Россия стала заложницей своего собственного большого нарратива о враждебном Западе, который только и думает о том, как бы ее сокрушить, говорит Юлие Вильхельмсен. Недавно ей запретили въезд в Россию до 2019 года.
Когда известного исследователя из NUPI (Норвежский институт внешней политики — прим.ред.) Юлие Вильхельмсен (Julie Wilhelmsen) 22 июня этого года остановили в аэропорту Шереметьево в Москве, стало известно, что она, вероятно, внесена в список западных ученых и политиков, которым въезд в Россию запрещен. Список, якобы, был составлен в апреле 2014 года в качестве ответа на западные санкции против России в связи с аннексией Крыма. Визу в июне выдали после ультиматума, выдвинутого норвежскими соорганизаторами престижной международной конференции в Москве. Если бы Вильхельмсен не дали визу, то вся норвежская делегация не стала бы участвовать в мероприятии. Но на границе это не помогло, Вильхельмсен пришлось развернуться и отправиться домой. Въезд в Россию был запрещен на том основании, что она представляет собой «угрозу безопасности государства», предполагается, что действовать запрет будет пять лет, до апреля 2019 года.
Корреспондент Ny Tid встретился с Вильхельмсен после окончания рабочего дня за пределами NUPI, чтобы поговорить о путинской России, Западе, пропаганде и действительности. Поводом для встречи стали предстоящие парламентские выборы в России, а также то, что известно о санкциях, которым Вильхельмсен подверглась со стороны режима Путина.
— Вообще говоря, удивительно, что Вам запретили въезд. Ведь в дебатах по поводу российской аннексии Крыма и поведения России по отношению к Украине многие, в том числе Ханс Вильхельм Стейнфельд (Hans Wilhelm Steinfeld), критиковали Вас за поддержку российской пропаганды, а такие участники дебатов, как Бьёрн Дитлеф Нистад (Bjørn Ditlef Nistad) и Пол Стейган (Pål Steigan), которые приняли российскую версию происходящего, Вас поддержали.
— Я не получила никаких объяснений по этому поводу, но, насколько я понимаю, недовольство вызвало мое исследование конфликтов на Северном Кавказе. Помимо этого подозрение вызывает и моя многолетняя критика того, что происходит в России, и соответствующие комментарии, учитывая напряженную атмосферу и паранойю, царящие в путинской России. Все западное и независимое представляется как опасное.
— И как Вы себя чувствуете?
— Ясное дело, довольно напряженно. Сначала я думала, что в этом нет ничего страшного, что я смогу быть в курсе происходящего, если буду читать русские публикации. Но мне необходимо ездить в Россию, чтобы чувствовать настроение и говорить с людьми. Теперь у меня такой возможности нет. Моих коллег подобный запрет на въезд в Россию не затронул.
— За конфликтом между Россией Путина и Западом стоят два диаметрально различных понимания мира, больших нарративов, если хотите. Какой из этих нарративов, по Вашему мнению, больше соответствует действительности?
— Я думаю, что большие нарративы удовлетворяют основные человеческие потребности, потому что они дают упрощенные ответы на сложные вопросы. Поэтому склонность к большим нарративам характерна для всех обществ. Такие нарративы пленяют, потому что дают черно-белую картину мира и возлагают все вину и ответственность только на одну сторону. В конфликтных ситуациях, исследованием которых я занимаюсь, создание больших нарративов — эмпирический феномен, который нередко способствует эскалации конфликта. В основе такого нарратива лежит определенный набор норм и ценностей, и главным вопросом становится вопрос, «кто же самый плохой», кто виноват, кто это сделал. Я думаю, что на этом банальном уровне западное понимание самое правильное: путинская Россия «самая плохая», если судить по использованию принуждения, лжи и манипуляций.
Но уж если об этом зашла речь, то я считаю своей задачей как исследователя попытаться освободиться от обоих этих нарративов. Проблема больших нарративов заключается в том, что они настолько общие и абсолютные, что все, что им противоречит, отвергается как ложь и нечто аморальное. Мне кажется, что Россия стала заложницей своего собственного большого нарратива о враждебном Западе, который только и думает о том, как ее сокрушить. Поэтому я считаю, что моя миссия — не дать нам, на западной стороне, попасть в ту же ловушку и стать заложниками нашего собственного большого нарратива о путинской России как угрозе для нас, вместо того, чтобы трезво анализировать то, что происходит в действительности.
Оглупление.
Существуют достоверные документы и существовали источники — которых убивали одного за другим, — говорящие о том, что бомбы, заложенные в многоквартирные жилые дома в России в сентябре 1999 года и послужившие поводом ко второй чеченской войне и президентству Путина были провокацией, осуществленной Федеральной службой безопасности (ФСБ). Насколько верно это утверждение, по Вашему мнению, и, если оно верно, какие последствия оно может иметь для легитимности путинского режима?
— Я согласна с тем, что многое действительно говорит в пользу того, что за всем этим и правда стояла ФСБ. На основании всего того, что я читала и слышала, во всяком случае, это, по меньшей мере, так же вероятно, как и то, что за этим стояли чеченские террористы. Меня также удивляет, что чеченцы никогда не брали на себя ответственность за эти теракты, как они делали в других случаях, например, когда напали на театр на Дубровке в Москве и школу в Беслане. Прибегать к подобным провокациям и уловкам, к сожалению, часть политической практики во многих местах в мире, но, в России, возможно, это распространено особенно.
Весте с тем важно не впасть в искушение выдвигать теорию о том, что ФСБ и Путин по этой причине непременно стоят за всем террором в России. Что касается легитимности путинского режима, то широкая поддержка этого режима — факт. Западное представление о том, что Путин все решает в России, действует оглупляюще. Путин оказался пугающе сообразительным и прагматичным президентом, который обладает способностью использовать все, что происходит в русском народе. Ожидания того, что западные санкции приведут к тому, что большинство русских отвернутся от путинского режима, не оправдались. Наоборот, санкции означают, что нарратив режима о том, что Запад представляет для него угрозу, для россиян подтвердился. Это может показаться парадоксом, но санкции пока только способствовали усилению позиций режима Путина.
Надежда на изменение?
— 18 сентября состоятся выборы в российский парламент. Как Вы думаете, может ли российская демократическая оппозиция добиться успеха? И как мы, Запад, можем поддержать эту оппозицию?
— Россия — суверенное государство и настаивает на этом суверенитете больше, чем когда-либо. К сожалению, мы не может определять, как надо управлять этой страной. В 1990-е годы западные страны и НПО имели большое влияние на развитие ситуации в России. Сегодня ситуация совершенно иная.
В российском нарративе независимые НПО преподносятся как представители пятой колонны, западного врага. Это толкование сейчас отражено и в новом российском законодательстве. Регистрация всех «политических» НПО, имеющих связи с заграницей как «иностранных агентов», привела к тому, что чисто практически поддерживать эти силы с нашей стороны стало очень сложно. Несмотря на то, что путинский режим предстает централизованным и монолитным, по-прежнему есть крыло, больше ориентированное на реформы и на запад, которое представляет, в частности, бывший президент Дмитрий Медведев, который сегодня все более маргинализируется. Есть также и борцы за права человека, правозащитные организации, которые работают на основе российской конституции. Мне кажется, что надежду на изменение следует искать именно здесь, хотя сейчас ситуация не слишком обнадеживающая. Нам должно быть ясно, что в российском обществе есть еще более националистические силы, которые смогут прийти к власти, если режим Путина вдруг рухнет или будет свергнут.
— Когда был распущен Советский Союз, победителем в холодной войне был объявлен Запад, и западные советники в 1990-е годы рванули в бывший Советский Союз, чтобы интегрировать страну и Запад. Но Путин этот маятник повернул. Может ли случиться так, что сегодня мы окажемся на пути к интеграции в бывший СССР?
— Я не совсем понимаю вопрос.
— Возьмите, например, американского кандидата в президенты Дональда Трампа, который настроен пропутински и который дал понять, что в случае своего избрания признает российскую аннексию Крыма.
— Теперь я понимаю, что Вы имели в виду. Но я снова хотела бы сказать, что скептически отношусь к утверждениям о том, что за всем ошибочным, например, в американской политике стоит Путин. Мне кажется, нам следует проверить наши собственные конспиративные наклонности и обращать больше внимание на факты.
