаны они не столько с приезжими из Центральной Азии и Азербайджана, сколько с выходцами с Северного Кавказа (внутренними мигрантами).
Мусульманская миграция стала легитимной частью российской уммы, и в целом, хотя и с немалыми трудностями, вписывается в российское общество. Это признает и российская власть. К тому же число мигрантов-мусульман стабилизировалось, а за последний год даже уменьшилось и колеблется в районе трех с половиной миллионов человек.
Возможность срыва
Этот текст может вызвать удивление своим благодушием. Однако задача автора заключается всего лишь в описании нынешней ситуации, ее, так сказать, фотографировании. Вопрос в том, насколько эта сиюминутная стабильность долговечна. Из недавнего опыта известно, что ситуация в мусульманском сообществе России развивается по синусоиде: нынешнему покою предшествовал взрыв радикальной активности в 2010–2012 годах, а ранее Россию сотрясали джихады и многочисленные теракты, унесшие тысячи жизней.
Конфликтогенность присутствует в рамках тех же отмеченных выше тенденций. Для ее всплеска порой достаточно какого-то на первый взгляд маловажного вопроса, просто случая, отдельного эпизода. Таким могут стать и нехватка в некоторых городах мечетей и скопление молящихся во время религиозных праздников, или неоправданно жесткое поведение силовиков, или немотивированный запрет религиозной литературы и прочее. Наконец, им может быть теракт, совершенный фанатиком-одиночкой или психически неуравновешенным человеком.
Все это легко провоцирует напряженность в отдельно взятом городе, регионе, вызывает и без того заметные ксенофобские настроения и так или иначе сказывается на общей ситуации в стране. Случаи и эпизоды провоцируют рост недовольства этноконфессиональных социумов, что в такой стране, как Россия, особенно опасно. Весы оказываются разбалансированными.
В такого рода ситуациях государство должно уметь играть на опережение, во что бы то ни стало избегать подобных казусов, но если они все же происходят, предпринимать максимум усилий для снижения их негативных последствий. В противном случае всем нам придется разводить руками, как такое вообще могло случиться. Мы уже всему этому удивлялись, и не один раз.
Председатель Совета муфтиев России Равиль Гайнутдин, самая заметная фигура среди мусульманских религиозных деятелей, по приглашению главы турецкого Управления по делам религии Мехмета Гермеза посетил Турцию. До него туда приезжал первый заместитель главы Духовного управления мусульман РФ, имам-мухтасиб Санкт-Петербурга Дамир Мухетдинов, который в ходе визита назвал российскую делегацию «спецназом», имея в виду ее роль в деле улучшения российско-турецких отношений. Это свидетельство лояльности духовенства Кремлю имеет дополнительную ценность в связи с недовольством российских мусульман разразившимся осенью прошлого года конфликтом между Москвой и Анкарой.
Примерно в то же время в центре внимания неожиданно оказался другой исламский авторитет — глава Координационного центра мусульман Северного Кавказа, муфтий Карачаево-Черкесии Исмаил Бердыев, высказавшийся в пользу женского обрезания, которое, по его мнению, призвано «успокоить женскую прыть». Слова Бердыева вызвали раздражение в обществе, в том числе среди мусульман. В Госдуму был внесен проект о введении в Уголовный кодекс статьи о наказании за эту калечащую здоровье операцию.
Здесь приведены, пожалуй, наиболее заметные за последнее время факты из жизни уммы России. Они разнообразны, в каком-то смысле противоречивы, зато отражают будни мусульманского сообщества.
Как и большинство российского общества, российские мусульмане чаще политически пассивны и лояльны власти. Очевидно, этот их настрой еще раз подтвердится на сентябрьских выборах в Госдуму, где они не рискнут выступать со своим особым мнением. Одно время появлялись намеки на некоторую интригу на Северном Кавказе — из-за возможного участия в выборах представителей мусульманского духовенства, однако этого не произойдет, а конкурировать (если российские выборы вообще можно считать конкурентными), как и везде, будут кандидаты от все тех же парламентских партий.
Сближение направлений
Одной из вечных тенденций для российского мусульманства остается его размежевание на традиционалистов, исповедующих местный (кавказский, татарский) ислам, и салафитов (ваххабитов), ратующих за чистоту религии и отвергающих местные этнические традиции, которые они считают наследием язычества. Оба ислама политизированы, хотя традиционалисты этого и не признают.
Интересно, что взгляды традиционалистов и салафитов, при всех их различиях, нередко оказываются схожими. Тот же Бердыев, рассуждая о женском обрезании, выступал с позиций традиционного ислама, доказывая, что этот средневековый обряд типичен для некоторых кавказских народов, например аварцев, и в то же время муфтия обвинили в салафизме.
В последнее время соперничество между традиционалистами и салафитами не приводит к жестким столкновениям, убийствам соперников. (В первой половине нынешнего десятилетия погибли десятки священнослужителей. В 2012 году жертвами салафитов пали авторитетнейший дагестанский шейх Саид-афанди Чиркейский и крупнейший татарский богослов Валиулла Якупов). Диалог между двумя направлениями в исламе хотя и пунктирно, но продолжается. Этот диалог бесконечен, он никогда не приведет к полному единодушию, хотя некоторая взаимная терпимость все же наблюдается. На Северном Кавказе, в Дагестане, Ингушетии диалог поддерживается светской властью. Считается, что он был инициирован ставшим у власти в Ингушетии в 2008 году Юнус-беком Евкуровым.
Салафизм ассоциируется с исламскими радикалами, заявившими о себе на рубеже 1980–1990-х годов. Религиозный радикализм, включая его крайние проявления — экстремизм и терроризм, с тех пор никуда не исчез, однако активность его сторонников ослабевает. Свидетельство тому — постоянное снижение числа вооруженных инцидентов на Северном Кавказе со 141 в 2014 году до 86 в 2015-м. В остальных регионах России, включая мусульманское Поволжье, в 2014–2015 годах терактов вообще не отмечалось.
Среди главных причин такого поворота можно назвать следующие. Первая — утрата радикалами перспективы добиться широкой поддержки мусульманского населения. Вторая — переориентация значительной части исламистов, прежде всего северокавказских, на ИГИЛ. Переезд (хиджра) туда, по разным данным, от двух до пяти тысяч наиболее активных джихадистов ослабил внутрироссийский исламизм. В качестве третьей причины стоит назвать работу спецслужб.
Влияние ИГИЛ
В этой связи нельзя не сказать о внешнем факторе — об ИГИЛ, влияние которого на Россию постоянно поминают политики и СМИ, и, по нашему мнению, преувеличивают. Конечно, это влияние есть. Однако сейчас оно слабее, чем было непосредственно после провозглашения в 2014 году ИГ-халифата. Тогда сам факт появления и стремительного укрепления позиций так называемого истинно «Исламского государства» действительно имел сильный демонстрационный эффект. Но спустя полтора года интерес к ИГИЛ, увлеченность им снижается. Мусульмане, даже радикально настроенные, не верят в его окончательную победу. Не вызывают симпатий и жестокие теракты в разных концах планеты, за которые ИГИЛ берет на себя ответственность.
В целом события на Ближнем Востоке, участие России в сирийском конфликте оставляют большинство российских мусульман скорее равнодушными и не подвигают их на большую, тем более протестную активность.
Показательно также и то, что сотни вернувшихся с Ближнего Востока боевиков, воевавших на стороне ИГИЛ, ведут себя пассивно. Нет признаков формирования новых организационных структур регионального масштаба. Последняя такая организация, «Имарат Кавказ», фактически самораспустилась.
Относительно спокойно ведут себя и мусульманские мигранты, поведение которых в России заметно отличается от поведения мигрантов в Европе. В Москве невозможно представить себе скандал, подобный тому, что случился в 2016 году на вокзале в Кельне, когда мигранты нападали на местных женщин. Инциденты с участием мигрантов происходят сравнительно редко, да и связаны они не столько с приезжими из Центральной Азии и Азербайджана, сколько с выходцами с Северного Кавказа (внутренними мигрантами).
Мусульманская миграция стала легитимной частью российской уммы, и в целом, хотя и с немалыми трудностями, вписывается в российское общество. Это признает и российская власть. К тому же число мигрантов-мусульман стабилизировалось, а за последний год даже уменьшилось и колеблется в районе трех с половиной миллионов человек.
Возможность срыва
Этот текст может вызвать удивление своим благодушием. Однако задача автора заключается всего лишь в описании нынешней ситуации, ее, так сказать, фотографировании. Вопрос в том, насколько эта сиюминутная стабильность долговечна. Из недавнего опыта известно, что ситуация в мусульманском сообществе России развивается по синусоиде: нынешнему покою предшествовал взрыв радикальной активности в 2010–2012 годах, а ранее Россию сотрясали джихады и многочисленные теракты, унесшие тысячи жизней.
Конфликтогенность присутствует в рамках тех же отмеченных выше тенденций. Для ее всплеска порой достаточно какого-то на первый взгляд маловажного вопроса, просто случая, отдельного эпизода. Таким могут стать и нехватка в некоторых городах мечетей и скопление молящихся во время религиозных праздников, или неоправданно жесткое поведение силовиков, или немотивированный запрет религиозной литературы и прочее. Наконец, им может быть теракт, совершенный фанатиком-одиночкой или психически неуравновешенным человеком.
Все это легко провоцирует напряженность в отдельно взятом городе, регионе, вызывает и без того заметные ксенофобские настроения и так или иначе сказывается на общей ситуации в стране. Случаи и эпизоды провоцируют рост недовольства этноконфессиональных социумов, что в такой стране, как Россия, особенно опасно. Весы оказываются разбалансированными.
В такого рода ситуациях государство должно уметь играть на опережение, во что бы то ни стало избегать подобных казусов, но если они все же происходят, предпринимать максимум усилий для снижения их негативных последствий. В противном случае всем нам придется разводить руками, как такое вообще могло случиться. Мы уже всему этому удивлялись, и не один раз.
